наигранно-лениво провела меня в свою комнату. "Вот здесь ты и спишь? - спросил я, пробуя ладонью насколько сильно пружинит матрац. - Неплохо устроилась..."
Редкое для России лоскутное разноцветного шитья одеяло покрывало всю задвинутую в угол её постель, к этому же углу тяготела и куча из мелких разнокалиберных подушек в одёжке "pachwork".
"И откуда такая красота?"
"Это бабушка увлекается. Квилтингом."
"Она у тебя американка?.."
В ответ - предсказуемое хихиканье.
Помню, я сел, огляделся... Тем временем...
"Знаешь, чего я хочу? - вдруг зашептала она, опускаясь на колени, - Я хочу поцеловать тебя... вот здесь..."
Она имела - She had experience (так, кажется, это зовётся по-англицки) - опыт особого сорта... Строчка, затерянная между популярными среди девушек анкетными ответами на вопрос "Имеется ли гетеросексуальный опыт?" Первый: "Да, жили вместе"; второй: "Нет, нет - Что вы! Как можно!? Я скромная девушка! - был только секс". Вот где-то там... Итак, имелись рот приличного разреза, губы, язык, хорошие лёгкие - всё вместе в процессе использования напоминало миниатюрную вакуумную установку. Имелись также руки: большие ладони, длинные ногти на крепких пальцах. Имелись ноги и всё, что между.
Она по-хозяйски лихо, притом без суеты, управилась с интимными делами, можно сказать, показала мастер-класс, сказала напослед: "Ну всё, иди", - и широко, и неестественно долго, с показом зубов улыбнулась.
Ещё я у ней заметил молочницу, ту самую, из рекламы, и долго потом волновался по этому поводу: не может ли что-то там передаться, и придётся ли лечиться? - такой бред.
В следующую нашу (душераздирающую, приснопамятную) встречу я принёс пять пурпурных, очень пахучих, свежих роз, бутылку красного, зелень, конфеты. После третьего бокала (Я знал, знал - всё дело было в вине; женщин обязательно надо подпаивать!) она встала, кособоко обошла меня, обняла сзади и зашептала невпопад полуфразами, что если я хочу что-нибудь предложить - она-де сейчас же это исполнит. Я многого чего хотел, но сказал всего лишь, что хочу увидеть как она раздевается. Никогда она якобы раньше такого не делала, но для меня... Довольно ловко избавившись от одежды она застыла у стенки в стандартной позе натурщицы - красивая, немного смущённая, раскрасневшаяся от выпитого... Я смотрел на неё в каком-то восторженном ступоре - не в силах сдвинуться с места, наконец последним усилием разорвал эту томительную паузу и поспешил к ней, она ретировалась в коридор, затем отступила к входной двери, где я её и поймал, и уже не отпустил.
"Кстати, родители приглашают тебя на дачу. Отдохнуть..." - бросила она как бы между прочим тем же вечером за чаем.
Это была идея её отца, того самого пресловутого папы, клерка среднего звена, уставшего делать карьеру. Найти бесплатного работника. Глупого, глупого. Дурака дураком. Который не откажется. На эту роль лучше всего подошёл бы ухажёр дочери. Отец её разъезжал на драндулете с кузовом, прогнившим до дыр, и пока мы добрались на нём до места, было навсегда потеряно несколько очевидно ненужных деталей, выпадавших на ходу с глухим стуком из-под днища. На даче папа что-то такое строил, из последних сил: в доме был почти готов первый этаж, на втором отсутствовал пол, на туалет сил и средств вообще не хватило. Он сразу взял меня в оборот. В то очень жаркое лето, когда едкий смог от горевшего вокруг торфа с вечера укутывал участки в белую шубу, мы мастерили забор - на столбы из разрезанных рельсов натягивали рабицу. А прежде, соответственно, устанавливали эти самые столбы в ямки, которые затем заливали бетоном. Пустой, бессмысленный труд... Ради неё.
