гуляй, не пригибаясь, а вот мелочь не даёт и с дракона так сразу приземлиться...
Над полянкой по периметру её нависали и колыхались тяжёлыми веерами лапы громадных ветвей. Лепетала, в вышине гудела под ветром даль. «Кисточковые кедры» составили сай некоторую конкуренцию. Пучки игл длинны и мягки, они, в самом деле, используются некоторыми баями художниками для широких неровных мазков. Над поляной же кедры, набравшие зелени в хвою, пролили её безыскусно сумраком в мох, подчеркнув пятна рассеянного континентального света, хаотичным, подвижным узором разбросанные вокруг. Ощущение сводов нерукотворного шатра. Охотничьего, разбойничьего – с обрезанной верхушкой. И дроид соответствовал...
Дроид и человек, дай им волю, отменные бы соорудили друг на друга ловушки! Нет такой воли, нет физической возможности. Они ограничивались словесными сражениями. Провоцировал человек. Часто.
В мягкой, пляшущей полутени Густав решился оставить на время словесные дуэли. Обратится к дроиду с прямым вопросом, без заковырки, без утайки обстоятельств. А именно с просьбой о совете.
Он часто приходил сюда один. Потому что здесь о прошлом ровно ничего не напоминало. О Марике. А после того, как здесь же имел миллион препирательств с дроидом, триллион разбивающихся об его неуступчивость звонких, бессильных надежд, всё стало напоминать ему здесь о прошлом. Ещё чаще стал приходить, человеческая природа...
Негласно принято: господствующий над второй расой при посторонних людях слышит лишь её отклик, а в облике первую или вторую видит наедине, если нет на то отдельного, обоснованного запроса.
От ладони распространяющееся тепло, холод, стекающий со второй ладони, вместо букв предстали в них, раскрытых как книга. Густав без напряжения представил тем же манером, что людей искал: где Августейший, и гаер стал – здесь.
Серыми крыльями хлопнул, образовался на рыжем мху. Костюмчик кургузый, жабо пышное, плешь блестит, словно полирует он её, ярко-красные губы. Уравновешенный взгляд машины, без самодовольства удовлетворённой, равной сумме возможностей и притязаний. Одна бровь круто сбегает к переносице.
Густав хмыкнул и подумал, что с Турнирной Площади не видел его в той ипостаси, отнявшей Марика. Не видел августейшим Стражем. Безразлично подумал, его тоска не проходила, обостряться же ей некуда.
Руки скрестил на груди и прослушал обязательное приветствие:
– Выражаю своё почтение господствующему над первой расой...
Поклон гаера досмотрел... А вот не менее традиционное: «на этот раз постарайся формулировать конкретнее», пересёк:
– Четвёртый трон...
– Первый! – сходу поправил Августейший.
– Да хоть четырежды единственный!
– Твоими бы устами, да мёд пить! Востронюсь во главенстве, я тебя не на верхнюю ступеньку, к себе на колени посажу!.. Идёшь в мои дроиды?
«Небо и море!.. – Густав перенял изгнанническую лексику, ощущая себя таковым. – Шут-шут-шут!..»
– А как предпочитаешь, дроид, чтобы к тебе обращались?
– Никак! И не дёргали бы со скуки! Лиски себе купи, путь хвостом перед тобой вертит!.. Что я, джинн из лампы? Ты сказок перечитал, о, господствующий над первой расой?! Не обольщайся: захочу, приду, не захочу, не приду! Кстати, ты получил от вепря вирту по старым играм?
– Что-то ты всё хочешь, да хочешь!.. Да, получил, можно подумать вепрь не доложился тебе.
– Прохрюкал чего-то, я был занят... Получил, значит... Во, пересмотри повнимательней, тыща сто восемнадцатая картинка с конца. Он даже и похож на меня где-то!.. – гаер надул щёки. – Как там к нему обращаются? Во!.. И ты так ко мне обращайся! Они, правда, сразу в обморок хлопались, вместо поклона, так и я тебе не запрещаю! Валяй!.. Не стукнись, вот сюда, где помягче...
– Придурок!
– Сам придурок, к Стражам не обращаются! Зачем? И когда?
– Вирту я разглядел внимательно. А когда обращаются?.. Ну, например, когда Страж продует...
