Путь, или история одной глупой жизни...

учёно-медицинского, подтвердил гениальным мировидением своим: «Болезнь любви неизлечима!..»
       Болезнь эта его выражалась в бурно сменявших друг друга внутренних переживаниях (от эмоционально приподнятых, эйфорических до подавленно-болезненных, депрессивных), что сопровождалось некоторым расстройством и физического его состояния. А также и в горестных, как правило, размышлениях. В целом же состояние его болезненное характеризовалось теперь каким-то лихорадочным, воспалённо-тревожным и предельно напряжённым ожиданием.
       Ожидание, острое, изнуряющее ожидание – вот всё, что осталось в его жизни после потери Её.

       Стоит заметить, что все эти его переживания, странным образом сочетавшие в себе пламенно-страстную чувственность и, при этом, утончённость, до звонкой небесно-струнной возвышенности, происходили на фоне пышного природы увяданья. Которое он, по обнажённости поэтично-романтической натуры своей, тонко чувствовал и любил. И которое не только в городе его, но и во всём краю родном было редкой красоты.
       Осень была любимой его порой. Оранжево-жёлто-красно-коричневые гористые склоны, оттеняемые не увядшей ещё зеленью, на фоне лазурного небосвода, который в эту пору становился особенно прозрачным, дарили ему тонкое наслаждение безмолвно-тихого созерцания.
       И вот теперь чувствовал он, что чудной красоты цветы любви, едва только расцветшие в душе его буйным весенним цветом, подвергаются, парадоксальным образом, тому же увяданию осеннему, что и окружавшая его природа. Без Неё душа его скукоживалась и жухла, подобно опавшему, вчера ещё только радостно-зелёному, листу, в серо-коричневый, пронизанный безжизненными прожилками свиток.
       В первые дни по возвращении в Анучино тоска его безмерная обрела очертания надежды. Надежды на скорый Её ответ. И надежда эта светло-грустно-ностальгическая сладостным млением разливалась в груди его. Во всём он видел и чувствовал – тонким своим чувствованием – Её. Дышащий осенней свежестью синий небосклон – это Она. Ласковый ветерок, нежным прикосновением скользнувший по щеке его и едва шевельнувший, словно тонкими пальчиками, его волосы, – это Она. Яркое великолепие окружающей природы, источающей непередаваемо сладкий и обволакивающий дурман осеннего увядания, – это Она. Весь окружающий мир в целостности своей – Она, и только Она. Говоря короче, он опять плыл на той самой волне, неудержимо влекомый ею и окутываемый волшебным её флёром, на которой плыл в первый с Нею чудный вечер в «Поплавке»…
       Соответственно постепенному увяданию природы и перехождению её в стылое, омертвело-зимнее состояние, и душа его переживала болезненно те же, сменявшие друг друга фазы-состояния. Разница была только в том, что растительность земная давно уже привыкла к осеннему увяданию, готовая к будущему своему радостно-весеннему возрождению, а вот его душа – субстанция невещественно-тонкая – стенала безмолвно по отсутствию Её солнечного света и тепла без надежды на свет грядущей весны…

       Кто-то может подумать, что вся любовь его пламенно-нежная, если и не сводима была, то, во всяком случае, обусловлена, прежде всего, половым, сексуальным влечением. Тем более что мужское его начало, долгие годы лишённое женской нежности и ласки, истосковалось по ним несказанно. Не отрицая влечения, самого по себе естественного, а также и помянутой осязательной «оголодалости» его плоти, заметить должно, что тут случай оказался всё же особенным. То есть в данном случае всё обстояло совершенно иначе, чем может представиться приземлённому обывательскому воображению.
       Он любил женщин. Женщин вообще. Он очень любил женщин. Ничего более прекрасного, чем женщина, в мире этом не существует, – рождённый чувственным мужчиной, всегда думал он. (И надо же было такому случиться, что одна из очень немногих, редких – самых прекрасных – женщин этого мира встретилась именно ему!) Женщина в творчески-живом его представлении всегда имела некий собирательный, обобщённый образ. Некий идеал его́ Женщины. Идеал, вмещавший в себя всё. И красоту, и обаяние, и женственность, и естественность поведения, отмеченную достойным вкусом и тактом, а также лишённую малейших признаков пошлой жеманности, и высокий интеллект, оттенённый тонким чувством юмора, и чутко-любящую мать своих детей, и даже талантливую хозяйку домашнего очага.
       И он всегда любил, лелеял в воображении своём желанный этот образ и трепетно ожидал возникновения этого идеала в реальной его жизни. И вот с долгожданным появлением Её образ этот, обобщённо-идеальный, обрёл вполне конкретные очертания. В Ней увидел и нашёл он практически всё, чего хотел от Женщины. И большего пожелать не мог. Вот, ведь, что странно. (И тут уж, заметим в скобочках, чётко вырисовался вдруг вопрос о соответствии самого-то его таковой вот его < не-своей > Женщине.)
       Воистину потрясающая женщина встретилась ему!..

