Заплати за все.

морда, как у акулы.
- Я вижу, вы её неплохо рассмотрели, - отметил Захаров.
- Мы живём в одном городе и даже в одном районе, - уклончиво ответила Инна Семёновна. – У меня было достаточно времени, чтобы разобраться.
- Скажите, пожалуйста, а о работе Антон Филиппович с вами говорил?
- Говорил, - ответила женщина. – Но не так уж часто и не так уж много. Работы ему и на работе хватало.
- «Работать-то он, когда успевал?» - мысленно изумился Захаров и спросил, - А про Анатолия Олеговича Передерия он вам не рассказывал?
- А что он мог рассказать мне нового про Передерия? – удивилась Инна Семёновна. – Которого я знаю уже лет двадцать.
Это была большая новость.
- Он же учился в военно-политическом училище с Антоном. Вы не знали?
- Н-нет, - выдавил Захаров.
- Именно от него Антон получил своё счастье – Елену, - сказала Инна Семёновна.
- В каком смысле? – не понял Захаров.
- В самом  прямом, - ответила женщина. – Поначалу она хороводилась с Толиком, а  потом переключилась на Антона, как на более перспективного. У Антона отец был директор завода, а у Толи, - какой-то замполит.
- И возникла вражда, - понимающе сказал Захаров.
- Никакой вражды не возникло, - усмехнулась Инна Семёновна. – Толик был рад сбагрить с рук Елену, что впоследствии  принесло ему неплохие дивиденды. А Антон был наивен тогда. Как и все мы. Кроме Передерия.
- И впоследствии  возник милый семейный треугольник, - кивнул Захаров.
- Не сразу, - покачала головой женщина. – После окончания училища Толик на время исчез. Отрабатывал повинность, наверное. Но как только отец Антона из совдиректоров прыгнул в капиталисты, а Антон – в директоры, он возник снова. И начал кругами ходить вокруг этой семьи, то приближаясь, то удаляясь.
- Они с Еленой были любовниками? – деловито спросил Захаров.
- Я в этом нисколько не сомневаюсь, - ответила Инна Семёновна. – Но Антон и мысли такой не допускал. Елена каким-то образом сумела внушить ему уверенность в своей абсолютной честности и верности. Правда, в последнее время, он начал кое-что понимать. Но было уже поздно.
- Почему поздно? – жадно спросил Захаров.
- Потому, что Елена сумела втереться в доверие и к отцу Антона. Она вообще влезла в эту семью и накидала туда кукушкиных яиц, раньше, чем кто-либо успел что-то понять. По её протекции Филипп Леонтьевич назначил Передерия заместителем директора и передал ему часть своих акций. А после смерти отца, Антон сделал его директором. Он же считал Толика своим другом.
- А Толик его убил, - тихо произнёс Захаров.
- Вряд ли, - сказала Инна Семёновна. – Передерий – негодяй, подлец и трус. Набраться духу для убийства, он смог бы только при гарантии собственной безнаказанности и за очень большие деньги. А где они?  Он ведь ничего не выиграл от смерти Антона.
- Действительно, - согласился Захаров. – Ну, что ж, я вам очень благодарен за содержательную беседу и не стану больше отнимать время.
Выйдя на улицу, Захаров впал в глубокое раздумье.
Выходило так, что у его нанимательницы рыльце могло оказаться очень даже в пуху. Но что с этого мог получить Захаров, кроме большой благодарности старого лиса Кугеля? Деньги за сделанную, но неоплаченную работу, гонорар и бонусы уплывали безвозвратно. С другой стороны, то, что частный шпик укрыл возможного убийцу, могло когда-нибудь выплыть наружу и очень не понравиться его милицейским друзьям.
Уже подойдя к дверям своей конторы и ковыряясь в скрипучем замке, Захаров решил, что лучшие друзья – это всё-таки мёртвые президенты.


Глава 18.
В номере отеля «Людовик 14» раздался телефонный звонок. Колыхнув мыльной пеной в ванне, Василий взял трубку и вынул изо рта сигару:
- A l’apareil.
