Земскiй Учитель

Оно сегодняшнюю ночью поглотит меня!  
- Даже не думай о последнем! Мы только обрели друг друга. Впереди еще столько всего светлого. Я не желаю тебя отпускать! Не хочу терять тебя, Саша. Отец заварил сию кашу, ему и расхлебывать.
- И мне страшно, Варя. Но ежели мой натурализм  только на словах и на бумаге, то какой же я материалист, какой революционер! Многие и на гвоздях спят, а далее простых догм и демагогий не идут! А как из юношества выходят, то, тьфу ты, семьей обзаводятся, пивным животом и реакционными взглядами! Мы пойдем другим путем!


Вечерело.  Солнце заканчивало свой путь по летнему ясному прозрачному небу и готовилось скрыться за горизонтом. Сей вечер не походил на предыдущие.  Вся природа, казалось, замерла. В безветренном воздухе почти не слышалось обычное для сего сезона птичье щебетание, насекомые над землею почти не роились. Люди же, крестясь и божась, запирали ставни на окнах и даже собак цепных запирали кто - в сарае, кто - в овине, кто - в хлеве, а бедняки и - в избе. Не походило сие действо на те, что по обыкновению случаются по всей Руси матушке на Купальскую ночь! Будто бы и Округа сама есть место совсем иное и чужеземное, в коем царят совершенно чуждые туземные нравы и обычаи.
Бефстроганов и Вавилевский взяли необходимые снасти и припасы и ринулись к опушке, на коей днем была заготовлена западня с приманкою и лабаз на дереве.
Помещик шел хладнокровно и отчаянно. Но шаги его были не похожи на шаги человека, шедшего на славный подвиг, но сие были шаги человека, коего жизнь забила до того, что оному уже совсем не чего терять! У Александра же колени от страха тряслись. Он мысленно успокаивал себя, что мол, животное, лишенное всякого разумения и наделенного одними лишь бездумными инстинктами, никак не способно противостоять тщательно спланированному плану охотника! Натуралисты в Африке тягаются лишь свою смекалкою с наилютейшими хищниками мира. Но одно дело о сем в книгах читать, другое – самому участвовать в подобном действе.
- Смотрите, какое черное невежество! – сказал Вавилевский Бефстроганову, указывая на наглухо закрытые ставни окон по всей Округе. – Животный страх сильнее разума у этих несчастных.
- Так, и у вас, Саша, колени трясутся!
Вавилевский не нашел, что ответить и задал встречный вопрос:
- А вы не боитесь?
- Представьте-с, нет! Ужас, пережитый мною в сей год, затмил весь, грядущий сей ночью, страх. Мне уже нечего терять. Отчаянье, mon ami. Вот ваша классовая теория ни слова не говорит о том, что рабы могут быть в тысячу раз счастливее господина! Да здесь, в Округе, любой крестьянин, счастливее, нежели я. Для вас счастье – это лишь банальная сытость. Вы думаете, что если отобрать у богатых излишки  и поделить все поровну, люди   станут счастливыми. У меня вот, кажись, все есть: хоть каждый день устрицы ешь, а я несчастен. Да тут любой мальчишка-пастушонок, у коего, кроме кнута и дудочки нет ничего, куда меня счастливее.
Вавилевский молчал. То ли от страха, то ли, осмысляя слова Никиты Сергеевича.
Варвара сим вечером места себе не находила. Долго смотрела она с  террасы вслед, уходящим на закат, жениху и отцу. Металась по усадьбе, пыталась отвлечься. И лишь солнце почти совсем скрылось за горизонтом, она уединилась в своей опочивальне.  Жуткий страх и пустота в душе терзали Варвару. Страшнее была пустота, кою нечем заполнить. Нечем. А чем же? Ульрапародоксальною эпистемографией   Кранкенхаузена? Диалектическою гиперонтологией Фойерфурца? Экзистенциальною физиогномикою братьев Штайнмахеров? Все это суть лишь отвлеченные слова и тонкие материи. Они сложны и малопонятны. Они надменны. А хочется чего-то сильного и одновременно простого и близкого, к чему можно притронутся и от чего можно согреться. Что всеобъемлюще и одновременно понятно каждому, независимо от количества гимназий и университетов за плечами. Варвара долго колебалась, но таки вытащила из шкапа пыльную старинною икону Спасителя, у коей молилась все детство, зажгла лампадку, перекрестилась и начала произносить несколько забытые и оттого уже непривычные, но бесконечно родные и памятные с детства слова:
- Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его. Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходяшия, от сряща, и беса полуденнаго….