– Чего?
– Игру, игру продует.
Паяц напыжился, не факт, что притворно. Жабо поправил... Перо выплюнул...
– Гейм овер? Тогда... Они просто исчезают! Показать как?..
– Нет! – воскликнул Густав и расхохотался. – Скажи лучше, как тебя называют там? Свои, не Стражи, а дроиды?
Густава вдруг пробило на упрямство, нос в небо задрал, прищурился, дроидскую сферу силясь разглядеть!..
– Внутри семейства? – настаивал он. – Вокруг трона стоящие? Тот же вепрь, как называет тебя? Хрюкни, я пойму! Что это, великая тайна, что ли?!
Августейший-таки хрюкнул на его нежданный энтузиазм, но Густава было уже не остановить:
– Да-да, и сформулируй конкретнее! На каком языке к тебе обращаются, с какой орбиты, с которой целью... Давай, в порядке исключения, ты сначала ответишь, а потом я продолжу формулировки подбирать!
– Ха-ха, неплохо! Припомнить бы... В самом деле, как?.. Память моя, память... Дырявая...
– Постарайся, дроид! А то я ведь по-твоему сделаю: стану биться в падучей каждый раз, пока ты «выражаешь почтение»... Тебе ведь это, глядишь, за нарушение зачтётся!..
– Аха-ха!.. Совсем неплохо! И кто же вызовет меня на Турнирную Площадь? Гелиотроп, братик мой? Доминго?.. О нет, только не он! Я помру на месте от умиления!..
– Я вызову.
– Ты неповоротлив и краткосрочен, человек. Если я замедлюсь в воротах... Если я, с трибунами по порядку раскланиваясь, круг перед боем сделаю, срок твоей жизни выйдет быстрей, чем сможешь занести меч. Сейчас я серьёзен.
– Я тоже, шут. Я буду серьёзен и там, и я буду – верхом... Дроид безымянный, четвёртый трон, знаешь, когда-то давно я видел необычного дракона во сне... Крылья его простирались, охватывая землю, и не было окончанья крыла, он смотрел как орёл поверх бытия... И, кажется, однажды, где-то... Не припомню, когда и где, – память, память моя дырявая... – видал наяву этого дракона. Так на нём и выйду против тебя!
– Оч-чень жду! – Августейший сверкнул стальными глазами.
До угроз скатившееся препирательство внутри себя имело необычный диссонанс, возможный лишь в таком взаимодействии, меж дроидом и человеком, внутри обеих сфер нет. Они говорили одно, а позами выражали другое. Не зыркали исподлобья, не бычились, а неторопливо прогуливались краем поляны, остановившись в тенистом уголке.
Густав взобрался на нижнюю ветку сай, изогнутую, продавленную, и упёрся в подлокотники изгиба, на трон вроде как залез!
«Тронный, неизначальный... – подумалось Августейшему. А что, вроде Доминго, вполне возможно... Сейчас точно от умиления помру! Как уроборос смешной, ха-ха. Надеюсь, ты не очень скучаешь там, в его Собственном Мире, Джем-Марик, пока мы тут развлекаемся?! Ничего не поделать, начудил, плати... Тронный-уроборос, вызывай меня, хоть дроидом, хоть человеком, я тебя не обижу!..»
За время их вынужденного, обоим небезынтересного знакомства Августейший успел оценить выбор владыки Там. Его возлюбленный и в глазах автономного дроида получил оценку очень высокую. Ум. Способность быстро собраться в любой ситуации, сложить факторы, как бы много не было их. И ещё что-то трудно выразимое, вроде внутренней силы. Если человек в принципе – трон, уплотнённые до трона орбиты, то Густав – титановый трон, на степень превосходит обычных людей.
Так что препирательства препирательствами, но по-сути они говорили на равных, когда говорили на отвлечённые темы. Одна же из них была не совсем отвлечённой. Её избегали. Не всегда. Порой тоска становилась невыносима, и Густав начинал по касательной... Впрочем, ради того, чтоб перескочить на секущую. Чтоб коснуться... Упомянуть... Гаер делал вид, что резко стал туповат, глуховат, не заметил.
