Рыбак и Сара

открывала глаз. Лишь слегка дёрнулись распухшие веки, когда Рыбак поднял её на руки.
Сделав пару шагов, почувствовал, что ношу с силой потянули назад.
Оглянулся.
От пояса незнакомки тянулся шнур.
Привязанное к нему ружьё волочилось стволом по земле.
Чиркнул ножом по бечёвке и поспешил домой.

В избе женщина сразу заснула. Рыбак потрогал её горячий лоб, нахмурился и принялся обрабатывать раны.
С правой стороны её головы, глубоко захватывая корни каштановых волос, спускались мимо уха вдоль шеи, плеча и правой руки несколько глубоких царапин, местами корка на них полопалась и кровоточила.
Рыбак поднял на ней порванный спереди ветхий свитерок, надетый на голое тело.

Медный крестик на суровой рыбацкой нитке.
Под маленькой грудью – глубокая царапина, такие же царапины-порезы на рельефном, как у спортсменки, животе уходили под ремень старых вытертых джинсов. Правая штанина была распорота от ремня до икры ноги и кое-как схвачена корешком ивы.
«На медведя не похоже: тот, если ударит, и одёжу, и кожу вместе с мясом сорвёт. Все раны с чёткими, ровными, как от ножа, краями. Маньяк, что ли, в тундре появился?»

Рыбак принялся осторожно снимать с найдёнки брюки и обнаружил, что и тонкие трусики испачканы кровью из длинной раны, которая шла от поясницы вдоль бедра до колена и не взялась коркой.
«Как бы не воспалилось…»
Икры ног тоже покраснели и распухли от укусов комаров, как будто и не были защищены штанинами.

Найдёнка вдруг приподнялась, промычала что-то и, с неожиданной силой ухватив ремень джинсов, попыталась подтянуть их повыше. Когда это не удалось, жалобно, по-детски заплакала.
«Боже мой! Да ведь дитя ж совсем!»
И стал тихо утешать-объяснять, что раны надо вычистить и прижечь йодом, что это немножко неприятно и больно, зато потом всё быстро заживёт.
Девчонка выпустила из рук пояс, позволила снять с себя свитерок и брюки, подтянула ноги к животу, обхватила их руками и через минуту опять заснула, не переставая всхлипывать.

Завершив обработку ран, Рыбак укрыл больную чистой простынёй и постоял над ней, разглядывая распухшее окровавленное лицо, которого, боясь разбудить раненую, так и не коснулся ваткой, смоченной одеколоном для бритья.
Сами собой пришли вдруг в голову незабываемые слова молитвы «Отче наш». Проговорив их шёпотом, закончил так: «Не допусти, Господи, заражения крови, а помоги выздороветь ребёнку этому к вящей славе Твоей».

Налил из кастрюли полную кружку навара ухи и поставил на стол у изголовья кровати.
Постирал одежду девочки, удивляясь крайней её ветхости. Тундровым комарам с их длинными хоботками тут никакой преграды! Принёс старенькую одностволку незнакомки, к цевью7 которой был привязан сложенный в несколько раз кусок полиэтиленовой плёнки, служивший, очевидно, подстилкой-изолятором от тундровой сырости во время отдыха.
Отвязал, развернул: складной ножик, скомканный окровавленный лифчик и плоская стеклянная бутылочка с зеленоватым содержимым упали на мох.
Никаких спичек.

Растопил печку в баньке и поставил на неё два ведра воды.
Занёс в комнату сеть, растянул-развесил её начало на гвоздях вдоль стены и принялся зашивать дырки в дели, которые загадочным образом сами собой появляются во время рыбалки.
Увлёкшись, поработал так часа три и поднял голову, лишь услышав шорох у противоположной стены.


4. Знакомство

Девчонка, закутавшись в простыню, сидела на кровати и пила рыбный бульон.
– Здравствуй, гостья! – нейтральным тоном промолвил Рыбак и тут же отвёл глаза, не в силах смотреть на струпья и корки распухшего лица.
– Здравствуй, бессовестный! Раздел… – прохрипела незнакомка.
Парень развёл руками и виновато улыбнулся.
– Маленькие дырки не надо чинить, только большие надо. В дырявую сеть рыба лучше ловится!
– Да ну? Третий год работаю, а не заметил!
– Невнимательный, значит. Я вижу, ты вообще не рыбак.
– Не рыбак? План даю, значит рыбак! – обиделся Рыбак.
– Челнок неправильно держишь. И сеть абы как посажена. А план сейчас никому не нужен, каждый ловит как может. Отвернись, мне – выйти.

