опасаться, не среагирует ли моё тело на её прикосновения неподобающим ситуации образом. Впрочем, кажется, всё обошлось.
Потом Полина принялась за мою спину. Для её рук на моём теле не существовало запретных зон. Смирившись с этим, на сей раз я уже с нетерпением ждал, когда она вновь перенесёт усилия ниже пояса. Точнее, ждало моё истосковавшееся за последние месяцы по женской ласке тело. Кажется, оно вот - вот готово было "проснуться" помимо воли и разума.
Я попробовал философски объяснить самому себе, что во всём этом, собственно, ничего особенного нет. После того, что мы сделали друг для друга там, на поляне, ни мне, ни ей вообще уже не было смысла стесняться не только наготы, но и проявлений более интимных. Кроме того, разум и воля не в силах были запретить телу чувствовать то, что оно на самом деле ощущало.
Закончив намыливать, Полина стала в той же последовательности смывать пену. Но уже не мочалкой, а просто струёй воды, помогая себе лишь ладонью. Впрочем, когда наступила очередь паховой зоны, девчонка предпочла смывать пену только водой. Мысленно похвалив её за проявляемую тактичность, в глубине души я всё же сожалел, что не смогу вновь ощутить её нежных прикосновений именно там, где они были особенно приятны. Я портился прямо на глазах. Чёрт! Скорее бы это всё кончилось...
Но и струи воды на сей раз оказалось достаточно, чтобы моя плоть подала признаки пробуждения: я ощутил в паху нарастающее напряжение, затем прикосновения её пальцев и уже не только их.
- Немедленно прекрати! Ты с ума сошла! - сдавленно прошептал я.
В ответ тринадцатилетняя развратница лишь покачала головой, одновременно покачав уже не только ей, но и частью моего тела. Это движение я почувствовал так сладко и мучительно остро, что едва не застонал.
«А может, это начинается бред и всё, что происходит со мной, сродни невероятному безумию, следствие горючей смеси таблеток и алкоголя, наложенных на травму головы? Ну конечно, это - горячечный сон. Иначе просто и быть не может»!
Я открыл глаза и то ли с сожалением, то ли с восторгом понял, что это вовсе не сон. Полина стояла передо мной на коленях и старательно, как прилежная школьница, делала то, на что моя воспитанная в пуританских традициях жена в своё время согласилась, если не изменяет память, лишь на третий год супружества.
Что мы творим! Ей всего лишь тринадцать, она мне в дочери годится! Если эта девчонка сумашедшая и до такой степени помешана на сексе, то почему я, вполне нормальный взрослый человек, позволяю ей, почти ещё, по сути, ребёнку, вытворять такое? - меня терзали угрызения совести и разума.
- Ты что делаешь?!
- Крестиком вышиваю, - на мгновение оторвавшись от моей плоти, произнесла эта бестия.
Полина подняла голову. Наши взгляды встретились. Она ясно и сладко заглянула мне в глаза и улыбнулась. Если бы её ротик не был в это время вновь уже занят делом, она бы, наверное, еще вдобавок и засмеялась.
Над кем? Надо мной, разумеется. Смущение и стыд, перемежаемые пьянящими жгучими волнами, с новой силой охватили меня.
Я всё же сделал попытку высвободиться. Но Полина, словно предчувствуя это, оказалась наготове: ладонями она удержала меня за бёдра, а острые зубки вытворили такое, что я буквально взвыл. Не только и не столько от боли, сколько от непередаваемого словами острого мучительного наслаждения.
Полностью потеряв контроль над собой, я запустил пальцы в растрёпанные девчоночьи волосы и сам стал направлять её движения, с каждым разом стараясь войти в нее как можно глубже. И столь в этом преуспел, что Полина едва не поперхнулась.