       Тело же его, действительно, изголодалось за те суровые годы по нежной женской плоти. Но он, в отличие от множества человеческих особей мужского пола, озабоченных только своими инстинктами и рефлексами, умел видеть, ценить и любить красоту. Красоту женскую, как частный случай Красоты всемирной. То есть обладал он вкусом. И вкусом достаточно тонким, если не сказать – утончённым. Вкусом, который имел свойства не только просто инстинктивно-мужского, но и эстетического восприятия женской красоты. Именно поэтому, наверное, мало кому из многих-многих тысяч женщин, промелькнувших перед его взором за всю его жизнь, удалось заставить его сердце биться чаще обычного.
       С момента возвращения к жизни из хмурого небытия и до встречи с Нею ему довелось иметь некоторые контакты с женщинами. Но вовсе ничего с сердцем его любвеобильным не произошло. И только когда он увидел Её, сердце его, преисполнившись вдруг запредельной любви, затрепетало невесомо-изящным мотыльком, а сам он словно погрузился в сладостно-эфирный океан столь же запредельной нежности.
       Великолепное сочетание красоты лица и форм тела, то есть женской красоты в общепринятом понимании, а также обворожительного обаяния и естественнейшей, доходящей до изящества, раскованности поведения покорило его совершенно. Не лишним в сочетании этом оказался и ум Её, достаточно высокий и тонкий. Ко всему этому надо добавить ещё и какую-то внутреннюю одухотворённость, излучавшуюся Ею и явно возвышавшую Её над привычной серостью обыденности. Наиболее же всего восхитили и пленили его искромётно-лучистые очи Её карие. «Эти глаза напротив!!!.. Чайного цвета!!..»
Ничего более прекрасного, чем чайные глаза Её, видеть ему в этом мире не случалось. Ни до, ни после.
       В общем, он не просто влюбился в Неё. Он полюбил Её. Полюбил так, как никогда никого не любил и не мог любить. Ни одна женщина в мире не могла вызвать у него таких чувств, неисчерпаемых по своей гамме, глубине и силе. Она стала, сразу же и навсегда, Женщиной его жизни, ни с кем не сравнимой и никем не заменимой, желанной раз и навсегда.
       Впоследствии умозрительно вывел он даже «формулу» поэтическую любви своей к Женщине Единственной. Звучала она так:              
                                                              «Красивей, может, видел он.
                                                              Но, вот, прекрасней – ни-ко-го»…

       Предваряя возможный недоумённый (а может быть, даже и ревнивый) читательский вопрос: «Да что же такого, особенного-то, чего бы не было в других женщинах, было в той женщине?», – подытожить можно следующее. Сочетание. Со-че-та-ние. Редкое и удивительное сочетание удивительных и редких в уникальности своей, лучших, элитных человеческих качеств. Именно сочетание таковое, причём – всегда разное, нестандартное, делает некоторых (очень немногих, заметим) из безчисленного и безликого множества людей яркими и неповторимыми индивидуальностями. Тем более, если сочетание это неотъемлемым свойством своим имеет помянутую выше одухотворённость.
       Сама же по себе одухотворённость в жизни людской проявляться может двояким образом. С одной стороны, она может вполне закономерно стать непреодолимым препятствием для просто содержательного общения, не говоря уже ни о чём другом, с людьми приземлёнными, сугубо мiрскими, целиком поглощёнными суетой земной. С другой стороны, она же является светлой и свежей отдушиной, распахнутой настежь дверью для полноценного общения, сближения, а порой, и полного слияния родственных – в мировосприятии своём возвышенном – душ.

       Естественно, апофеозом чувственной любви между мужчиной и женщиной является физическое слияние бренных их тел (о чём, кстати, помянуто и в Священном писании: «оставит человек отца своего и мать свою, и прилепится к жене своей; и будут одна плоть» ). И в слиянии этом Она была столь же умопомрачительно прекрасной, как и вне его. Но любовь эта была полной и всеобъемлющей. То есть включавшей в себя как чувственное, телесное, так и более высокое и тонкое – эстетическое – начало и наслаждение. И, терзаясь несказанно отсутствием Её, он мечтал не столько даже о слиянии с Нею, сколько о просто присутствии Её рядом.
       То есть и тогда, когда он безнадёжно сгорал без Неё, когда в груди его пылал жгучий огонь неутолённой чувственной любви, когда, казалось бы, он не в силах был бы даже ослабить жарких своих объятий, окажись в них Она, дабы не упустить, не дать ускользнуть своей Мечте, когда каждая клеточка его тела вопияла, жаждала прикосновения тела Её, даже и тогда главным, самым счастливым видением в его воображении был не альков с Нею, а только присутствие Её рядом и возможность глядеть в чудные Её глаза и касаться Её.
       Это при том, что безмерно и безжалостно тоскливыми безсонными ночами он многократно вспоминал и трепетно лелеял в стонущем своём сердце каждое мгновение телесной их любви, каждое прикосновение Её к нему, каждый Её вздох и каждое слово, произнесённое Ею.
       Наверное, всё это было так потому, что в сердце его цвела Любовь, настоящая Любовь, а не пошло-сальная похоть…

       А любовь, как открылось ему в личном его эмпирическом – жизненном опыте, воистину есть Таинство. Ибо в совокупности всех её составляющих феномен Любви – явление многомерное, многозначное и в сущности своей – таинственное. То есть является обширным и цельным комплексом как чувственных, так и эстетических восприятий, ощущений и переживаний.
       Крайне и безусловно важные в человеческом восприятии любви нежные поцелуи, нежные и жаркие объятия и прочие физические её проявления являются хотя и важнейшей, но всё же частью – осязательной частью – более объёмного единого целого. А главным, как понял он для себя, в этом целом является необоримое желание и стремление любящего человека к тому, чтобы предмет его любви – любимый человек – всегда был рядом . Что и приносит любящему сердцу целостное и полное удовлетворение Любовью – этим высоким, глубоким и таинственным чувством.

       Ранее, в первой новелле, мы помянули уже об ощущении его, что всё в его жизни было как-то не так. Не так, как надо. Теперь уточним, что ощущение это преследовало его всю жизнь. О десятилетней его «школе жизни» здесь речи