Лаик

впуская его и входя сам.
Первое, что захотелось ему сделать, вновь оказавшись в скудной обстановке своей комнаты, это немедленно переодеться. В заскорузлых от пота и засохшей крови вещах, в которых он полтора суток провалялся на полу в карцере, оставаться было невыносимо. Он бы не отказался и от ванной, но на лишние расходы в виде внеочередного ушата горячей воды и куска мыла Арамону не сподвиг бы и любой бунт. Поэтому, повесив на спинку стула куртку Алвы, Робер просто сбросил с себя все грязное и с наслаждением нырнул в чистую рубашку, пахнущую утюгом и лавандой, надел свежее белье, штаны и обернулся к Эмилю, который сидел на краю его кровати.
- Миль, - сказал он, подходя к другу и тоже садясь на кровать, - Я понимаю, это звучит, как бред, но в ту ночь, когда случился пожар, я услышал твой голос из коридора, словно ты меня звал. Дверь «кельи» почему-то оказалась открытой. Когда из своей комнаты вышел Алва, я даже подумал, что это он как-то открыл, и свою и мою. Тебя в коридоре не было, но ты звал меня уже с лестницы. - Иноходец тряхнул головой, - Я думал, что сплю, но это был не сон… И этот пожар. Можешь считать, что я рехнулся, но еще из окна я видел блики огня на плацу. А огонь загорелся, лишь когда я подбежал к лошадиному загону, и то не сразу. Алва – он тоже видел это. Миль…
- Ты не рехнулся. – Эмиль прервал Робера, - Все так и было. Наш ментор по фехтованию тоже побежал на блики пожара, которые увидел из окна.
- Но как это…

Эмиль ответил не сразу, то ли собираясь с мыслями, то ли решаясь на рассказ. Робер за это время не заметил сам, как прислонился к спинке кровати и прикрыл веки. Дурацкая слабость накатывала волнами.
- Это был другой твой кровный вассал, Робер.
Услышав голос Эмиля, Иноходец тут же открыл глаза. Лицо Эмиля было очень серьезным и сосредоточенным.
- Это кто же? Кто-то из Ариго? – спросил Робер.
Эмиль отрицательно покачал головой.
- Нет. Но он оказался более чутким и верным, чем я…
- Миль, что ты такое говоришь?
- Робер… Это был мой брат, Лионель.
- Но Лионель погиб…
Эмиль кивнул, не отводя глаз.
- Да, когда ему было двенадцать. Лошадь сбросила, он упал неудачно. Ты знаешь. Но… он не совсем погиб, то есть, после смерти Ли стал выходцем.
- Ты никогда мне не рассказывал.
- Я никому не рассказывал. Наша семья молчит об этом, но о таких вещах всегда молчат, - Эмиль опустил взгляд, но почти тут же и поднял его на Робера, продолжив, - Ли не просто призрак. Он умеет многое и даже любит шалить. Я уверен, что дверь твоей «кельи» той ночью открыл он, и дверь Росио тоже… Он же звал тебя из коридора, а не я. Но это была не шалость. Ли чувствовал все это время, как тебе скверно. И он захотел помочь. Блики пожара на плацу… Робер, я думаю, ты видел отблески собственного гнева, а когда подбежал к стойлу, он нашел там выход в виде огня. И это Ли помог тебе.
Теперь настал черед Иноходца помолчать, обдумывая сказанное Эмилем.
- А зачем он отпер дверь Алвы?
- Я точно не знаю, - Эмиль покачал белокурой головой, - Росио… он не только знает многое, но еще зачастую и очень верно ощущает. Значит, он должен был находиться там, с тобой.
- Но он вообще не хотел, чтобы я шел туда, - возразил Робер, - Алва старался меня остановить, а когда понял, что я все равно пойду, и сам пошел за мной.
- Соприкосновения с выходцами бывают опасны, - ответил Эмиль, - Ли никогда не причинил бы тебе вреда, но Росио мог об этом не знать… Лучше, конечно, спросить у него самого.

