Земскiй Учитель

Деревенские бредни о каком-то Атамане и барышню, прикованную к стене, обладающую небывалой силой и голосом. Гипотеза с каннибализмом кажется убедительной, но об Атамане твердят совершенно независимые источники. Народ чего-то боится, и сие, видимо, не беспричинно. Волки бешенные? Да, они бы разорвали несчастную, и дело с концом. Да, народ прекрасно ведает, кто суть волки и что с ними делать, ежели они на деревню нападут. А то, что сие какой-то зверь  доныне неизведанный?! Неизвестный науке биологический вид! Его слюна ядовита и вызывает особую форму кателепсии или эпилепсии. Достаточно изловить сего зверя, взять у оного пробу слюны и приготовить сыворотку! А в Купальскую ночь у сего зверя, видимо, брачный период! …Вот, сколь велик разум человеческий с его бесконечной возможностью к познанию мира. Ведь как писал Карл Фридрих Оберман: «Истинное удовольствие и самоудовлетворение мне приносит познание самого себя, через кое я мыслю, как я познаю других людей, животных и прочую природу, которая бесконечна».
Александр нашел Варвару в саду и изложил ей свою догадку. Изложенная версия весьма воодушевила барскую дочерь:
- Я, конечно, до сих пор сердита на вас, но ваша способность мыслить и называть вещи своими именами меня восхищает и поражает!
Вавилевский порозовел от удовольствия и произнес:
- Значит, план таков. Купальская ночь послезавтра. Я наберу мужиков по селу с вилами, топорами, сетями и рогатинами. Мы изловим эту тварь, а дальше пускай доктор пробу слюны возьмет!
- Да все это хорошо, только никто с вами не пойдет! Тут страшатся все, от мала до велика…
- А я им доказать попробую, просветить, ибо я материалист!
- Да, Александр Николаевич, таких материалистов, как вы еще поискать по белому свету. Даже я заколебалась, когда сие увидела! Я восхищена трезвостью ума вашего, невзирая даже на то, что вы не всегда бываете трезвы!

Разумеется, Вавилевский боялся. Боялся встречи с чем-то опасным и доселе неведомым. Но он так же думал и о том,  что выпал хороший шанс развеять местные суеверия, продемонстрировать силу и правоту натуралистических убеждений. Здесь нельзя отыграться обыкновенною риторикой. Ежели не действовать, то это означало бы демонстрацию своего страха перед местным дремучим поверьем, а отсюда и до обыкновенного боговерия недалеко. Вдобавок, Варвара Никитична привыкла видеть в Александре своего героя и не готова прощать любые его слабости.
Вавилевский ввалился в кабак. Время было далеко не вечернее, и народу там было не столь много. Да и напиться до чертей и домовых еще никто не успел. За центральным столом дюжий бородач в косоворотке в горошек и согбенный крючконосый лысый старикашка забавлялись игрою в шашки, а остальная публика наблюдала за игрою.
- Да, хто же тебя, Васька, играть-то учил! – возмущался старикашка – Ты хоть дамку-то поставил, а прямо ею ходить все равно не можно, только наискось…
Урок игры был прерван возгласом Александра:
- Товарищи! Послезавтра так называемая Купальская ночь,  и все снова будут прятаться по углам, бояться некого несуществующего чудища. Но пора поставить конец сему позору!
Публика с изумлением уставила взгляд  на Вавилевского, а хозяин кабака, разливавший чарки, даже съязвил:
-Что, барин, ты Атамана нашего также напоишь до белой горячки как того верзилу?
- И он потом тоже в платье бабское нарядится! – подхватил бородач Васька.
Мужики залились хохотом.