Когда хлопнула дверь, хозяин вскочил, вынул из шкафчика в углу и положил на кровать свои тёплые носки, рубашку и старые спортивные штаны. Хотел разжечь печку, но не успел: опять пришлось отвернуться.
Когда шорохи прекратились, обернулся и протянул ей упаковку аспирина.
– Одну таблетку. Вот тёплая вода, запить. И одевайся, ужинать будем. Всё большевато тебе, но чистое, стираное.
– Хорошо.
– Уху разогреть или холодную?
– Холодную.
– Чай закончился. Почки-листочки ивкины завариваю. Не брезгуешь?
– Ивкины? – улыбнулась. – Нет, не брезгую. Само хорошо. Я готова.
Невысокая девочка-подросток стояла у стола, не зная, куда деть руки. Мужские треники были натянуты до подмышек, поверх штанов, почти до колен опускалась рубашка, перехваченная в поясе обрывком верёвки.
– Н-ну, кр-р-расота! – бодрым голосом заметил Рыбак. – Давай, красота, двигай к столу.
– Нет, помыться надо. Озерки тут мелкие, вода тёплая. Полотенце дашь?
– Зачем озерки? Баня натоплена. Там два ведра горячей, сейчас холодную принесу. Не мочи рану на бедре, её потом опять смазать и бинтовать, и позволь, помогу тебе кровь из волос вымыть, тебе надо поменьше руками в воде бултыхать, а то корки сойдут и может заражение быть.
– Позволяю, – улыбнулась легонько.

Помогая найдёнке промыть волосы в большом тазу, Рыбак нащупал рукой длинную, слегка выгнутую заколку для волос, изготовленную из бивня мамонта. Удивляясь, как она не потерялась во время длинного перехода, внимательно её осмотрел и увидел, что этот кремового цвета стержень состоит как бы двух частей: трещина-расщеп доходила до самой рукоятки, искусно вырезанной в виде бегущего оленя. Расщеп пружинил, поэтому заколка не потерялась.
– Лёнька, братец мой младший, в длинную ночь вырезал, – не без гордости за мастера сообщила девчонка.
После помывки сели к столу в пристройке под картой на стене.
Лепёшки.
Холодная уха.
Горя-а-ачий чай.
– Тебя как зовут, гостья?
Оторвала кусок пышки-лепёшки, долго крутила в пальцах. И тихо:
– Сара…
– Сара или Сарра?
– Мальчишки в интернате дразнились: «Сарра, Сарра без товар-ра навер-рнулась с тротуар-ра!», а я помалкивала: это не про меня. Я просто Сара. С одним «р».
– А скажи, дорогая Сара С Одним Эр, как ты оказалась одна в тундре и кто тебя так порезал?
– Не говори со мной как с ребёнком, я взрослая!
– Худенькая такая… Навскидку восьмой класс.
– А вот и нет! Я ЕГЭ сдала. Мне осенью восемнадцать будет. И не худая. Просто за два дня одну лишь куропатку подстрелила, и комары, и это… Похудеешь тут!
– Сдаётся мне, где-то видел я тебя, Сара.
– Конечно, видел! Ты, когда в посёлке бывал, часто мимо интерната в рыбацкую общагу ходил и, когда на переменку попадал, с мальчишками футбол гонял или просто в снегу с ними в куча-мала играл. Мы с девчонками тоже в куча-мала выбегали, в снегу тебя валяли! Одна из наших тебе за шиворот снежок затолкала! Помнишь?
– Снежок помню, а кто затолкал… Темно же было! На тебя медведь напал?
– Нет. Я спала, когда балок загорелся. От двери, где печка. Окно выбила, осколки остались. Двойная рама. Много кусков. Порезалась…
– Та-ак! А где твой балок?
– Вот. На границе леса. – Девушка указала концом ножа точку на карте. – А зимовьё семейное наше ещё километров тридцать вверх по Морошке, уже почти в лесу. Евсеева сопка. Знаешь, наверное?
– Знаю, заезжал зимой. Там лес, река, озёра рыбные. С горки – обзорки. И дикого8, и волка далеко видать.
Парень замолчал, вспоминая свой трёхлетней давности первый визит к соседу, рыбаку-охотнику Михаилу Крюкову.
По рации говорил этот человек неспешным, с расстановочкой тенором и часто останавливался, подыскивая нужное слово.
Если судить по голосу – мальчишка-подросток, только что прибежавший с улицы, не успевший успокоиться после игры со сверстниками.
На самом же деле это был пожилой, тяжёлый мужчина с тяжёлым дыханием и тяжёлым шагом. Рыбаку вспомнилось, как он проследовал за хозяином в избу, чувствуя, как и ему становится трудно дышать.