Почувствовав, что кончаю, я попробовал отстранить ее, но она сама не выпустила меня. Оторвалась лишь тогда, когда закончились конвульсивные движения моих бедер. Сразу же, брезгливо поморщивщись, выплюнула сперму и, встав на ноги, как ни в чём не бывало молча продолжила смывать с меня остатки пены.
Я не мог смотреть на Полину и вновь закрыл глаза. Я был опустошен и обескуражен, чувствовал себя омерзительным и похотливым животным. Что она вытворила со мной! Что я сделал с ней! Что мы оба наделали! И еще один вопрос мучал меня: почему она, когда всё было кончено, не сдержала выражение брезгливости? Неужели девчонка занималась этим впервые?
Полина вытерла меня, помогла добраться до постели и накрыла простыней. Затем вернулась в ванную.
Будь я в состоянии, немедленно ушел бы отсюда. Но сил на это не было. Оставалось успокоиться и попробовать трезво оценить ситуацию. И прежде всего понять, почему это произошло, кто в этом виноват и как теперь быть дальше?
Я - да. Безусловно. Хотя бы уже потому, что старше её и являюсь мужчиной. Разве и вчера, и позавчера не любовался я при каждом удобном случае обольстительно юной наготой её тела? Разве, положа руку на сердце, все эти дни не тянуло меня к ней, как магнитом? Разве не обнимались мы с ней сегодня утром в подсобке? И разве не кружилась у меня тогда голова? Почему я не расстался с ней в первый же день? Только лишь из жалости и сочувствия?
Лгать самому себе - глупо и бессмысленно. Эта малолетка действительно вскружила мне голову. Но разве не она провоцировала меня все эти дни? Разве не она при каждом удобном случае обнажалась и демонстрировала мне свои девчоночьи прелести? Разве не она то и дело вольно или невольно вешалась мне на шею? Почему она так себя вела?
Влюбилась - вряд ли. Иначе зачем она минувшей ночью подсовывала мне эту пьяную дуру Натаху? Хотя чёрт её знает, может, Полина таким своеобразным способом проверяла меня? Но что бы ей дала подобная проверка? Или у неё после всего случившегося за эти дни на почве секса элементарно "крыша поехала", и то, что произошло несколько минут назад в душе, было всего навсего тихим психозом?
Сознание вновь заволакивала густая мутная пелена. В глазах закружился калейдоскоп видений этих дней. Последнее, что помню, это всплывшая в памяти шокирующая картина: стоящая передо мной на коленях Полина, точнее то, что я мог видеть сверху - её ритмично двигавшаяся голова с растрёпанными волосами, очаровательная, уже вполне по-женски округлившаяся белая попка и широко расставленные ноги с тёмно-грязными пятками.
Кажется, потом, среди ночи, я несколько раз приходил в себя и, открывая глаза, неизменно видел в свете отражавшегося на стене уличного фонаря сидящую в моих ногах обнажённую Полину. И сразу вновь проваливался в серую бездну.
Я проснулся, когда было уже совсем светло. Девчонка, судя по доносившимся со стороны кухни аппетитным запахам, готовила завтрак.
Потрогав повязку, убедился, что рана перестала кровоточить: бинт был уже сухой. Хотя чувствовал себя значительно лучше, чем вчера вечером, слабость и головокружение не проходили. И вновь на меня накатила жгучая волна стыда за то, что произошло в душе. Секс с малолеткой - это хуже, чем преступление.
Я презирал и ненавидел себя. Но о том, чтобы встать и немедленно уйти - а это было самое разумное в сложившейся ситуации, - не было и речи. Возможно, я ещё смог бы выйти из квартиры, но уже на лестнице наверняка бы рухнул. Да и одежды моей в комнате не было. Я лежал под простыней голышом. Мне даже нечего было накинуть, чтобы элементарно встать и добраться до туалета. На какое-то время я стал полностью зависимым от этой девчонки.
Услышав её шаги, сразу же малодушно притворился спящим. Полина осторожно присела на край постели, легонько потрясла за плечо и, когда я открыл глаза, протянула мне стакан воды и пригоршню таблеток. Я старался не смотреть на неё. Она - на меня.