Александр не выдержал сего животного невежества. Он снял обувь с ноги и стал колотить каблуком по свободному столу, дабы утихомирить толпу. «Эх, покажу я вам Кузькину мать» - вертелось в голове. Лишь мужики то ли прохохотались, то ли на них подействовал стук каблука по столу, Александр продолжил:
- Никакого «Атамана» на самом деле не существует! Человек во все эпохи страшился того, о чем достоверно ничего не знал. Но сейчас наука готова развеять любые суеверия и сделать человека подлинным господином природы. То, кого вы называете Атаманом, есть на самом деле неизведанный доселе зверь с ядовитою слюною! Я призываю не отсиживаться по домам, а взять вилы, топоры, силки и рогатины и изловить сего зверя! И Округа будет свободной!
- Вот тебе надо, барин, так сам и лови, а мы утром поглядим, что от тебя осталось! – вырвалось из толпы.
- А, может, он и дело говорит! НОука ведь! – встрял крючконосый старикашка, подняв палец вверх на слове «нОука», а затем для чего-то перекрестился.
- Да, нужен он здесь со своей ноукой! – заорал дюжий Васька. – И году здесь не живет. Сам, барин, Атамана лови. А вдруг на самом деле он после твоих стараний тоже бабою вырядится-таки и в церковь завалит. Тут уж мы и подсобим!
Вавилевский ушел ни с чем. Вот она,  жестокая правда жизни. А ежели бы он не Атамана ловить призывал, а на Зимний Дворец идти или на Кремль? Тоже бы не поддержал никто… Далеко русскому человеку до свободы! Ведь оный страшится даже собственных дремучих и жутких суеверий, которые бабки да няньки ему еще с колыбели нашептывают. Чего уже говорить о настоящих жандармах с нагайками и Сибирских рудниках. Россия – не Франция!

Бефстроганову же александрова идея пришлась как раз по душе. Никита Сергеевич даже духом воспрянул, как услышал ее из уст Вавилевского  за чашкою чая.
- Ох, и дурак же я! Надо же, - на байки деревенские повелся! И доктора германские суть олухи все! Никто до такого не додумался, а вы, Саша, - голова. Далеко пойдете, когда дурь ваша юношеская выветрится.
Вавилевский аж расцвел, слушая сии слова, и даже упоминание про его якобы «дурь» не поколебало его.
- Вот видите превосходство натуралистического подхода! А ваши доктора – хоть и европейские, но все находятся в плену идеалистических заблуждений и религиозного мракобесия.
- Держу пари, mon ami, дело здесь далеко не в натуралистических убеждениях, а в том, что вы сумели выдвинуть новую весьма интересную версию, кою мы непременно проверим.  Итак, дворню привлекать к охоте бесполезно, не пойдет никто. Попросим слуг заранее яму волчью выкопать на опушке да хворостом присыпать. А сверху положим забитого козла. Сие приманкою будет. Мы же сядем на дереве в лабазе с ружьем. Пойдет тварь эта на запах крови и угодит в яму. А тут уж мы ее и пристрелим! А дальше – дело за Вольфенштейном и его реактивами.
Вавилевскому стало весьма боязно: одно дело поднять целую толпу, а самому оставаться лишь мозгом и вдохновителем, другое – идти на пару с барином охотиться на не весть кого! Но идти надобно. И вполне понятно, почему. А слова о волчьей яме и туше забитого козла напомнили Александру о древних жертвоприношениях и обрядах, связанных с оборотнями и вурдалаками! И снова вера заспорила с разумом. Все складывалось так, что сие все есть вполне реальная чертовщина, но верить в это совсем не хотелось!