– Значит, ты отдельно от родителей живёшь?
– В сезон отдельно. Так договорились, чтобы больше взять. Рыбачу, дикого добываю. У меня лодка и «Ветерок-8»9. Раз в неделю юколу им привезу и мясо копчёное. Назад – дрова. Собираем всей семьёй сушняк ивы10 на коптилку.
– А топишь чем? Тонких лиственнят пограничных и на месяц ведь не хватит, не то что на сезон.
– Мне отчим, Михаил Андреич, печку-капельницу поставил. А она: пых-пых-пых! Махом раскаляется. Надо следить и краник закрывать, чтоб не капало.
А я заснула.
И печка лопнула.
Солярка на дверь попала.
Огонь! Дым!
Окно выбила.
Закашлялась.
Порезалась.
Свалилась прямо в осколки.
Крови много.
Стала смывать в реке – всё равно идёт.
Тут же и заснула на песке.
Проснулась от комаров – уже всё сгорело…
– Считай, повезло тебе!
– Да… Сначала хотела лодку столкнуть – и на базу. А речка упала, лодка присохла – не оторвать. Напружинишься – кровь сильней… Рубашку на полоски распустила, замотала ногу. Травяной плащ свой накинула и пошла на твою точку: она ближе. Ружьё несла, потом привязала: тяжело. И так шла со вчера.
– Стоп-стоп! А как же накидка и ружьё не сгорели?
– Они в лодке были. Патроны в бардачке. Я в бинокль гляну: где рогали? Ага, там! Подъеду на малом ходу, сколько можно, а дальше накроюсь «плащом» и ползу. Одного-двух в неделю добываю, а больше не беру: не обработаешь. Ещё ведь сети смотреть, юколу11 делать, сушить, коптить.
– Исто-ория! А родители значит, в базовой избе?
– Да. Мама и отчим. Братик – четырнадцать лет, сестрёнка – десять, сестрёнка – восемь и близнечата – три. Мишка и Гришка. Умористые такие! Лопо-о-очут! Только уеду, уже скучаю. И ещё бабушка Ксения и еённая бабушка Прасковья. Тоже им надо дрова-уголь на зиму, свет и воду. И чтобы кто рядом. Старенькие они, слабенькие.
– Ой, сколько вас! Прям как в семье у Чиполлино! А ты, значит, за работника?
– А как иначе? Надо вместе держаться, одному не выжить. Раньше промысловиков на точки вертаком забрасывали, бензин копейки стоил, а теперь он просто ужас какой дорогой, а на точку сам добирайся. Что мы с Андреичем зарабатываем – половину тратим на горюче-смазочные.
– Знаю. Бочка бензина – триста баксов.
– Вот! Я после восьмого класса весной сразу в тундру, на рыбалку. Осенью мы с братом тоже первую четверть пропускали. Рыбы много по первому льду. Это удобно и быстро: не надо шкерить-солить – мороз. Как мама близнечат родила, стали помогать, тяжело с двумя.
Да и надоело в интернате.
Переросла я школу. Едва ЕГЭ спихнула.
Не интересно, не трогает, скучно.
На уроках книжки читала.
До шестого класса отличницей была, а потом кроме матеши да биологии с географией всё тройки пошли. Особенно любила по карте «ползать», смотреть: а где как у нас? В Канаде тундра очень похожая, в Европе с гор небольшие речки текут как у нас.
А теперь опять учиться тянет. Хотела в колледж поступить. Зоотехником чтоб. Знать, как зверушек правильно звать, заботиться о местах обитания, лечить их и всё что надо.
Ой, смотри, смотри: го́рнак!
Рыженький, с белой грудкой горностай выбежал на середину пристройки и легко, как взлетел, прыгнул на стул-чурбан.
– Это Савка-Два, дружок мой. Он уху