- Одежду верни, - попросил я.
- Все твое мокрое после стирки, - так же сдержанно ответила Полина.
Сама она была одета в короткую, хотя и прикрывавшую бёдра, белую майку с большими чёрными иероглифами на груди и спине. Волосы были собраны в два торчащих в стороны забавных хвоста.
Когда Полина вышла, я попробовал встать. Голова кружилась, но не настолько, чтобы потерять сознание. Обернувшись по пояс простынёй, прошёл в ванную. Санузел в этой квартире был совмещённый. Едва закрыл за собой дверь, которая, кстати, не запиралась изнутри, и освободился от простыни, как в зеркале увидел стоявшую на пороге Полину.
- Помочь? - по-прежнему стараясь не встречаться со мной взглядом, спросила она.
«Что эта девчонка в конце концов себе позволяет! - возмущённо подумал я. - Издевается она надо мной или говорит серьёзно? Вполне вероятно, и то, и другое. Но главное, она ведет себя так, словно вчера между нами ничего не было».
- Немедленно закрой дверь! - рявкнул, и откуда только силы взялись, я.
Равнодушно пожав плечами, Полина повернулась и ушла, оставив, вероятно из вредности, дверь приоткрытой.
«Без серьёзного разговора не обойтись», - решил я.
Но это значило, что предстояло говорить о том, что произошло между нами вчера. А я даже не знал, как вообще теперь вести себя с ней, как после случившегося смотреть этой девчонке в глаза. И всё же поговорить нам надо было обязательно.
Из ванной я прошел на кухню. Полина накрывала на стол. Порезала хлеб, достала тарелки и вилки, затем стала мыть овощи. До чего эта малышка была очаровательна в роли хозяйки! Я невольно залюбовался ею: мягкими и в то же время уверенными движениями рук, тем, как легко, почти невесомо перемещалась она в тесном пространстве кухни, как, смешно прищурившись, осматривала накрытый стол, словно со стороны оценивая результат своего труда.
Полина вытерла мокрые руки о подол майки, подняв его при этом едва ли не до пупка, и спросила, не выпить ли нам для аппетита.
Трусиков, как и следовало ожидать, под майкой не оказалось. Эта очередная демонстрация наготы была столь неожиданна, но выглядела вместе с тем так естественно, что я даже не нашёлся, как на эту выходку среагировать, и лишь глупо кивнул головой в ответ.
Выложив на тарелки яичницу, Полина разлила по рюмкам коньяк: себе - поменьше, мне - побольше. Сразу, очевидно, опасаясь, что я не позволю ей бражничать, опрокинула свою рюмку в рот и захлопала длинными кукольными ресницами.
Выпил и я. Меня по-прежнему подташнивало, и аппетита поэтому не было. Поковыряв вилкой завтрак, отодвинул тарелку.
- Полина. Нам надо серьёзно поговорить, - дождавшись, пока она закончит есть, начал я.
Девчонка подняла голову, отложила вилку и стала, не мигая, смотреть на меня тупо и непонимающе. Серьёзного разговора она явно не хотела.
Я всё же начал говорить, как всегда в такие ответственные моменты медленно подбирая нужные слова, с большими паузами и, тем не менее, сбивчиво и бестолково. О том, что в последние дни и ей, и мне здорово досталось, что волею обстоятельств всё это время мы вынуждены были находиться вместе и помогать друг другу, особенно вчера (при этих словах она двусмысленно хмыкнула, я едва совсем не сбился и, кажется, покраснел). Однако всё, что случилось, ровным счётом ничего не значит, потому что между нами нет и не может быть ничего общего. Потому что я ей в отцы гожусь. И впредь, до тех пор, пока вынужден буду находиться здесь, категорически запрещаю ей вести себя так, как вела она себя прежде.
- И перестань, наконец,
