Глава 12.
Семерка осталась голодной. Она не посмела попросить оставить ей тарелку, когда полный мужчина с добрым тихим голосом убрал ее, пообещав наутро покормить еще. Что же, после ночи в обезьяннике ее, по крайней мере, ждет завтрак!
И еще – она поверила, что этот человек не будет сообщать о ее побеге на плантации. Если завтра утром она быстренько улизнет от Рыцарей, то можно считать, что она в безопасности. Что там говорил Страж? Ее вывезут за город? Как же, вывезут! Она не такая глупая, как он думает. Они посадят ее в машину, якобы намереваясь исполнить распоряжение и вывезти за пределы городка, а сами могут повезти ее на плантации, чтобы выгодно продать, или вернуть за вознаграждение. Так что надо с утра по-тихому сбежать. Но тогда плакал ее завтрак! И что же, не за чечевичную же похлебку продавать свое первородство…
Девушка замерла. Что за чечевичная похлебка? Ей эта фраза показалась очень странной, чужеродной, но понятной. Откуда это? Конечно же, оттуда, откуда и ее стихи, и желтые листья, и лицо со шрамом, и темный силуэт с голубем на плече. Из ее непонятного прошлого, которого никак не могло быть…
Из задумчивости ее вывел зычный голос пленившего ее офицера. Он вернулся не один, за ним следовал высокий седой мужчина с такими же добрыми глазами как, и у толстячка, который ее покормил, а сейчас рассматривал, тревожа и смущая. Мужчины обменялись рукопожатием.
- Так, кто тут нуждается в моей помощи? – бодро спросил новый мужчина, ставя на стол черный саквояж и с улыбкой оборачиваясь к притихшей девушке.
Она не сводила с него настороженных глаз. Чем больше людей узнают о ней, тем больше опасность, что ее выдадут. Не одни, так другой. Вот же не повезло! А она просто хотела искупаться. Море…если она убежит из этого городка, то сможет попасть к морю в другом городе. Теперь она научена, и пойдет туда не на общий шумный пляж, а в какое-нибудь тихое безлюдное месте, чтобы больше не попадаться в руки злобных Стражей порядка, ненавидящих рабов, как и звеньевые, приставленные их охранять.
Но вообще-то она зря ругает этого офицера – бить он ее стал не сразу, а только после того, как она первая на него напала. А то, что заломил руки и тащил ее, так она и не человек в его понимании, как же с ней еще обращаться!
- Степаныч, спасибо, что зашел, - приветствовал мужчину ее добрый кормилец, вставая и улыбаясь ему. – Вот, этой девушке нужна помощь. Осмотри ее, все ли в порядке.
- Ну, не прийти я не мог. Такие люди позвали, - ответствовал седой Степаныч, протирая руки влажными салфетками, распространяющими резкий запах спирта. – Посмотреть посмотрю, для этого я здесь. Ну-с, барышня, добрый вечер, подите-ка сюда, - обратился он к молчавшей до сих пор Семерке, неспешно натягивая стерильные перчатки.
Девушка напряглась, вжимаясь глубже в кресло, но схватиться за подлокотники не удавалось, они были круглыми, из кожзаменителя, и пальцы скользили по обивке, поэтому она как-то смешно царапала их растопыренными пальцами с отросшими ногтями.
- Я думаю, что всем надо выйти, - сообразил врач, глянув сначала на мэра, затем на офицеров, так как с Сергеем в комнате оставался и дежурный Рыцарь. – Мы уж тут без вас обойдемся.
Мужчины без разговоров вышли, и в комнате повисла тишина.
- Ну же, смелее, - улыбнулся доктор, словно не замечая затравленного взгляда. – Я врач, со мной можно говорить обо всем. Иди сюда, давай для начала я смеряю тебе давление, проверю твой пульс, прослушаю тебя, а потом и полным осмотром займемся. Хорошо?