Бефстроганов с легкостью влез по веревке в лабаз, а Александру пришлось изрядно попотеть, несмотря на  молодые годы. И из-за его природной хилости, и из-за немалого страха, кой сковывал все его члены. На небе взошла Луна, которая отлично освещала опушки, и потребность разжечь фонарь отпала сама собою. Барин принялся заряжать ружье:
- Ну, Бешбармак Тимофеевич, посмотрим кто кого!
- Вы сие всерьез сказали?! – спросил, трясущийся от страха,  Вавилевский.
- И да, и нет, Саша. Я, в отличие от вас, не отметаю ни единой гипотезы. Даже ежели хоть какая-то из оных не укладывается в мою систему миросозерцания.
Александру стало совсем плохо, когда он разглядел, что пули у Никиты Сергеевича были из серебра…
- А-а-а… сие зачем? – чуть не в панике спросил он.
- Вы мне, Саша, сами много раз говорили, что в мистику всякую не верите. Не верите ведь? Что с того, что пуля из серебра? Пуля и пуля. Ну, полегче, конечно, свинцовой… - тут Бефстроганов нагло ухмыльнулся в лицо Вавилевскому – Ладно, гляжу, не дотяните вы так до утра.
Барин тяжело вздохнул и вытащил из торбы большого размера бутыль самогону и пару стопок.
- Природа изысканных напитков не любит, черт возьми! Примем для храбрости, Саша. Накатим!

-Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится, обаче очима твоима смотриши, и воздаяние грешников узриши. Яко Ты, Господи, упование мое, Вышняго положил еси прибежище твое. Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих….- Варвара продолжала истовое свое моление. Но внутри ее шла борьба. Одна ее часть взвыла о помощи к неким таинственным и непостижимым Высшим силам, связь с коими только и возможна, что через молитву, другая же часть твердила: «И что же ты потом Александру скажешь? Что молилась за него? Что поддалась первобытному непросвещенному инстинкту? Что это есть за натурализм, кой исчезает, улетучивается при первой же явной опасности? Но что-то очень глубинное и твердое заставляло Варвару Никитичну продолжать читать:
-На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия. Яко на Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое.

Через полчаса Александр и Никита Сергеевич были уже изрядно пьяны с самогону и свежего воздуха.  Кругом была мертвенная тишина: лес, опушка, поле и село застыли, замерли  как будто в ожидании чего-то недоброго, страшного. Самое всепожирающее время, казалось, остановилось. Холодная и таинственная луна как будто тоже зависла на небе. Но внезапно сия зловещая картина была прервана страшным ревом со стороны усадьбы.
- Эх, страдает бедняжка… - проговорил барин, наливая еще по стопке. – Ничего, немного сему супостату осталось!
- Неееемного! – одобрительно подхватил уже едва ворочающий языком Александр. – Препарируем его, чучело изготовим. И надобно оное чучело в Кунсткамеру поместить. Давайте, это самое… за науку выпьем, за силу и мощь Разума человеческаго!
- Во, гляди, Саша – вскрикнул вдруг Бефстроганов – Смотри, земля шевелится!
Лежащий на западне забитый козел ни с того, ни сего провалился вниз. В глубокой волчьей яме, вырытой «чтоб наверняка», приманки было уже и не разглядеть.
- Ссссиеее неее зеемля шевелится… – залепетал Александр. – Ссиила тяжести…
Вавилевский не успел договорить, как возле дерева из волчьей ямы вылезла черная человеческая фигура. Во мраке трудно было разглядеть оную. Видны лишь были широкополая шляпа на голове, кои носили обыкновенно мореплаватели европейские времен покорения Нового Света и той же эпохи ботфорты.
- Gracias! – проскрипел странный незнакомец и тут же исчез, растворившись в лунной тени.
Вавилевский и Бефстроганов моментом потеряли остатки, и без того помраченного сознания, то ли от увиденного, толи от самогону…

«…Дорогие папенька и маменька! Трудно и описать то безумное и страшное происшествие, кое случилось со мною в Округе. Уверен я лишь в одном: видение сие есть лишь результат воздействия спирта винного на организм, а также материализация мнимая  внутренних страхов моих. Именно подобная же мнимая материализация и породила у множества народов диких и непросвещенных верования и религию. Посему именно колдуны и шаманы в радениях своих используют разные травы дурманящие.
Любопытно в сей истории лишь то, что на другой день помещик Бефстроганов, мой большой благодетель, отворил дверцу своего погреба и вдруг услыхал:
- Отпустите меня немедленно! Кто посмел творить такое непотребство с барыней Бефстрогановой! Почему я к стене прикована?! Почему я измазана?! Подайте платье… Мой муж – влиятельный человек!
Вот так у больной страшным психическим недугом молодой барыни вновь проявился здравый рассудок. Но, уверен я, сие никак не связано с событиями той ночи. Все это суть лишь кажущиеся совпадения, кои опять же порождают у людей непросвещенных страхи и суеверия».
Avec l'amour,  vous Alexander