К вечеру того дня у Александра на сердце все усиливалось чувство тревоги. По силе оно было таким же, каковое он ощущал перед назначенным поединком с Лемским. Александр понимал, что «неизведанный наукой зверь» есть всего-навсего догадка. А что там на самом деле? К чему этот навязчивый сон о неких гишпанцах?  Что-то говорило, что сие как-то связано с тем, что творится в Округе. Но верить в подобный бред однозначно нельзя! Все эти кажущиеся связи и знаки суть обычная мнимость, инстинктивный страх перед новым и неизведанным. Вдруг, в голове Александра проскользнула крамольная мысль. Он вспомнил, как в детстве на исповеди рассказывал священнику о своих детских страхах: бабайке, лешем и водяном. Святой отец тогда сказал, что сие суть бесы и ничего более. Так вот все темные боговеры объявляют происками бесов все, что как-то объяснить неспособны! Точно тем же путем идут и материалисты, когда объявляют несуществующим то, что не соответствует принятой ими картине мироздания… А вдруг да столкнется наука с таким, что напрочь опрокинет ее настоящий базис, и взору человеческому откроются такие сущности, кои доселе считались  фантастическими и несуществующими?! Но не желал Александр в сие верить, не желал…
Был уже поздний вечер, солнце клонилось к закату. По земле потянуло прохладою, в траве стрекотали насекомые. Влажный воздух был насыщен испарениями соков трав и деревьев. Александр и Варвара прогуливались перед сном по барскому саду. Увлеченные неутомимою беседою они зашли в самые укромные места сада, где их никто не увидит.
- Хоть наука и отвергает предопределенность – сказала Варвара, заглянув в глаза Вавилевскому – но я не могу верить в то, что наша встреча есть случайность! Я чувствовала себя обреченною на рабство, пока не появились вы.
- Нет ничего удивительного в том, что два человека прогрессивных взглядов повстречались. – не без лукавства парировал Александр, щеки которого заметно порозовели. – Скоро прогрессивных людей будет еще больше.
- Да, нет… Неужто вы не понимаете… Ты не понимаешь, Je T`aime…
Варвара и Вавилевский слились в страстном поцелуе на том самом месте, на коем им довелось познакомиться. Но внезапно сей сладостный момент был одномоментно прерван страшным ревом из погреба.
- Я чувствую, ты боишься. – сказала Варвара, прижавшись к александровой груди.  – Думаешь, ее еще можно спасти?
- Уверен, премного уверен, что наука когда-нибудь победит и самую смерть! Ведь мы уже дошли до предела делимости материи – открыли атом. Неразгаданных тайн вселенной становится все меньше и меньше. – сии воодушевляющие слова Вавилевский произносил с большой неуверенностью, почти дрожащими губами. Лишь присутствие Варвары Никитичны отвлекало его от тяжелых дум о завтрашней ночи…

С самого утра небольшая ватага крестьян во главе с самим Бефстрогановым направилась на опушку кромешного леса, дабы выкопать западню и соорудить лабаз на дереве. Крестьяне явно робели и шли на сие предприятие с  большой неохотою: крестились, взывая все время к святым угодникам.  Барин не мог сего не заметить.
- Вы уж простите нас, Никита Сергеевич, - воззвал старик Афанасий – но кабы беды на Округу не накликать! Прогневайте Атамана.
- Вы, олухи, сейчас меня прогневайте! – прокричал помещик – Дождетесь, вас самих против этого «Атамана» выгоню с одними черенками от лопат!
Мужики, тяжело вздыхая, выкопали  западню, прикрыв оную ивовыми розгами и дерном, и соорудили в листве дерева большой лабаз, на коем должны уместиться  Бефстроганов с Вавивилевским.
- Эх, кабы не вышло чаво… - пробормотал под конец снова мудрый старик Афанасий.
Александр отсчитывал каждый час перед предстоящим. Он то нервно мотался по усадьбе, то предавался раздумьям и чтению:
«Сознание, как отношение, содержит в себе лишь те категории, которые принадлежат абстрактному "я", или формальному мышлению; они для него суть определения объекта. Чувственное сознание знает поэтому этот объект только как сущее, как нечто, как существующую вещь, как единичное и так далее. Именно поэтому всякая метафизическая сущность  преодолевает паралогизмы опыта в самой себе.  Мы можем наблюдать это в для-себя-из-себя вещи».
- Ты настоящий стоик! – сказала Варвара, застав Александра за книгою. – Борешься со страхом философиею! А кого читаешь?
- Фойерфурца. «Бытие и Оно». Предо мною точно такой же точно экзистенциальный выбор: либо мое бытие продолжится, либо