Он говорил это мягким приятным голосом, обволакивающим Семерку каким-то умиротворением, как туманом, усыпляя ее бдительность, притупляя страх. Она вдруг подумала, как хорошо, что не надо никуда бежать, не надо прятаться, и тем более с кем-то драться. Как хорошо сидеть вот так, слушать бульканье в счастливом и благодарном желудке, и смотреть на этого красивого доброго человека. Такой точно не продаст ее в рабство.
Врач между тем придвинул к ней крутящееся кресло, сел в него, повесив себе на шею фонендоскоп, держа в руках тонометр, и принялся деловито надевать ей на руку браслет для измерения давления.
- Так, здесь у нас мышцы, довольно не плохие в недавнем прошлом, - говорил он себе под нос, рассматривая ее опавший бицепс. – Исхудала ты, деточка, знатно, но я вижу, что в форме ты была не плохой. Очень не плохой.
Замер, деловито нагнетая воздух грушей, ожидая показаний.
- Что ж, не дурно, не дурно, - проговорил он, отрывая липучку зажима. – В космос, конечно, с таким давлением не отправят, но, нам ведь туда и не надо, да? – улыбнулся ей заговорщически, и глаза залучились, побежали морщинки, пахнуло легким фруктовым лосьоном.
Семерка не могла не улыбнуться в ответ.
- Давай теперь, расстегни платье, послушаем твои легкие и сердечко, - сказал так, что и сомнений не возникло, что это необходимо сделать.
Семерка послушно отогнула края воротника, и врач снова замолчал, прикасаясь к коже прохладной головкой фонендоскопа. Было приятно сидеть так, не двигаясь, напротив этого красивого высокого человека, полностью доверившись ему, и не опасаясь ничего.
- Так, прекрасно, - вновь проговорил он, словно хваля ее, - теперь спинкой развернись.
Семерка развернулась, продолжая сидеть в кресле, и опустила платье с плеч, максимально разворачиваясь к медику спиной. Но вместо того, чтобы снова почувствовать на коже металлическое прикосновение металла, так смешно отлипающего, она просто сидела, не понимая, почему врач ничего не предпринимает.
А врач замер, не в силах отвести взгляда от страшного вида покалеченной спины. Вся в безобразных кривых рубцах, с заживающими уже кровоподтеками, с огромными пятнами сине-желтых синяков, почти не оставляющих свободного места на коже, с какими-то странными тонкими царапинами, как от ногтей, она приковала внимание старого врача.
Он давно понял, к кому пригласил его Николай, и имел время и возможность рассмотреть странную и страшную татуировку на запястье девушки, пока измерял ей давление, не привлекая ее внимания и не смущая расспросами. Но к такому зрелищу он оказался не готов. Бедные, что же они выносят в своем рабстве, через что вынуждены проходить, живя в нечеловеческих условиях.
- Я… сейчас… - произнес он, с трудом проглатывая подкативший к горлу ком, видя, как беспокойно оглядывается на него встревоженная девушка.
А она вдруг вспомнила, что творится с ее спиной, и резко вскочив с кресла, стала судорожно натягивать платье, запуталась в нем, дергаясь и дрожа нервной дрожью.
Мужчина осторожно встал со стула и подошел к ней, мягко накрыв своими теплыми руками ее, останавливая и стараясь успокоить.
- Деточка, не надо бояться, я врач, со мной можно ничего не скрывать. Даже нужно! Я сейчас осмотрю тебя всю, так что давай, снимай платье, и если что-то окажется не в порядке, то мы займемся твоим лечением, хорошо? – он почти шептал это, осторожно стягивая с нее вонючее платье, напоминающее половую тряпку и цветом и запахом. – Вот так, молодец, поворачивайся ко мне, милая.
Ему было тяжело смотреть в эти огромные голубые глаза, полные боли и стыда, но он видел, как страх постепенно улетучивается из них, уходит, уступая место опустошенности.
Врач понял, что его нежданная пациентка вот-вот упадет в обморок от всего пережитого, и, подхватив ее на руки, быстро усадил в кресло.
- Поспи, деточка, осмотр подождет, - пробормотал он.
