удивился, увидев, что девушка нахмурилась. А Семерка сжала губы и опустила взгляд. Сразу нахлынули воспоминания, некрасивая сцена в парке, под шум выстрелов и грохот взрывов, крики раненых, когда перед домом лежали мертвые женщины, мужчины, дети.
Если бы она послушалась тогда Регину, Гай умер бы в тот же час. А что, собственно сделала для него Семерка? Спасти не спасла, лишь отсрочила неизбежное – подарила им несколько часов общения и душевной близости. Но зато она не предала его, не бросила на произвол безжалостной судьбы, показала свою любовь и заботу. Она видела его глаза в тот момент, когда вбежала в комнату. Он ждал своих палачей, а увидел ее. Она сделала его счастливым тогда.
- Нет, я Семерка. Можно, я ею и останусь? – тихо попросила она.
Николай улыбнулся ей, взял в ладони ее руку и погладил.
- Семерка – это не имя. Это напоминание о той боли, которую ты пережила. От этого надо избавиться.
- Но это навсегда останется со мной!
- Да, конечно, это часть твоей жизни, но боль уйдет, отпустит. Поверь старому вдовцу.
Семерка подняла на него большие глаза.
- Хорошо, назовите меня, как Вам хочется, - кивнула она.
- Хочешь, я буду звать тебя Еленой? Елена Прекрасная. По-моему, очень красиво. Потому что ты красивая девушка, - произнес Николай взволнованно и громко сглотнул.
В следующую минуту он вскочил со стула и принялся расхаживать по палате.
- Мы оформим тебе документы, запишем твое новое имя, и ты сможешь зажить нормальной жизнью, понимаешь? У тебя все будет хорошо. И ты всегда сможешь рассчитывать на мою помощь, - и он проникновенно посмотрел ей в глаза. Он увидел, что она ему верит, и на душе стало так светло и радостно, как много лет уже не было.
Когда Людмила принесла тарелку с кашей, исходящую паром, с лужицей расплавленного масла в середине, Николай вежливо откланялся, пообещав в течение дня заглянуть еще, справится, как идут дела, как пройдет обследование.
После его ухода ожившая, было, Семерка снова замкнулась, и оставалась неразговорчивой даже при встрече с врачом.
Степаныч с отеческой улыбкой приветствовал ее, входя в палату в свежем белом халате нараспашку, сразу захватил ее запястье, измеряя пульс, затем, расспрашивая на ходу как спалось, как прошло ее утро, увлек за собой в коридор, направляясь в сторону рентген-кабинета.
- Бояться ничего не надо, - тихо произнес мужчина, повернувшись к девушке и положив ей руки на плечи. – Сейчас ты разденешься, и встанешь вон в ту кабинку, и мы сделаем снимок, чтобы изучить твои косточки, ребрышки, хрящики.
- Конечно, хорошо, - согласно кивнула девушка, нисколько не напугавшись незнакомой обстановки. – Я знаю, подбородок вон туда прижать, замереть и не дышать.
Степаныч застыл на месте, разглядывая ее, но ничего не сказал, только крякнул, разглаживая седые усы. Потом у девушки взяли кровь из пальца и вены на анализ, и отпустили отдохнуть.
Николай застал ее в рощице перед зданием больницы. Девушка сидела на скамейке, и под шум листвы думала о Гае. Здесь к ней все так добры и внимательны, и наверняка, помогли бы и Гаю. Он мог быть счастлив здесь. И Семерка снова разглядывала лицо юноши, бледное, с вздернутым носом, с остро очерченной линией скул, плотно сжатыми тонкими губами и пронзительными глазами, жесткий взгляд которых заставлял всех отводить глаза, чтобы побыстрее отделаться от неприятного чувства беспокойства и неловкости. А Семерке так приятно было гладить его лицо, нежную кожу с юношеским пушком на щеках, ерошить его длинные волосы, жесткие пряди, торчащие в стороны, как у его кумира-музыканта. Худой, высокий, с крепкими руками, он был силен морально, и мог сломать любого, кто представлял для него потенциальную угрозу, но был нежен с ней, привязан к ней и безгранично доверял ей. А она его не уберегла. Своего сына, своего брата, своего друга, хозяина, любовника. Единственного близкого ей человека, проявившего к ней участие, нуждающегося в ней, и давшего ей так много.
