Глава 4. Лето 76-го

мучался. Лучше бы посадил. Костевич, правильно я думаю?
- Хрен его знает, - отмахнулся тот и стал раскуривать потухшую сигарету.
- А ты чего Сашка смурной сегодня? – спросил его Витька.
- Да ну, - отмахнулся тот, - день вчера тяжкий был.
- А что?
- Помните соседку мою, Нинку? Она вчера умерла.
- Да ну!
- Помните, ребята, когда ко мне заходили, у нее вечно этот парень сидел, Олежек? По-моему, она его сильно любила, а он такой – ни рыба, ни мясо. Короче говоря, у них там что-то произошло, и вчера Нинка с дома бросилась. Завернулась в одеяло и с крыши на асфальт. Когда я во двор входил, ее на «скорой» увозили. Она же ногами вниз упала, и жила потом еще несколько часов, не теряя сознания.
Сашка вздохнул и замолчал. Остальные тоже сидели молча, курили, каждый думал о своем.
- Хреново! – нарушил молчание Костя.
- Самое плохое, если бы она передумала в эти последние часы, - задумчиво сказал Сашка.
- Как? – удивился Витька.
- Она же знала, что приговорила себя. Прыгнула, а потом бы передумала. В эти часы, вдруг бы, решила, что пусть без него, но лучше жить.
- Да, невеселые у тебя в квартире праздники будут, - встал Валентин, разминая ноги.

4. Новые знакомства, старые лица

Прошло недели две после майских праздников, когда Сашка почувствовал как-то утром, спустившись в метро, незнакомое ранее беспокойство. Он не мог понять его природу и причину, инстинктивно оглядываясь по сторонам, вроде все как обычно, но чего-то явно не хватает, и, вдруг, понял, что не хватает этого уже два-три дня, а, видимо, этот срок нехватки и вызывает беспокойство.
Так и не разобравшись в причинах, он доехал до университета, там за занятиями отвлекся, а вернулось беспокойство, когда он просто вспомнил о нем, отправившись к Косте на день рождения.
Возвращался он из гостей поздно, вместе с Валентином, который напросился к нему ночевать. Из метро они вышли почти перед закрытием станции, перейдя пустынную улицу, уже собирались повернуть за угол к входу во двор, когда им навстречу выскочил, несущийся как угорелый, высокий парень с растрепанными волосами. Избежать столкновения не удалось, хотя Сашка с Валентином и расступились, но парень зацепился за чью-то ногу и полетел на кубарем на асфальт, при этом громко матерясь.
Ребята обернулись на него, не зная, как поступить. Парень попытался встать, но взвыл от боли и сел на тротуар:
- Вы чего ослепли? – крикнул он им.
- А ты что на ГТО сдаешь? – равнодушно спросил Валентин. - Хочешь, мы тебе зачет поставим. Чего материшься? Не на базаре!
Парень зло посмотрел на них и начал ощупывать ногу.
- Сломали что ли? – пробормотал он.
- Дай гляну, - подошел и присел на корточки Валентин. - Да не бойся ты, я в секции по альпинизму занимаюсь, кое в чем разбираюсь.
Он закатал парню брючину, ощупал ногу, поглядывая на реакцию бегуна.
- Всего-то вывих, потерпи секундочку, - и дернул ступню парня на себя.
Тот опять взвыл, но потом сразу успокоился.
- Вот, а ты боялась, это сначала страшно, а потом привыкаешь, - усмехнулся Валентин. - Ну, бывай, спринтер.
- А до метро еще далеко? – спросил парень.
- Не далеко, но долго.
- Как это?
- Закрыто, до утра ждать придется.
- Вот, зараза, опоздал все-таки! – парень встал. - Чего теперь делать?
- Гулять. Или такси ловить, - предложил Валентин.
- Ага, а ты денег дашь?  - огрызнулся парень.
- Разбежался!
- Ладно, хорош, лясы точить, - вмешался Сашка. - Пошли ко мне, у меня места хватит, а утором еще ногу соседу покажешь. Он врач. Может чего сделать надо будет. Тебя звать-то как?
- Федор, - парень явно раздумывал, принимать приглашение или нет. - А к тебе далеко?
- Ишь, разборчивый какой! – качнул головой Валентин.
- Не далеко, пошли, - Сашка повернулся и пошел в сторону подворотни.
По стертым широким ступенькам мимо широких каменных подоконников и огромных окон с разболтанными рамами поднялись на второй этаж к двухстворчатой двери, испещренной множеством звонков и наклеек с фамилиями жильцов. Отперев ее, Сашка приложил палец к губам:
- Только тихо!
Они вошли в небольшую прихожую, из которой уходил в недра квартиры длинный коридор, с выстроенными вдоль стен шкафами, сундуками, с висящими на стенах детскими санками, велосипедами, выставленными около дверей комнат парами разнообразной по фасону и размеру уличной обуви, с расстеленными у порогов комнат тряпками или ковриками.
В открытое окно комнаты Сашки заглядывала еще не белая, но уже достаточно светлая ленинградская ночь, веяло прохладой, иногда шуршали шины редких машин, пару раз простучали поспешные женские каблучки, пьяный голос откуда-то издалека проорал:

«Из полей доносится «Налей»,
Из души доносится «Скорей».

Валентин снял со стены гитару и, неспешно и мягко перебирая струны, запел в полголоса, как всегда путая слова:
«А все кончается, кончается, кончается,
Едва кончаются перронов фонари…»
- Эй, певец, спать пора, - сказал ему Сашка, раскладывая диванчик, на котором спал сам, пока родители были живы - Федор, ты здесь будешь, Валька, ты на кровати, а я сейчас раскладушку принесу из кухни. Там общественная есть.
Приготовив постели, Сашка спросил:
- Эй, Федор, а тебе домой не надо позвонить? Волноваться не будут?
- У нас телефона нет, да и перебьются, - но по глазам парня Сашка понял, что бравада напускная.
Уже лежа в темноте он спросил:
- Чем занимаешься?
- Машины ремонтирую. Учусь на автослесаря. А ты?
- А он на матслесаря учится, - ответил Валентин. - Будет всякие формулы и значки поправлять и выстраивать.
- Чего?
- Я на матмехе учусь, - пояснил Сашка. - Математический факультет в университете.
- Ни фига себе! – уважительно ответил Федор. - А у меня с математикой полная задница, еле-еле тяну.
- Бери Сашку в учителя, он у нас скрытый талант! – уже сонным голосом посоветовал Валентин.
Утром Валентин встал раньше остальных и уехал.
Сашка отправился на кухню ставить чайник, не став будить Федора, которого казалось и пушками не поднимешь.
На кухне около открытой форточки курил незнакомый мужчина. Его огромная фигура закрывала почти все окно, седые волосы были гладко зачесаны назад, а из-за больших очков в роговой оправе смотрели умные чуть нагловатые глаза, щурившиеся при каждой затяжке.
- Доброе утро.
- Привет, молодому поколению нашей старой квартиры! – мужчина откинул голову и начал рассматривать Сашку, как художник, любующийся своей картиной: - Вы давно ли здесь живете, молодой человек? Не помню, не помню, чей же вы? Имел ли я честь знать ваших родителей?
- Я Симонов. Родители здесь поселились в конце пятидесятых.
- Да? – мужчина удивленно поднял брови и выпятил губу. - Не помню.
Он сделал последнюю затяжку, выкинул окурок в форточку и, снисходительно похлопав Сашку по плечу, вышел из кухни. По изученным с детства мелодиям квартирных дверей Сашка догадался, что незнакомец вошел в комнаты Спиридоновых.
Пока чайник закипал, постучал в дверь комнаты, которая выходила непосредственно на кухню. Открыла маленькая бодренькая старушка:
- Ой, Сашенька, заходи.
- Здравствуйте, Неля Петровна, у меня тут гость, он вчера ногу повредил, может ваш муж посмотрит.
- Конечно, конечно, веди его, у нас еще и пирог остался со вчерашнего вечера. Пекла, пекла. А едоки-то из нас с дедом, сам понимаешь. Так хоть ты с твоим приятелем позавтракаешь.
Сашка разбудил Федора, заставил его хотя бы побрызгать лицо водой и привел его в комнату, соседствовавшую с кухней.
Старичок за столом неловко повернул голову в сторону открывшейся двери, хлебнув при этом горячего чая, замахал передо ртом рукой:
- Это и есть больной. Вон ложись на диван.
Осмотрев Федора, он констатировал умелость вчерашних действий Валентина. Потом все уселись вокруг стола.
- Угощайтесь ребятки, - Неля Петровна пододвинула к ним тарелку с пирогами. - Все по привычке пеку большой, а нам-то теперь вдвоем много и не надо. Иришка как укатила со своим в командировку, все не могу привыкнуть, что не надо столько готовить. Как они там-то, не знаю, хорошо ли питаются. И как им не страшно там с немцами этими?
- Да ладно, мать, не гунди. Они ж у наших немцев, все ж в ГДР, там все по-нашему, по-советски.
- По-нашему, не по-нашему, а все ж немцы, боязно как-то.
Наблюдая, как Федор молотит пироги один за другим, Сашка улыбнулся и спросил хозяйку:
- А кого это я на кухни видел. Высокий, в очках, потом к Спиридоновым зашел?
- Так это старший братец Мишки Спиридонова, Николай.
- Брат брату рознь, - проворчал старичок, неспешно отхлебывая чаек.
- Ладно, тебе Сеня, что ты все одно. Времени вон сколько прошло, может он другим стал.
- Может! Может! Да он еще мальчишкой поганцем был, все на братишку валил. Или не помнишь, сколько у Спиридоновых скандалов было, еще, когда Марья молодой была? – старичок закурил, глубоко затянулся. - Яблочко от яблоньки, как говорят.
- А что там такое? – спросил Сашка.
- Старая история. Если хочешь, пусть вон Неля расскажет.
- Да, давно, в блокаду еще…
* * *

