Последний круиз инженера Сугробина.Страницы из романа "Жизнь ни за что."

отдельными словами без правил грамматик то английскими, то немецкими. И вспоминая наш тридцати часовой контакт, я не припомню, чтобы мы друг друга в чём-то не поняли. Он предположил, что я что я еду на границу « с инспекшн» и это меня устраивало. А я узнал, что он коренной швейцарец, закончил двухгодичный эдектротехнический колледж в Англии, и уехал на заработки в Бразилию. В Англии познакомился с японской девушкой, с которой обучался на одном курсе. А сейчас, подзаработав денег в Бразилии, едет к родителям («Они у меня капиталисты, делают вино», - с гордостью показывал швейцарец фото пожилых мужчину и женщину в чёрных клеёнчатых фартуках, стоящих перед большим чаном) «А где рабочие у твоих капиталистов?» «Они сами всё делают». Родители дают окончательное согласие, и японка едет в Швейцарию. Домой едет через США, Японию (где побыл у своей невесты), а дальше воспользовался рекламой советской турфирмы, которая из Токио теплоходом перебрасывала туристов в приморский порт, далее поездом до Хабаровска, самолётом до Москвы, и далее поездом до Вены. И он решил по пути посмотреть на Россию, и заодно выгадать около 2000 баксов на авиабилете из Токио до Вены. (Капиталист - уважительно подумал я ) Но рублей у «капиталиста» не было. Наша туристическая фирма держала своих клиентом на жесткой, почему-то, норме. И оттого он только и купил в Москве тоже бутылочку «Русской», но её мы решили оставить на утро.
«Вот так-то! - размышлял я за курением сигареты в тамбуре. - 29 лет, образование по-нашему среднее техническое, полученное за границей. В Англии он освоил самый ходовой язык в мире, заработал, видимо, неплохо, в Бразилии, где ещё один язык освоил, собирается жениться на японке, и едет к родителям через весь мир капиталистический и социалистиче-ский. А ты стоишь и думаешь – а не найдётся ли стукач, который настучит на тебя за контакт с иностранцем. И знаешь, что никогда не придётся увидеть Рио де Жанейро и прочее. А ты, по всем статьям в мировом понятии значимее его, никогда не сравнишься с ним. Индюки не доверяют тебе, и боятся, что много знать будешь, если выедешь за границу». Грустно стало у меня на душе. И оттого менять место, приобретённое согласно купленому билету, я и не собирался. Мне было с ним интересно. Роман Мюрсет - звали моего иностранного попутчика. Мы говорили о жизни и о нашей, и о ихней. Он неплохо разбирался в нашей жизни, и понимал, что мы здорово не свободны в делах, но свободны в мыслях. И когда давал свой адрес в Берне, сказал мне, что я не напишу ему. Я разуверял Романа, но не написал. Он также не написал и не прислал фото – определённо не хотел меня скомпроментировать. А могли бы быть хорошими знакомыми. Он интересовался горами. Я был каким-никаким альпинистом, и рассказывал ему про Тянь-шань, Кавказ, Памир…Рассказывал про Волгу. Он рассказывал про Бразилию и Японию.
В пути за Днепром почти все московские пассажиры вышли. Вместо них вагон заполнился евреями, получившими разрешение на выезд из СССР и отправлявшимися в Вену на сорти-ровочный пункт. Поговорили с Романом и об этом. На ст. Чоп, где я выходил, а вагонам ме-няли каретки, мы обнялись на прощанье.

На ст. Чоп международный вагон вытолкнул меня в руки советских пограничников, и те встретили меня как родные. Ведь я же был не еврей, и не ехал за границу. Проверили доку-менты и объяснили, что к чему, и показали где и что. А евреев проверяли внимательно. Но-чью, пока мы со швейцарцем спали, население вагона поменялось полностью. Только мы с Романом ехали из Москвы до Чопа. Картавый говор украинских евреев переполнил вагон. И мы, иностранцы, разговаривавшие на иностранном языке, вызывали такой интерес у моло-дёжи шестнадцати – семнадцати лет, что когда стояли в коридоре, они окружали нас плотной толпой, впитывая первый воздух оттуда, куда стремились. И большее время мы с Романом прятались в купе.
