Ночи с Чаадаевым

церковного землевладения, выступали против церковной знати, осуждая её стяжательство. Для борьбы с ересью был созван церковный собор, который отлучил от церкви и предал проклятию участников этого движения и потребовал от власти их смерти. Одним из ярых гонителей еретиков был новгородский архиепископ Геннадий, прозванный современниками «кровожадным устрашителем преступников против церкви». Невзирая на ненависть к католикам, Геннадий был в восторге от испанских инквизиторов, особенно от великого инквизитора Торквемады, который за пятнадцать лет сжег на кострах и предал различным наказаниям многие тысячи человек. Настаивая на казни русских еретиков, Геннадий писал московскому митрополиту Зосиме: «Смотри, франки по своей вере какую крепость держат! Сказывал мне при проезде через Новгород посол цесарский про испанского короля, как он свою землю очистил, и я с тех речей список тебе послал». Геннадий советовал митрополиту Зосиме поставить деятельность испанских инквизиторов в пример царю Ивану Третьему.
Не ограничиваясь советами, Геннадий схватил новгородских еретиков и устроил им позорное шествие по городу. Их посадили в шутовской одежде на коней «хребтом к глазам конским», то есть задом наперед, а на головы им надели берестяные шлемы с надписью «Се есть сатанино воинство». Городские жители обязаны были плевать на еретиков и говорить: «Это враги божьи и христианские хулители». Затем на их головах были сожжены берестяные шлемы, после чего некоторых еретиков, как рассказывает летопись, сожгли на Духовском поле, а других посадили в темницу.
Вскоре главным борцом с ересями стал игумен подмосковного Волоколамского монастыря Иосиф Санин, провозглашённый православной церковью святым Иосифом Волоцким. Подобно новгородскому архиепископу, он восхищался деятельностью испанской инквизиции и переносил её способы в Россию. В «огненных казнях» и тюрьмах Иосиф видел «ревность» к православной вере. Он проповедовал, что руками палачей казнит еретиков сам «святой дух» и призывал всех «истинных христиан» «испытывать и искоренять лукавство еретическое», грозя строгим наказанием тем, кто «не свидетельствовал», то есть не доносил на еретиков. Одно лишь сомнение в законности сожжения противников церкви Иосиф считал «неправославным». Ни о какой свободе совести, ни о какой свободе слова нельзя было даже помыслить: жестокие законы, преследующие гражданские свободы, Иосиф называл «божественным писанием», подобным пророческим и апостольским книгам.
В Москве он расправился с ересью «жидовствующих», получившей своё название от «жидовина» Захария, проповедующего некоторые вольности в вере и обращающегося для подкрепления своих мыслей к Ветхому Завету. Некоторые представители московской аристократии, недовольные церковным всевластием, примкнули к этому движению; на первых порах его поддержал и царь Иван Третий, который видел в церкви соперника. Но Иосиф Волоцкий сумел привлечь царя на свою сторону: в писаниях Иосифа власть опять-таки прославлялась как данная от Бога, церковь же должна была твёрдо и без сомнений поддерживать её. Богатство светской и духовной власти тоже получило в его писаниях обоснование: какая, де, сила без богатства? «Иосифлянство» сделалось идейной опорой русского православия и является им до сих пор.
– Но разве католическая церковь в Европе не была богатой? – заметила Екатерина Дмитриевна.
– Да, но против богатства, отвращающего от Бога, в католичестве постоянно выступали лучшие представители этой веры. Нищенствующие монашеские ордена – обычное явление для католичества, а имя Франциска Ассизского навеки прославило христианское учение в его западном виде, – возразил Чаадаев. – В России нищенствующие проповедники были исключением, – только блаженным и юродивым позволялись отступления от единственно верного иосифлянского православия. Когда Нил Сорский хотел основать нечто вроде нищенствующего ордена, общину «нестяжателей», всё тот же Иосиф Волоцкий решительно выступил против этого. Наши старцы-отшельники всегда были подобны белым воронам в чёрной стае корыстолюбивого и жадного до мирских соблазнов православного духовенства. В своих проповедях попы говорят одно, а живут по-другому; Пушкин записал меткое наблюдение об этом:

В деревне, помнится, с мирянами простыми,
Священник пожилой и с кудрями седыми,
В миру с соседями, в чести, довольстве жил
И первым мудрецом у всех издавна слыл.
Однажды, осушив бутылки и стаканы,
Со свадьбы, под вечер, он шел немного пьяный;
Попалися ему навстречу мужики.
«Послушай, батюшка, – сказали простаки, –
Настави грешных нас – ты пить ведь запрещаешь,
Быть трезвым всякому всегда повелеваешь,
И верим мы тебе; да что ж сегодня сам...».
«Послушайте, – сказал священник мужикам, –
Как в церкви вас учу, так вы и поступайте,
Живите хорошо, а мне – не подражайте».