Робер кивнул, хотя ничего спрашивать у кэналлийца он не собирался.
- Если будешь еще видеться с Лионелем, передай от меня спасибо, - усмехнулся он. – Мне и правда стало легче.
Эмиль улыбнулся, а после спросил:
- Робер, ты простишь меня? Я сам должен был все понять. Должен был быть рядом и не был. За меня все сделал Ли…
- Миль, все в порядке, - уверил его Иноходец, вытягиваясь на кровати. Слабость никуда не ушла и снова давала о себе знать.
Эмиль поднялся, глядя на друга.
- Тебе нужно отдохнуть. Я зайду перед обедом, хорошо?
- Хорошо. Спасибо тебе, Миль.

Глаза Робера закрылись сами собой, едва его друг вышел за дверь.
Когда он снова открыл их, в комнате было темно. «Наверное, Миль решил меня не будить,» - подумал Иноходец, моргая и садясь на кровати. Внезапно он заметил, что в другом конце комнаты на стуле кто-то сидит. Это был кэналлиец. Сосед по «келье» сидел, положив ногу на ногу, и смотрел на Робера, очевидно, ожидая, когда тот проснется. «Почему он не зажег свечу?» - подумал юноша, и тут же чиркнула спичка, выхватывая из полумрака лицо Алвы, а затем желтый огонек мягко осветил комнату.
- Я пришел забрать свою куртку, если вы не против, - сказал кэналлиец Роберу.
Тот в ответ кивнул:
- Да, и благодарю вас за нее.
Алва поднялся, взял свою форменную куртку со спинки стула и принялся вдевать руки в рукава.
- Вы теперь вновь старший группы. Поздравляю вас, Эпинэ, - сказал он.
- Им должны были остаться вы, - ответил Робер.
- Нет, - кэналлиец покачал головой, - не должен.
Спорить Иноходец не стал, тем более, Алва, не дожидаясь продолжения разговора, пошел к выходу из комнаты.
- Постойте, - позвал его Робер, - раз уж так все сложилось… Вы не приняли моих извинений, но я хотя бы хотел теперь вернуть вам долг.
Юноша ждал от своего «соседа по келье» той же реакции, какая была тогда, в коридоре у дверей экзекуторской, когда он попытался просить у кэналлийца прощения, но Алва был непредсказуем. Он обернулся, с искренним интересом взглянув на Робера, и вернулся назад, неспеша пройдя через комнату.
- О чем вы, Эпинэ? – спросил кэналлиец. В глазах его отразилось любопытство, но не оно было главным. Роберу внезапно показалось, что Алва уже знает наперед, что он ему сейчас скажет. Стукнула ставня, и единственное окошко «кельи» распахнулось. Ветер… снова ветер. Глаза кэналлийца казались очень темными и блестящими.
- Те лишние десять ударов по моей вине, - сказал Робер, сам удивляясь тому, насколько ровен и спокоен его голос, - Я не знаю как… но вы должны вернуть их мне.
- Я не должен, - снова заметил Алва, – Эпинэ… я за эти дни устал от вас.
Робер не нашелся, что ответить. Дуэль – глупо и совсем не к месту, но после этих слов Рокэ разум совершенно отказывался соображать в другом ключе. Внезапно уголки губ кэналлийца разошлись в широкой улыбке. Ветер наполнил комнату и вложил Алве в руки звездную плеть – от рукояти до самого кончика сложенную из холодного яркого сияния. Иноходец потрясенно разглядывал ее, и сам кэналлиец… это словно был он и не он одновременно.
- Я не занимаюсь избиением младенцев, - сообщил проклятый сосед, продолжая улыбаться, - Однако, вы, похоже, иначе не успокоитесь.
Он развернул плеть, заблестевшую так ярко, что у Робера заслезились глаза, но после этих слов юноша безо всякой дуэли набросился на кэналлийца, валя его на пол…
Вот только ничего такого не произошло. Иноходец даже не возразил, молча подставив спину звездной плети, которая свистела оглушительно, прикасалась к нему, но боли не было. Только дуновения ветра. Прохлада. С последним, десятым ударом стало отчего-то очень холодно, словно его со всех сторон обложили льдом.
- Все, Эпинэ, - сказал кэналлиец, опуская плеть, и она обвила его сапоги, скользнув вниз, словно яркая змея, а потом рассыпалась по полу, раскатилась сияющими звездами, от которых вновь стало больно глазам. – Теперь ваша совесть спокойна, - утвердительно сказал Алва и на этот раз отправился не к выходу из комнаты, а шагнул прямо сквозь стену, отделяющую его «келью» от «кельи» Робера, и скрылся за ней. Юноша подскочил на кровати, но встать почему-то не удалось. Простыни были влажными и вязкими и будто удерживали за руки и ноги, не давая подняться…
- Простыни, - прошептал Робер.
Что-то прохладное легло на лоб, и стены его «кельи» поплыли и исчезли вместе с мыслью о том, что никаких простыней быть не может, потому что Иноходец днем лег на кровать не раздеваясь, поверх покрывала…