В Чопе было 10 часов вечера. Тепло. Вокзал был забит евреями. Их было так много, что я усомнился в правдивости голосов «Радио свобода» и «Голос Америки». «Голоса» скулили через свои десятки радиостанций из Европы, Турции и Ближнего востока о том, что Советы не выпускают несчастных, обиженных и третируемых подданных. А здесь их было так мно-го. Не меньше тысячи: дееспособных взрослых, очень старых ни на что непригодных, а так-же детей разного возраста, в том числе и грудных детей. Они забили все скамейки, сидели на чемоданах, баулах, узлах. Дети плакали, как им и положено от дорожных неудобств, и детский плач разрывал общую гнетущую тишину сгустившегося в непрозрачность воздуха. Старые доедали прихваченные советские продукты, в глазах стояла настороженность. «Мало ли что может случиться», - наверное, думали они, поглядывая на пограничников.
«И куда они так торопятся?» – задал вопрос самому себе Сугробин. И ответил, вспомнив слова полковника Путасова в одной из бесед за шахматной партией. «Евреи стремятся в Из-раиль, в Иерасулим восстанавливать доисторический храм царя Соломона(3), чтобы Бог вер-нул им милость свою и вновь объявил «избранной нацией».
   Перевалочный концентрационный лагерь у покидавших Советский Союз евреев был в Вене, и они ждали поезда, на котором я, Сугробин, приехал в Чоп. В своё время Император Николай 1 распорядился, чтобы колея в России была шире европейских дорог, и вагонам на советской стороне меняли каретки. И два работающих буфета были забиты желающими вы-пить пива, а то и русской водки. К стойкам было не пробиться. Ведь впереди была полная неизвестность даже в том, где они упокоятся!? В зале было грязно от объедков и сопутству-ющего мусора.
В гостинице мест не было – одни евреи. Закарпатские «деловые люди», естественно не про-пускали возможность поживиться. А с командированного из центра Россия взять было нече-го. Я не был антисемитом, но мне было неприятно на станции Чоп. И ещё подумал, что на месте «индюков» отпустил бы всех евреев, желающих найти место, где им будет хорошо. Но поставил бы условие безвозвратного выезда. И все проблемы были бы решены. Но зная, что вершителем мне не быть, решил, что в Ужгород  ехать не надо. Поэтому, разузнав, что через Буштыну пойдёт поезд пригородный в середине ночи, решил, что это ему подходит. Купил билет, который никто не спрашивал, потому что проводников в поезде не было. Не было в поезде и освещения. И всю в ночь без луны по проходу бродили невидимые, но ощутимые тени. И если б знали, что едет москаль, могли бы, по моему недостойному разумению, порез-виться. Но я ехал молча и только слушал чужие голоса. Где-то около 3-х часов ночи обнару-жились по разговору люди, ехавшие до Буштыны. Поезд остановился, и я вышел вслед за ними. У вокзала горела одинокая маловаттная лампочка на столбе.
В тёмный станционный зальчик дверь была не заперта. Было холодно. Ждать мне в этом зале было некого и нечего, кроме рассвета. Я достал плащ из портфеля, закутался и сел в холодное фанерное кресло. «Не люблю вокзалы, не люблю спать сидя; люблю чистую постель и горячую ванну. Только так можно чувствовать себя человеком. И как хорошо, что не взял Лену». Третья ночь моего путешествия закончилась прохладным утром. Я протёр кулаками глаза. Распросил железнодорожницу, с трудом говорящую по- русски, о местонахождении завода и к 8-ми по местному времени 13 сентября пришёл на завод
18 сентября.