– Забавно, – улыбнулась Екатерина Дмитриевна. – Так оно и есть.
– «Это было бы смешно, когда бы ни было так грустно», – процитировал Чаадаев. – Можно ли верить проповеднику, который своим примером не подтверждает, а опровергает свои проповеди? Безудержное пьянство нашего народа, которое изумляет и ужасает всех иностранцев, находит себе оправдание в таком же пьянстве православного духовенства. Церковные праздники превращаются в пьяные оргии, когда пьют все, от детей и женщин до стариков, при этом священники нисколько не отстают от народа. Сейчас у нас Пасха, великий христианский праздник, время вспомнить о Христе и его заветах, но вместо этого не прекращается пьяный загул. Я вот уже три дня не выхожу из дома, не хочу видеть того, что творится на улицах. Повсюду пьяные, которые кричат, поют, смеются, плачут или дерутся. У кабаков и прямо посреди улицы лежат недвижные тела тех, кто уже не может дойти до дома. В тёмных переулках мужчины и женщины вытворяют бог знает что и здесь же справляют нужду. И это Пасха?.. Впрочем, православная Пасха по сути вообще не Пасха, ибо отмечается с опозданием, по устаревшему календарю, – так же как другие христианские праздники. Мы во всём отстали от Европы, да ещё гордимся этим, – он нахмурился и замолчал, а потом продолжил: – Иосиф Волоцкий закончил возведение здания «истинного православия». Над московскими фрондёрами была произведена показательная казнь: их предводителей сожгли в клетке в Москве, остальных – в Новгороде и Юрьеве. Больше никто не сомневался в праве церкви творить расправу над инакомыслящими: если у кого-то оставались ещё сомнения, они окончательно пропали в царствование Ивана Грозного. По малейшему подозрению в отступлении от православия людей подвергали немыслимым по жестокости пыткам и казням. В оправдание Грозного говорят, что в Европе в это время дело обстояло не лучше, там католики и протестанты безжалостно истребляли друг друга, – однако такие зверства и в таком количестве, которые совершал русский православный царь, Европа, всё-таки, не видела. В ней распространялся гуманизм, поэтому мучения и насильственная смерть инакомыслящих проповедников уже вызывали отторжение. Когда Варфоломеевской ночью в Париже убили семь тысяч протестантов, это оттолкнуло от фанатичных католиков-убийц даже их сторонников, Европа застыла в ужасе. У нас при Иване Грозном было перебито одной только аристократии пять тысяч человек, – именно столько занесено в синодик, в поминальный список царя Ивана, в который он записывал лишь знатных людей мужского пола. Мужчины низшего сословия и женщины не удостоились такой высокой чести – царь не считал нужным молиться об их загубленных жизнях: в Новгороде во время учинённого царём Иваном погрома было убито более двадцати пяти тысяч человек, которых царь не стал вносить в свой синодик. Наши добросовестные исследователи старины до сих пор спорят, сколько всего народа загубил Иван: кто-то утверждает, что сто тысяч, кто-то – сто пятьдесят, кто-то говорит о двухсот тысяч убитых за время его правления. Во всяком случае, современники определённо писали, что Россия после царя Ивана «запустела». Не буду рассказывать о том, какие пытки применял к своим часто невинным жертвам этот изверг на троне: у него была какая-то болезненная страсть мучить людей самыми изощрёнными способами…        
При первых Романовых, когда был принят обширный свод российских законов, Соборное Уложение шестьсот сорок девятого года, «поносные слова»  и «святотатство» против православной церкви рассматривались как богохульство и карались «квалифицированной казнью» – сожжением на костре, четвертованием, колесованием или сажанием на кол. Иностранец Петрей лично видел, как несколько таких «святотатцев» посадили на кол, после смерти тела вынесли за городские ворота, сожгли, а пепел засыпали землей.
Особенно свирепо церковь расправлялась с раскольниками, не вынесшими её гнета и пожелавшими верить во Христа по-своему. Вождь раскольников протопоп Аввакум писал о патриархе Никоне, что тот «епископа Павла Коломенского мучил и сжег в новгородских пределах; протопопа костромского Даниила уморил в земляной тюрьме в Астрахани; священнику Гавриилу в Нижнем приказал отрубить голову; старца Иону Казанца в Кольском остроге на пять частей рассекли; в Холмогорах сожгли Ивана Юродивого, в Боровске –  священника Полиевкта и с ним четырнадцать человек. В Нижнем сожгли народу много, в Казани тридцать человек, а живущих на Волге в городах и селах и не хотевших принять антихристовой печати клали под меч тысячами». «А со мной, – продолжал далее Аввакум, – сидело шестьдесят человек и всех нас мучил и бил и проклинал и в тюрьме держал».
Расколоучитель Андрей Денисов в «Повести о жизни Никона» сравнивает участь раскольников с участью первых христиан в Римской империи. Перечисляя орудия пыток – бичи, клещи, тряски, плахи, мечи, срубы, он упоминает и о железных хомутах – типичном орудии инквизиции: «Хомуты, притягивающие главу, руки и ноги в едино место, от которого злейшего мучительства по хребту лежащие кости по суставам сокрушаются, кровь же из уст и ушей, и из ноздрей, и из очей течёт».
В другом раскольническом письме гонения против них изображены так: «Везде бряцают цепи, везде вериги звенят, везде Никонову учению служат дыбы и хомуты. Везде в крови исповедников ежедневно омываются железо и бичи. И от такого насильственного лютого мучительства залиты кровью все города, утопают в слезах села, покрываются плачем и стоном пустыни и дебри, и те, которые не могут вынести таких мук при нашествии мучителей с оружием и пушками, сжигаются сами».
«Кто заповедовал так мучить людей, – спрашивал Аввакум, – разве Христос этому учил? Мой Христос велел проповедовать словом, а не кнутом и огнём». Самого Аввакума много лет держали в земляной тюрьме в цепях, а потом  сожгли заживо вместе с его учениками Лазарем, Епифанием и Никифором.
Для расправы с раскольниками был издан указ, известный под именем «Двенадцать статей о раскольниках». Указ предписывал пытать тех, кто не подчинялся церкви и ее служителям, сжигать в срубе, а пепел развеивать по ветру. Раскольников, раскаявшихся под пытками, предписывалось заключать в монастырские тюрьмы и