Коли предчувствуешь беду, она непременно приходит. К сожалению... Очень быстро славная моя Таня, Танечка, Танюшка раскусила мою нищую породу. К тому же, как уже было замечено, именно тогда у меня надолго не заладилось с рисунками. К тому же ей всегда нравились спортсмены (тут, вероятно, "наделал делов" первый муж) - большие, крупные самцы с гипертрофированными мышцами и наглыми, с оскалом внатяг, рожами.
Во-первых, с яростью выпаливала она, ей двадцать пять и пора определяться. Возможно, интуитивно с её стороны всё дело сводилось к элементарному страстному желанию выйти замуж прямо сейчас, и ожидание предложения, которое я так и не сделал. Не знаю...
Во-вторых, или, точнее, во-первых с половиной, все мои гонорары были редкими и отнюдь не сногсшибательными, а в деньгах мы нуждаемся каждый день. В конце концов, нельзя быть настолько романтичным! (Да, это правда! Мне всегда недоставало силы, власти и денег, чтобы представлять более-менее серьёзный интерес для истиной женщины - строительницы прелестного гнездышка и королевы потребления всего и сразу.)
В третьих, её приятель, настоящий мужик, которому не надо расшифровывать значение слова "ответственность", женившись ("Я к ним тебя водила - помнишь?"), сам своими руками сварганил детскую кроватку, отшлифовал и лаком покрыл, а вскоре и на машину накопил - потому что руки у него золотые и из правильного места растут, не то что у некоторых.
Как же! - я его хорошо запомнил, этого южного типа делового красавчика. В августе она затащила меня на какую-то его дату, и он наугощал нас домашним чёрносмородиновым вином, от которого у неё на обратном пути пятнами пошла шея, развязался язык и позаплётывались ноги - последнее очень комично смотрелось, поскольку дама была в миниюбке и на каблуках. Они работают вместе, в одном помещении. Коллеги, как выспренно выражались встарь. В общем, он прикольный малый! - честно-честно! Они часто выручают друг дружку. Когда он подавал заявление, теперешней жены его, тогда невесты, лежащей на сохранении, под рукой не было, а понятная срочность была, и он попросил её зайти с ним в ЗАГС - с документами невесты. И прокатило (всматриваться в фотографию никто не стал)! Так вот мило всех перехитрили...
Расхваливая "прикольного малого" (И всё-таки, как же его звали? - Нет, не вспомнить!) она заливалась искусственным смехом и гримасничала вполне по-голливудски - с растягиванием в стороны рта и отпадением нижней челюсти.
А в декабре родились в четвёртых и в пятых... О детях... Не впрямую, но...
Как-то с наигранным возмущением обмолвилась: встретилась с одноклассницей, и с трудом узнала - настолько ту разнесло после родов! И уверяла, что уж она-то сумеет выдержать форму!
Да, она строила планы. А я из них выпадал, и она это чувствовала.
Ну, кто, скажите, будет содержать семью, если ты себя-то обиходить не в состоянии?! Нет-нет! - последнюю фразу она не озвучила. Это я сейчас о себе...
Случались и нарочитые намёки, - не без того, - что я её просто выдумал, что влюбился не в неё, а в мною же сочинённый образ, и так себя накрутил, убедил, притвердел, приварил себя намертво, что теперь и не сдвинешь. Из всех этих дрожащих считалок, чуть не ежедневных рубок тяжёлым разделочным ножом кошачьего хвоста неминуемо следовало, что я её как мужчина категорически не устраиваю, о чём и было мне, обезмолвленному, наконец сказано прямо, строго и холодно, когда я, осознав, что она меня сторонится, всё же продолжал караулить её морозными вечерами возле подъезда. Валил снег, слова как пули вонзались в сердце, а я надеялся - всё минет, затянется, и прямо по песне я когда-нибудь смогу, улыбаясь, восклицать: "...ты вышла из мая и скрылась из глаз..." Увы, душа моя так и не оправилась после того, январского, расстрела.