… Вьюжило, ветер носил по улицам колючие снежинки, завывал в выбитых окнах домов, заметал лестницы и дворы, хлопал рамами, которые не смогли достать и сжечь на только и оставшейся от соседнего дома стене. Неля делала остановки через каждые пять шагов – отдых, хотя ждать не хотела, все же не была дома трое суток, на заводе ночевала, как там, что с ними? Прошла через двор колодец по узкой протоптанной в высоких сугробах тропке, навалилась телом на дверь подъезда. Лестница обледенела, цепляясь замерзшими пальцами за металлические поручни, оставшиеся после того, как сорвали и сожгли деревянные перила, начала женщина долгое восхождение на второй этаж.
Какая-то тень, навстречу, опираясь о стену спускалась закутанная в огромный платок, Софочка, соседская дочка, не узнала Нелю, прошла мимо, не повернув даже головы.
Наконец коридор, комната, холод, почему не топлено?
- Ирочка, доченька! – прозвучал в темноте комнаты слабый голос Нели.
Глаза, постепенно привыкшие к сумраку, различили какое-то движение в груде тряпья на полу, но сначала печка, непослушными руками развела Неля огонь, пошебуршила тряпье, навстречу вылезла детская ручка, а потом и лицо.
-Слава Богу! А где же мама?
Свою маму Неля нашла рядом, та лежала возле внучки, прижав к груди холодной мертвой рукой свой нетронутый паек.
Софочка возвращалась по коридору в свою комнату, медленно переставляя ослабевшие ножки. Открылась дверь Спиридоновых, в коридор выглянула Марья:
- Софочка, зайди ко мне.
- Зачем?
- Зайди, отдам тебе кое-что.
Девочка, не поднимая головы, переступила порог, Марья подвела ее к печке, легонько нажав на детские плечи, усадила перед огнем, потом обошла ее сзади, подняла последнюю, оставшуюся в комнате ножку стула и с, непонятно откуда взявшейся силой, ударила Софочку по голове, потом еще и еще.
Упав на колени начала выворачивать карманы детского пальтишки.
С другой стороны печки лежали, не вставая второй день, оба сына Марьи, у нее в очереди украли карточки…
* * *

- И откуда силы нашла, - сокрушенно качала головой Неля Петровна: - Она ж потом еще Софочку затащила на чердак, спрятала за балкой. Нашли-то ее потом, уже в конце войны. Вон, Сеня по ранению вернулся, был у нас, вроде как субботник, все чистили в доме, латали, ну и нашли ее. Она там на каком-то сквозняке, что ли, лежала, в общем, узнать ее можно было. Тут уж и Марья призналась, она потом быстро умерла,