…Ветер на этот раз теплый. Он качает головки алых маков, которых вдоволь растет на поле с высокой зеленой травой, где они сейчас играют в догонялки. Они – это Мишель, Ги, Иорам, Катарина и он, Робер. Катари еще совсем мала, и в игре они дают ей фору, не смотря на то, что трава на поле настолько высокая, что скрывает девочку почти с макушкой.
- Поймала, - кричит она, схватившись за ремень Мишеля обеими протянутыми вверх руками, - я тебя поймала!
Мишель смеется, подхватывая маленькую кузину на руки.
- Тебе водить, - говорит ему Робер и внезапно слышит голос матери, зовущий его по имени.
Жозина стоит у порога замка, ее волосы заплетены так, как любит Робер – в две простые длинные косы, они словно из шелка, а рядом с ней…
- Миль! – кричит Робер, - Миль приехал!
Он бросается к ним через поле, сминая и давя по дороге сапогами попадающиеся маки. Жозина и Эмиль поворачиваются к нему спиной и исчезают в холле, но Робер уже почти добежал, а добежав, он застывает на пороге. Потому что рядом с матерью совсем не Эмиль. Он оборачивается, смотрит на Иноходца, и Робер видит, что лицо его очень бледно, на нем нет улыбки, а на плечи его наброшена куртка Алвы, который ему довольно велика.
- Жозина, не ходи с ним! – кричит Робер, - Это не Эмиль, это его брат, выходец! Не ходи с ним!
Но мать словно не слышит, она молчит, хотя будто сквозь туман к Роберу доносятся ее слова, отчаянные слова: «Сделайте что-нибудь, он же уходит!»
Иноходец пытается ответить, что он как раз никуда не уходит, а вот ей нельзя ходить с Лионелем, потому что он выходец, но туман, вошедший в уши, набивается и в рот. Робер слышит, что Жозина плачет из-за того, что отчего-то решила, будто он куда-то уходит, но разубедить ее у него не получается, он вообще больше не может говорить... Последнее, что слышит Робер, это чей-то чужой сочувствующий голос, произносящий: «Молитесь. Больше уже ничего нельзя сделать.»
А после Гайярэ и голос Жозины, которая, плача, о чем-то шепотом просит Создателя, остаются где-то наверху, а сам Робер ухает вниз, в какой-то темный туннель. Сначала он падает быстро, и вокруг него очень темно, и ему очень скверно от того, что мать осталась наверху, и она расстроена, а он не смог ничего сделать, чтобы ее утешить. Затем, его падение начинает замедляться, плач Жозины становится все тише, оставаясь где-то далеко. Потом падать становится даже интересно, потому что вокруг зажигаются звезды, очень крупные, они высовываются из стен туннеля вокруг Иноходца, он может до них дотронуться и даже за них уцепиться. Схватившись за них обеими руками сразу, Робер подтягивается, перестает падать и лезет наверх. Для ног опора тоже находится, вот только… В какой-то момент он все равно срывается и летит вниз, а затем снова хватается за них. Уж очень они притягательны, и Жозина, она там, наверху. Она не должна плакать. Потому Иноходец пытается еще и еще, срывается, и снова лезет вверх, и снова, и опять… Кажется, конец этому не настанет никогда, и стоило бы прекратить попытки и просто лететь вниз и вниз, закрыв глаза, но он борется, пока хватает сил. Звезд в стенах туннеля становится все меньше, и карабкаться по ним ему все труднее. Робер чувствует, что если сейчас сорвется, уцепиться ему больше будет не за что, и вдруг… Чья-то рука, теплая и крепкая, хватает его за руку, и падение прекращается, под ногами снова твердь, нет больше и звездного