Автобус Тячев – Львов. Задрипанный, городского сообщения и, естественно, жёсткий. Тряс-ко и пыльно. Остановка. Ресторан «Колибу» приглашает на обед. Ресторан – одинокое стро-ение на поляне среди леса и гор. Я сижу в автобусе, так как поел полтора часа назад. Карпа-ты – горы ласковые по виду из окна. Бархат вершин, покрытых темнозелёным лесом, радует взгляд. Не видно суровых скал, острых пиков. Изумрудные постриженные лужайки у гости-ниц, кемпингов. ( опять же из окна) И трактиры, трактиры на каждом перекрёстке. Я поки-даю Карпаты. За пять суток было и тепло, и холодно. И в погоде, и в отношениях. Теплее было чуть больше.
Василий Васильевич Карпо. 30 лет. Полугуцул, полувенгр. Сам себя считает украинцем. Ра-ботает зам. нач. СКО (серийно-конструкторского отдела.) Закончил институт в Киеве. Имеет жену 25 лет, выше его ростом и очень крупную. Жена его считает себя венгеркой, хотя венгр отец, а мать немка. Родители её живут на другом берегу Тисы, т.е. за границей. Но у пригра-ничных жителей с обеих сторон есть разрешение по выходным переходить границу по про-пускам. В.В. был первым моим знакомым на этой земле, и очень внимательным, деловым. Везде, где надо, на заводе поговорил, всех нашёл, и дела мои так продвинулись, что к концу дня я имел документы на поставку, гостиницу и договорённость, что к вечеру в понедельник мне сделают десятка два образцов заказанных изделий. И даже упакуют, отправят, а мне выдадут квитанцию. Я был, чуть ли не в восторге. До понедельника можно было отдыхать и познавать совсем незнакомые места нашего, действительно необъятного Союза.
Вечером мы с В.В. гуляли по городку, а в более поздние часы я был у него в гостях. Местеч-ко достаточно приятное и примечательное. Но русских нет даже теоретически, кроме погра-ничников. Европа ощущается прежде всего наличием необходимого количества каба-ков(корчма), кафе, закусочных, шашлычных. для всего взрослого населения одновременно. Вино от открытия до закрытия. И кофе, кофе, кофе на европейском уровне изготовления. В Буштыне достопримечательность прежде всего старый, старый парк и зверинец, или музей местной фауны. Ночью при луне тихие пруды, под склонившимися над ними деревьями, ка-жутся вынутыми из старой сказки, потому что деревья со стволами такой толщины, что воз-раст их казался доисторическим. Рядом река Тиса, а за ней Румыния. Чуть выше- Венгрия, Чехословакия и Польша. Область на расстоянии в 200 км граничит на западе с этими госу-дарствами, с востока её подпирает Белоруссия и Украина. До 1945 года эта территория нико-гда не входила в состав ни Российской империи, ни Советского Союза. А поскольку населе-ние ассимилировано чрезвычайно, то ему наплевать – какая сейчас власть, лишь бы «на шах-ты не загоняли…» Так выразился добродушный интернационалист в кафе, где мы с В.В. гу-дели с местными старожилами...
«Почему у нас так долго была война? Да очень просто для нас, а вам никто не объяснил по-нормальному. Бандера что! Да ничто. Было у него несколько сот бойцов, которые организо-вались в отряды, когда немцы заняли Украину. К нам немцы почти не заглядывали и нас не трогали. А бандеровцы ходили по сёлам и милостыню просили. Так и жили. Пришли ваши - танки, пушки, армия. Пришли и дальше ушли. Но в селениях новую власть поставили и объ-явили мобилизацию. Наши не противились – власть от бога. Будем воевать с немцами. А всех мобилизованных в эшелоны, и в Донбасс шахты восстанавливать. И вроде бы все сво-бодные были, а содержали нас как в лагерях. За что ж нас так. Явно обозлились. А когда вновь захотели мобилизнуть, мужики подались в горы, в леса. А раз в лесу, значит тебя ло-вят. А раз ловят, надо сражаться. И стали сражаться не с немцами, а с красной армией, с эн-кавэдэшниками. Так и воевали почти до 60-го года. Многих перебили, а кого взяли, меньше десятки не давали. И кто не умер в лагерях, освободился, то тихо теперь сидит. Хотя у мно-гих