Сознание угасало перманентно, и закрывающиеся глаза девушки зафиксировали моменты, когда доброе лицо склонилось над ней, теплая рука накрыла ей лоб, другая провела по ее грязным спутанным волосам. И голос. Мягкий, успокаивающий, говорящий что-то непонятное, настолько тихо, что и слов уже не разобрать. И наконец, тишина, пустота, темнота.
Степаныч вышел в коридор в глубокой задумчивости. Мужчины стояли под дверями, тихо переговариваясь. Сергей был злой и красный, Николай что-то тихо ему выговаривал, дежурный офицер прятал глаза, и появление врача вызывало вздох облегчения обоих Рыцарей, видимо, тем самым прекратив чтение нотаций и строгих нелицеприятных высказываний в их адрес.
- Ну, что скажешь? – обратился мэр к старому другу, как только тот плотно прикрыл за собой дверь. – Что с ней?
- Она в обмороке, но это не страшно. Пусть отдохнет, - кивнул Степаныч. – Кто ее ударил не так давно? У нее нос разбит и губа вспухла.
По тому, как засопел Сергей и стал отводить взгляд, прикусив губу, он все понял.
- Сережа, не ожидал, - произнес он с укоризной.
- Она начала сама, вот Миша свидетель, она напала на меня, она хотела сбежать.
- Где ты ее нашел? – прервал поток его оправданий врач.
- На пляже. Хотела в воду зайти.
- А ты ее схватил и препроводил в Орден, да?
- А что я должен был сделать? Полотенце ей подать? А потом эту зону объявят карантинной? – искренне возмутился офицер. – Меня за это по голове не погладили бы.
- Девочка хотела умыться, она была в пути долгое время. Знаешь, откуда она к нам попала?
- С другой планеты прилетела, что ли? – фыркнул Сергей.
- Да, из-за гор пожаловала. Понимаешь, что это может означать?
Сергей округлил глаза.
- Да ладно! – пробормотал он, все еще не в силах поверить намеку.
- Она была в пути дней пять-шесть, без еды, возможно, большую часть пути без воды, израненная, - произнес четким строгим голосом врач. - Там, откуда она вырвалась, девушка длительное время подвергалась пыткам, она вся покрыта шрамами и рубцами. У нее огромный шрам на боку, словно ее порезали осколком бутылки, вероятно, у нее была сломана нога, судя по тому шраму и следу на ней, а еще, эта девочка пыталась покончить жизнь самоубийством, и об этом также свидетельствует один шрам. Возможно, у нее есть и скрытые переломы, я осмотрел ее бегло и поверхностно. Нужен рентген, различные процедуры и мероприятия.
И он вопросительно взглянул на мэра. Тот хмурился, слушая эту безэмоциональную речь.
- Конечно, Степаныч, - кивнул он. – Делай все, что нужно. Мы с тобой сочтемся. Все расходы возьму на себя лично, - заявил он под удивленные взгляды Рыцарей.- Помоги ей.
- Думаю, ей лучше побыть какое-то время в больнице, - произнес Степаныч. – Мы ее обследуем, подлатаем, я все разузнаю, а там подумаем, что с ней дальше делать.
- Так кто же она, я не понял, - заявил вдруг Миша, решив встрять в разговор двух уважаемых людей.
Уважаемые люди с удивлением обернулись к нему, вогнав в краску.
- Миша, это рабыня, - произнес Николай Михайлович. – И судя по тату, рабыня, рожденная в рабстве. Я изучал этот вопрос, когда пытался готовить материал по этому делу. Но меня зажали в самом начале, загнали в тупик, и я отступился, а мой крестовый поход против рабовладельцев заглох почти в самом начале, - сказал он с горечью, по-прежнему не отпускающей его, хотя прошло много лет с тех пор, когда он думал, что получив пост мэра города, сможет решать вопросы, лежащие в компетенции правительства, и изменит этот мир.
- И что это значит? – казалось, Миша желал быть более просвещенным в этом вопросе.
- Она рождена для того, чтобы работать. Таких детей не развивают, не обучают, у них есть только набор естественных врожденных рефлексов. Порой они не умеют говорить, только реагировать на команды. Они полностью подчиненные, безропотные, можно