Густав заводил разговор о первой расе, почему выходит так, что люди не влюбляются дважды. Прежние вирту и книги полны любовных треугольников, а начиная с эпохи высших дроидов, как отрезало. Попали в запретные? Этот вопрос до истерики рассмешил паяца.
– Нееет!.. Вздооор!..
Почему же? Вслух размышлял Густав:
– Дроид, ты считаешь, кому стать первой расой, это предопределено? Они не могут не полюбить друг друга? Или это чувство всё-таки вырастает из причин? Может вырасти или не вырасти.
– Я знать-то не знаю... Но я думаю, что из причин. Но вы ведь полу-дроиды... Думаю, человеческая часть накапливает причины, а наша, дроидская – однажды связывает пару накрепко. Она такова, мала перед вами, ничтожна, что на два раза не хватает. Разорвать можно. Повторно связать нельзя. С другим связаться кем-то. Кончики короткие остались, ха-ха...
Густав умолкал. Ему нечего больше спросить и нечего сказать.
Многократно, чуть не с первого дня, и между делом, откликаясь на некоторые просьбы практического порядка, на долгую регенерацию от морских ранений, Густав нырял, от оливок, и он бывал небрежен, Августейший повторял ему:
– Человек! Лекарство для вас: сон, вода и Собственные Миры!.. Уйди, отдохни, красивой воды кувшин захвати с собой!
Кто виноват, что Густав отрицательно качал головой?
Общим азимутом был Августейший для Густава и для бывшего владыки Там. Актуальным и бездействующим. Тихий азимут.
Густав утвердился на древесном троне, Августейший остался стоять, чесать затылок с остатками пегой шевелюры... Звонко хлопнул ладонью по лбу и воскликнул:
– Вспомнил! Турнир отменяется, я вспомнил, как красавицы мои звали меня буквально вчера! Память короткая, позавчера уже не припомню... Это ничего?
– И как же? – Густав наклонился вперёд.
Озираясь, холодные, холод источающие, руки сложив рупором, паяц бочком подходил к нему, всем обликом выражая неуверенность: признаться, не говорить? А вдруг услышит кто?
– Как? – повторил Густав.
Холодный, щекотный вроде мурлыканья Ухаха, ответ перетёк ему в ухо, сбросив с лесного трона!
– Пупсиком и... Муси-пусиком... Что выбираешь?
В первую секунду Густав даже разозлился на идиотскую, плоскую шутку. Но в следующую: дроидское влияние, магия шута! Он хохотал как чокнутый, явственно представив у костра Августейшего, приземлившегося, сложившего серые, трёпаные крылья. «Выражаю своё почтение...» – «Привет, муси-пусик!..» Рухнул с ветки сай и покатился, держась за живот, красный, пунцовый! «Шут-шут-шут, чёртов паяц!..»
Утирая слёзы, фыркая по-драконьи на довольного, приосанившегося шута, Густав раскачивался на мху. Сине-зелёный мох, на морское дно в Каменном Лесу похожий. А он – ныряльщик сквозь абсурд ситуации. Как Августейшему удавалось, – а удавалось непременно, за визит хоть раз, – взбесить и насмешить, полностью отвлечь его?!
Вынос мозга и рикошет... «Зачем? Ты? Отнял у меня?.. Марика? Чёртов шут, добей!.. Отнял - добей! Зачем?! Что я сделал тебе плохого? Зачем ты уничтожил одного и оставил второго, зачем мне жить? Не могу... Мне не поднять следующий день... Тяжёлый, невесомый, пустой... Положить бы в него что-нибудь, в этот мешок огромного дня, стал бы легче... Пустым не поднять... Шут, чёртов шут, что у вас были за счета?! Ненавижу, верни... Завтра я точно сойду с ума...»
Да, и в этот раз, впустую Страж повторил:
– Регенерация – брызги насущного. Лечит вас сон и влага, и Собственные Миры. Кувшин красивой воды – в Собственном Мире.
Гаер снова не был услышан, ведь Густав не спрашивал, он молчал...
Дрёма хитрый, тёплый, закоренелый нарушитель сказал бы: тут в сердечнике нужен парадокс. Есть пружины в механизмах, на которых базируется сила, когда они туго закручены, а есть – когда растянуты. Нужен парадокс при взаимодействии с