Мужчина осторожно приближался к скамейке, понимая, что его не замечают, и боялся напугать Семерку, но и отвлекать ее от размышлений тоже не хотел. Она была так задумчива, так пронзительно ранима в эту минуту. Ее затуманенный взгляд был обращен сейчас в неведомые ему дали, и бесконечная печаль, или нежность, или еще что-то читалось на ее спокойном лице с тонкими чертами. Ему хотелось всматриваться в эти черты, такие четкие, строгие, возвышенные. Девушка-рабыня. Не может быть. Как так случилось? Кто занимался с нею? Что способствовало тому, чтобы душевное состояние этого существа сейчас было так прекрасно и восхитительно?
Он вежливо кашлянул, и девушка вздрогнула, но не испугалась. Она повернула голову на звук и улыбнулась, смахивая набежавшие слезы.
- А вот и я, - Николай осторожно присел рядом с девушкой. – Ты плакала? У тебя все в порядке?
Николай только что заходил в кабинет к главврачу и уже знал результат обследования. Сломано одно ребро, кисть руки и нога. Добавить к этому ее шрамы, и картина вырисовывается удручающая – у девушки была тяжелая жизнь, и она действительно вырвалась из ада.
Мэр чувствовал, что эта девушка не так проста, и ее никак невозможно считать растением или животным. Это развитый человек, но ее память находится в ловушке. Степаныч подтвердил, что у девушки амнезия, и она ничего не помнит.
- У меня все хорошо, - поспешила заверить Семерка своего благодетеля.
- Степаныч тоже так сказал, - кивнул ей мэр. – В принципе, у него нет никаких причин задерживать тебя в своем заведении, и…
Он увидел, как смертельно побледнела девушка. Он ожидал, что она что-то возразит, о чем-то попросит, но она поджала губы в решимости не произнести ни звука.
- Но ты не волнуйся, Елена, - назвал мужчина ее непривычным для нее именем, - мы тебя не оставим, и в беде не бросим. Я помогу тебе зарегистрироваться, выправить документы, и ты сможешь остаться в нашем городе на правах горожанки.
- Правда? – она подняла на него свои голубые глаза, и мужчина задохнулся от восторга, чувствуя, как тонет в их глубине, захлебывается в ее благодарности, тает от ее нежности.
- Тебе не о чем беспокоиться, - он взял ее руку в свои ладони и поднес к губам, - ты в надежных руках.
- Я… не заслуживаю такого отношения, - вдруг проговорила девушка, и слезы побежали по ее лицу.
Как быстро они появляются, подумал мужчина. Столько горя в ее сердце, что они всегда так близко.
- О чем ты говоришь! Даже мысли такие выкинь из головы, - потребовал он мягко.
- Но я всего лишь рабыня, такие как я даже не люди, и я пойму, если Вы…
- Я не понимаю, о чем ты говоришь, - проговорил вдруг Николай строго, глядя на девушку, онемевшую от такого тона. Понизив звук хорошо поставленного голоса, чтобы не напугать ее, он продолжил уже мягче. – Я отказываюсь тебя понимать. Я вижу перед собой человеческое существо, сделанное создателем с такой любовью, так тщательно и старательно, как, наверное, он редко работает. Я смотрю на тебя, и понимаю, что ты его любимое творение, шедевр, не имеющий повторения в природе.
Николай взволнованно поднялся со скамейки, с сожалением выпустив ее руку. Семерка обескуражено смотрела на него, по-прежнему не произнося ни слова.