- Добрый день, Василий Филиппович, - с едва уловимым акцентом, произнёс голос в трубке. – Меня зовут Пауль Дитрих. Мне дали этот номер в администрации вашей фирмы.
- Здравствуйте, господин Дитрих, - ответил Василий.
- Недавно, я с глубоким прискорбием узнал о безвременной кончине вашего брата, Антона Филипповича, - печально сказал Дитрих. – Примите мои искренние соболезнования.
- Благодарю вас, - ответил Василий.
- Какое горе, какая невосполнимая утрата для всех нас! – голос Дитриха дрогнул. – Как рано, как трагически уходят лучшие!
- Это так, - сказал Василий.
- Я много лет знал вашего отца, Филиппа Леонтьевича, - продолжал Дитрих. – Более четверти века нас связывали самые доверительные, самые дружеские отношения. Ваш брат, принявший эстафету отца, был целеустремлённым, энергичным бизнесменом, он сделал колоссально много для нашего общего дела.
- Без сомнения, - ответил Василий.
-Множество раз мы собирались с Филиппом Леонтьевичем и Антоном Филипповичем в тёплой, неформальной обстановке, где обсуждали настоящее и будущее фирмы, - задумчиво сказал Дитрих. – Как жаль, что в последние годы здоровье Филиппа Леонтьевича пошатнулось! Навещая меня в Вене, он не раз выражал намерение отойти от дел. Но кому, кому же, как не мне, своему старому другу, он мог доверить заботу о нашем общем детище и мудрое, отеческое руководство молодым бизнесменом – его преемником и сыном?
Дитрих помолчал.
Василий тоже.
- Поэтому, когда Антон Филиппович предложил мне выкупить долю семьи, я воспринял это, как исполнение воли отца. Как я мог отказать?  Даже если Антон Филиппович и не предъявил бы мне его нотариально заверенную доверенность.
- Отец подписал её в присутствии архангела Гавриила, надо полагать, - сказал Василий. – А где вы нашли юриста, чтобы зафиксировать такую сделку? В Непале?
- О, нет! – Дитрих рассмеялся несколько принуждённо. – Между нами всегда существовало абсолютное доверие и дружеское взаимопонимание. Поскольку Антон Филиппович был ограничен во времени и средствах, понеся большие расходы в связи со смертью отца, он предложил, чтобы первый взнос был уплачен наличными, а формальности отложены до полного завершения сделки.
- У вас имеются банковские документы о предоплате? – спросил Василий.
- О, зачем же! – ответил Дитрих. – Это не единственный мой бизнес в вашей стране и мне не составило труда передать  Антону Филипповичу указанную сумму в 300 тысяч евро.
- Я ничего не знаю об этих деньгах, - сказал Василий.
- Тем приятней вам будет узнать ещё о двухстах тысячах, - мягко произнёс Дитрих. – Я просто обязан вам их отдать во исполнение воли покойных и моего долга чести. После того, как мы с вами покончим с юридическими формальностями.
- Вы меня за кого принимаете, господин Дитрих? – резко ответил Василий. – В отличие  от брата, я не торгую не принадлежащим мне имуществом. Акции как принадлежали, так и принадлежат моей матери. Мы ничего не продаём.
В трубке повисло молчание. Оно длилось и длилось и длилось, пока Василий не расхохотался, уронив трубку в мыльную пену.


Глава 19.
- Добрый вечер, господин Захаров, - сказал неуверенный голос. – Это консьерж, из того дома, где живёт Анатолий Олегович Передерий…
- Да, да, - прижимая трубку плечом, нетерпеливо ответил Захаров, роясь в столе в поисках стакана.
- Только что в квартиру Анатолия Олеговича вошёл какой-то мужчина, - продолжал консьерж. – Дверь открыл своим ключом. Мне Нинель Фёдоровна сообщила. Не знаю, может это кто-то из знакомых Анатолия Олеговича. Ну, не в милицию же звонить… Может, вы подъедете? Заодно и зададите ваши вопросы…
- Уже еду! – крикнул Захаров, роняя стакан.
Консьерж  встретил его в фойе.
- Там? – спросил Захаров.
- Там, - шёпотом, почему-то, ответил консьерж.
- Ключ от квартиры есть? – спросил Захаров.