С той поры я чураюсь женщин. Что-то во мне рухнуло и залило дождём развалины. Такие вот перемены. Я стал задыхаться и часто хвататься за сердце. Врачи определили противную безнадёжную болезнь ("Да, батенька... Ничем хорошим порадовать не могу") и навыписывали горсти таблеток. Запугали меня, в общем, а оказалось: так, сплошная ерундистика! Экстрасистолия левого гипертрофированного желудочка. Всего лишь! Да, покалывает в груди периодически, но - терпимо, редко прорываются особо болезненные толчки. Говорят, при таком диагнозе можно прожить до ста лет, но можно и умереть в один миг: если сердце вдруг в приступе энтузиазма захлебнётся в собственной крови и остановится. Или разорвётся к чертям! А мне теперь всё-равно: друзья поразбежались, хоть я и не просил у них в долг, знакомые порассосались, женщины, поначалу так мило пекущиеся о моём здоровье, покидали меня столь стремительно, что я не успевал с ними хоть как-то попрощаться, дядя мой умер, и потому больше не будет занудно втолковывать, как мне правильно следует жить.
Помню, я как-то выразился при нём о нём, критикуя его постулаты...
"Обмануть, наврать с три короба, выдать брехню за правду!... Чему Вы меня учите, дядюшка? Странная у Вас получается трактовка "настоящего искусства", не находите?"
"Не кипятись, дружок. Ты стремишься к правде, и это похвально. Но правда не является искусством. То есть вообще! Искусство - это фантазия, а не правда. Фантазия..." - осадил он меня, как ему показалось тогда, очень грамотно. Он хотел уверить меня, что фантазия и ложь - по сути одна и та же вещь.
Но нет! Фантазия и близко не стоит с обманом. Это нечто иное! Совсем! Фантазия находится в другом измерении, дядюшка. Жаль, что ты не слышишь меня сейчас!
Надо мною Бог, со мною Творчество - моя единственная непреходящая страсть, - а больше мне ничего и не надо... Впрочем, нет, надо. Думаю, здесь надо поставить смайлик.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Подчас ловишь себя на мысли, что они...
О, эти неизвестные "они", анонимы, скрытые в толпе приятелей, знакомцев и родни, их окружения, т.е. те, с которыми сталкивался на вечеринках или при посещениях неких спортивных и культурных мероприятий (как принято говорить о хождениях по музеям толпой, и о просто совместных походах, или об игре "в картошку" на пляже), те, что захаживали к тебе запросто и трепали по плечу! Ведь такие были! Говорящие в глаза приятные вещи, но думающие про тебя невесть что! Они никуда не делись! Только и ждут, лицемеры, когда с тобою что-то такое драматически непоправимое случится. Тогда они смогут вздохнуть свободно, и не без удовольствия порассказать таким же, что жил-де чудак. Не от мира сего. И талант, вроде бы имелся, да всё как-то не складывалось у него! Не везло чудачку! А ведь все мы желали ему только удачи! Только удачи! Но она избегала его! Вот и результат - нате, получите! И это, поверьте, не просто утрата! - это, кроме всего прочего, урок всем юным и наивным, мечтающим об артистической стезе!
Ну, да Бог с ними...
Итак, сейчас я позавтракаю, отдышусь, сяду за стол, ссутулюсь над ватманом и начну делать мой лучший рисунок. Я уже вижу, каким он будет.
На переднем плане сядет вполоборота к зрителю обнажённая женщина. Голову её украсит литого серебра диадема. Жемчужные нити перехватят пряди, девичьи груди заострятся бесстыдно торчащими вверх сосками, из которых пробьются и закрутятся в спирали жёсткие волоски. Женщина будто на мгновение отвернётся от героя, чтобы подарить зрителю достойный красавицы пустой чистый взгляд. Она будет смотреть так годами, но вдруг улыбнётся нежданно, высунет раздвоенный змеиный язык, подморгнёт с фамильярностью старого заговорщика и предъявит вам для опознания