- Я поражаюсь глубине твоих чувств, которые читаю в твоих глазах, - продолжил Николай, отметив, как сильно забилось его сердце, вспотели ладони, и что-то еще стало происходить с его организмом. – Елена, ты действительно прекрасна… Но дело даже не в этом! Будь на твоем месте любая другая несчастная, вырвавшаяся из этого страшного плена, она также была бы вправе рассчитывать на помощь властей и мою личную, понимаешь? Мы люди. Мы все люди. Мы не ставим это под сомнение. И мы помогаем себе подобным, слышишь? У тебя будут документы, у тебя начнется новая жизнь, и в ней не будет опасности, боли и страха. Я обещаю тебе это.
Какое-то время он стоял и молчал, пытаясь справиться с волнением, потом резко развернулся, и поспешил прочь, сообщив на ходу, что ему срочно нужно в Орден, чтобы как раз заняться ее делами.
- А ты отдыхай, Леночка, - бросил он ей на ходу, почти не оборачиваясь. – Отдыхай и ни о чем не беспокойся! Вечером встретимся!
- Ты понимаешь, что это незаконно? – гремел старший Рыцарь. – Мы обязаны произвести процедуру опознания, провести розыскные мероприятия, установить ее личность, проверить реестры, выяснить…
- Да что ты выяснишь? - воскликнул Николай Михайлович, перебивая своего школьного товарища. – Она рабыня, рожденная в рабстве, она нигде не учтена, пойми ты это. Думаешь, их записывают, регистрируют? Им даже не дают имен! Что ты думаешь узнать? Они рождаются и умирают сотнями, и никому нет до них дела. Для них это даже не люди, - в волнении он расстегнул верхние две пуговицы легкой рубашки.
Рыцарь был также в летнем варианте формы, в светлых брюках и белой форменной рубашке с коротким рукавом, но застегнутый на все пуговицы, не нарушающий устав даже за закрытыми дверями своего кабинета.
- Мы не знаем это достоверно, и есть шанс, что… - офицер налил себе стакан воды, но не от того, что хотел пить, а чтобы скрыть волнение. Трудно давался ему этот разговор.
- Где ты собираешься справляться о ее личности? Куда посылать запрос? Матвей, ну скажи мне. Уж не в ту ли степь, откуда она к нам приползла, теряя сознание? – Николай разволновался. Трясущимися руками он достал платок, принялся вытирать вспотевшую лысину.
- Но есть предписание, стандартная процедура, Коля, и я должен…
- Матвей, послушай, девушка пережила такое, что нам с тобой и не снилось. Подвергать ее допросам согласно протокола не желательно. У нее отшибло память, она вся изранена, и телесно и душевно, и все, что ей нужно сейчас - это наша забота.
- В этом я как раз не сомневаюсь, Коля, - усмехнулся Матвей, - я понимаю, откуда ветер дует, и тебя я тоже хорошо понимаю. Но пойми, я обязан…
- Матвей, я знаю, что ты обязан, и знаю, как ты выполняешь свои обязательства. Твои награды и звания говорят за тебя. Но я прошу тебя об одолжении, - мэр решительно взял из рук Рыцаря стакан и залпом выпил его до дна. - За три моих срока сколько раз я просил тебя отойти от протокола и сделать что-то в обход закона? Напомни мне.
- Ни разу, - смущенно кашлянул в кулак старший Рыцарь. - Но может, мы сможем ей как раз помочь, если наведем справки.
- И выдадим ее местоположение? Матвей, мы привлечем к ее персоне нежелательное внимание, и ты знаешь, что кое-кто посчитает необходимым подчистить концы. И вся эта твоя розыскная деятельность выйдет боком бедной девушке, - он грузно уселся на стул. – И еще не известно, как это все аукнется нам с тобой, голубчик.
Матвей задумался. Действительно, если дать ход этому делу и объявить найденную девушку рабыней, еще не известно, как отреагируют наверху. Кто-то же покрывает эти дела, и имеет место политика невмешательства, и голову в песок правительство зарывает не просто так, не от страха и не возможности решить эту проблему раз и навсегда. Стоит ли поднимать и гнать волну? Страшно представить, что будет с мелкими сошками, если кто-то очень рассердится там, наверху, из-за ненужной огласки такого щекотливого дела. Не только от девчонки не останется мокрого места, но и их косточек никто не найдет.
Матвей взял сигарету, нервно закурил. Николай