- Есть, - кивнул консьерж.
- Если не откроют, тогда откроете вы, - сказал Захаров, поднимаясь по ступенькам. – Внутрь не заходите.
У двери квартиры №5 консьерж встал перед глазком и позвонил. Никакого шевеления за дверью не возникло. Консьерж позвонил ещё раз и с тем же результатом. Захаров кивнул. Консьерж отпер дверь. Захаров проскользнул в прихожую.
Там царил полумрак, но гостиная была неярко освещена. Под ногой Захарова скрипнул паркет. Тогда, он не скрываясь, быстро вошёл в комнату.
Лысоватый, полный человек, склонившийся над выдвинутым ящиком бюро, вскинул голову. И метнулся к балконной двери.
- Стоять!  –  рявкнул  Захаров, выдирая из кобуры пистолет. – Руки, падла, застрелю как собаку!!!
А в это время, Клара Васильевна Темлякова  сидела в кресле в полутёмной комнате. На её коленях были разложены фотографии, - молодой, смеющийся Филипп, Вася в школьной форме, маленький Тошик, - но она их уже не видела. Окружающая холодная действительность перестала её интересовать. Она уплывала всё дальше и дальше туда, где смеялся Филипп, где Вася был наивным, романтичным мальчиком, где был жив Тошик. За окном сгущались сумерки.
После полустакана виски, руки у Антона Филипповича Темлякова, наконец, перестали трястись. Выглядел он ужасно, - под глазами мешки, щёки в недельной щетине. Захаров подвинул бутылку ему под локоть. После стычки в квартире Передерия, единственным местом, где они могли присесть, оставался офис Захарова.
Единственным человеком, с которым мог поговорить Антон Филиппович Темляков, был частный сыщик Захаров.
И Антон Филиппович начал свой рассказ.
- Мы поехали с Толькой за город, пострелять. Толька позиционировал себя, как большого специалиста по этому делу, у него даже был какой-то разряд по пулевой стрельбе. Предполагалось ещё и поохотиться, если что попадётся, ну и шашлычков пожарить. В общем, заехали мы довольно далеко. На том поле он успел выстрелить по воронам раза три, как пулю прихватило. Патрон перекосился, он хотел его выбросить из патронника, гильза с зарядом отъехала, а пуля застряла в стволе. Такие вещи случаются, если боеприпас старый. А там патроны мелкашные были 64-го года, и карабин такой же, я их вместе купил у одного бывшего военрука, ещё и зарегистрировать не успел. В таких случаях, можно просто дослать гильзу до ствола, если порох не высыпался и выстрелить той же пулей. Но порох-то был дерьмовый, а если пуля застрянет в середине ствола, её потом зубами не выгрызешь. А Толька таращится в патронник и я так понял, не знает, что делать. Тогда я забрал у него карабин, чтобы выбить пулю шомполом. Сел на землю, только наладился шомпол вставить. Вдруг он хватает этот карабин, досылает гильзу и стреляет мне прямо в грудь. И орёт. Смотрит мне в глаза и орёт, представляете? Я не знаю, что со мной произошло, я не успел ни о чём подумать, тело среагировало. И я как засажу ему шомпол в пасть! А сам упал на спину, думал, умираю, боль была адская. Но не умер. Потом поднимаюсь, над сердцем дырка, едва заметная, но сердце бьётся. А та сука лежит, не двигается, шомпол из пасти. Я шомпол выдернул, думал живой ещё, куда там. Тогда я побежал к машине, одна мысль была, добраться до машины, а потом до больницы, пока сознание не потерял. Но до машины было далеко, я до неё минут двадцать пёр и даже головокружения не возникло. А когда допёр, то понял, что пуля до сердца не дошла, порох слабый. А Передерий дохлый, шомпол из затылка вышел. Я убил. Кто поверит, что защищался? Мне даже мать говорила, что он слишком близко дружит с моей женой. Я был перепуган насмерть, соображал слабо, но много чего в голове пронеслось. Тогда я прошёл мимо машины, всегда можно сказать, что дал её Передерию и больше знать ничего не знаю. Вышел на трассу, тормознул попутку и добрался до города, до Инны.
- Почему