прозвучали песни о пиратах и космических путешественниках, баллады и гимны, и не прозвучало настоящее, - то, что должно было укрепить русских людей накануне страшных испытаний, помочь им обрести себя.
Музыка для Леночки была огромным утешением и, погружаясь в мир творчества, она жила жизнью далекой от стукинских интересов и понятий.
Вместе с космическими странниками она бороздила вселенную, и, путешествуя по Млечному пути, они пели Леночкины песни:
Земля!
Приём!
Мы пасынки вселенной.
Но знай, земля,
Мы – сыновья твои.
До звёзд мы долетим
Без всякого сомненья,
Ведь мы летим на крыльях,
Ведь мы летим на крыльях
Твоей,
Земля,
Любви.
Снаружи по обшивке
Стучат метеориты,
Но нас мечта зовёт
И тянет, как магнит.
Ты далеко от нас сейчас,
Любимая планета,
В глубинах космоса
Затерянная
где-то…
Путешественники лихо проскакивали над чёрными дырами, уворачивались от крупных метеоритов ( мелкие им были нипочём !) и мчались в глубинах космоса туда, куда звала их судьба.
Но с учителями в Стукино Леночке не повезло. Педагог по фортепиано кричал маленькой девочке, которую не видно было из-за инструмента:
- Клади мясо на клавиши! – и больно бил ее по пальцам руками и линейкой.
А учительница по сольфеджио, поборница здорового образа жизни, приезжала на лыжах на урок и с порога начинала весело кричать: « Крокодилы, вы ведь ничего не знаете!» И потом начинала урок. У Леночки от страха все плыло перед глазами и она забывала, как называются интервалы и как построить сексту. Впрочем, потом, поступив в педагогическое училище в другом городе, она обрела настоящего педагога – консерваторку Валентину Васильевну, которая работая с равнодушными к музыке студентами, уже совсем было отчаялась увидеть такую любовь и преданность музыке, - поэтому весь свой нерастраченный талант она с огромной радостью и даже благодарностью вложила в Леночкину душу. Тогда из-под рук ученицы полилась несравненная музыка Рахманинова, Шопена, Чайковского, Бетховена. На переменах девушка играла на рояле в концертном зале училища, и у двери, прижавшись к косяку, стояли и слушали педагоги, дети и даже уборщицы.
Леночка готовилась поступать в консерваторию. Но Стукино уже приготовило для нее свои силки и капканы. Оно, это Стукино, подсунуло ей ничтожнейшего негодяя вместо мужа, этого Фомкина. Именно эта красноармейская гниль в образе человеческом на пару с мачехой Розамундой искалечили и взнуздали жизнь талантливой девочки, во-время и умело направляя её в бездну погибели.
Исчадия ада взяли в плен доброго ангела, посланного Богом. Они пустили его в племенную работу, выведя напоследок на охотничьи номера, расставленные чьей-то безжалостной рукой. Красные флажки вели скаковую лошадь в погибель, и что за гений зла пришпоривал и рвал удилами прекрасное и грациозное создание, превращая его в сгусток страдания? Кто был тот, который жадно и безжалостно пожирал от боли застывшую кровь?..
АНГЕЛ ВРЕМЕНИ.
…Мы сидели в симпатичном скверике на лавочке. Удивительно для Стукинских мест – здесь было относительно тихо и спокойно. Справа зеленела вывеска Сбербанка, слева шныряли по дороге машины, которые шуршали колёсами по асфальту словно мыши.
Напротив лавочки отцветал сухими палками давно не действующий фонтан. Это было знакомо – в Стукино по-другому и быть не могло. Город только казался живым. На самом деле это был давний покойник и гроб его со ржавыми гвоздями реклам был полон вонючих костей.
Для такого всеобщего ландшафта маленький кусок природы с несколькими голубыми елями и выцветающими лавочками был вполне приличным местечком. Здесь можно было чуть-чуть разслабиться и закрыть на время глаза, чтобы не видеть мерзости запустения вымирающего монстра – колыбели бандитизма, фискальства и предательства.
- Ты видел этого малыша, что сидел на фонтане? – спросила я Мишу.
- Да, а что? – ответил он глубокомысленным вопросом на вопрос и посмотрел на меня своими цветочными глазами.
И мы почему-то засмеялись. Мы вообще всё время смеялись. Нам было просто здорово друг с другом, поэтому любая мелочь вызывала у нас гомерический взрыв хохота. Да и если не смеяться в такой дикой обстановке, так и чокнуться можно!
- Ужас, он напоминает ангела, - отметили мы сообща и снова захохотали.
Ребёнок, возившийся на самой верхотуре фонтана, серьёзно взглянул на нас. И мы переглянулись тоже. Мурашки побежали по коже. Взгляд кудрявого красавчика с кукольным лицом не был злым. Он был внемирным. Мальчик смотрел как бы сквозь нас, он совершал какое-то действо!
- Ого, - почему-то шёпотом сказала я.
- Угу, - также шёпотом ответил Миша.
Что-то совсем даже и смеяться расхотелось.Мы поглядывали на малыша, а он продолжал заниматься своим делом.
Это была кропотливая и хлопотная задача. Малыш набирал маленьким детским ведёрком водичку из фонтана и тщательно поливал камни.
- Вот так и ты здесь поливаешь камни, - заметил мне муж. – Вся твоя жизнь в этом…
Мы задумались. Вдали в это время прошел мой бывший начальник - директор театра. Он злобно посмотрел в нашу сторону, и мы опять засмеялись.
Моя жизнь в театре, всё моё творчество, всё было похерено этим человеком. И его прихлебателями. Но я была рада, что освободилась от тяжкой ноши, тащившей меня на дно.
Должно было произойти нечто удивительное. Двое подростков гонялись вокруг фонтана и словно не замечали никого. Вдруг они начали озираться по сторонам, как-будто что-то потеряли. Они растерянно ходили по ту сторону фонтана. А с нашей стороны к мальчику подошёл мужчина, должно быть – отец. Он строго постучал пальцем по циферблату наручных часов и ребёнок послушно слез с пьедестала. Взяв папу за руку, он тихо ушёл.
Когда оба скрылись за елями, место малыша заняли двое подростков. Не найдя того, что им было нужно, они стали перебегать от фонтана до каменного бордюра и обратно. Но ведёрка у них не было. Как и желания что- либо созидать. Видимо, они что-то искали. Может быть, вчерашнего дня...
Теперь мы молчали и только наблюдали. Наконец Миша произнёс:
- Наше время здесь закончилось. Видишь, Отец нам показал на часы?
Понимая таинственность случившегося, всё равно я тормозила. Настолько всё это было нереально.
- Ищут, бегают, но не понимают, что – всё! Конец, - закончил мысль Михаил.
Мы поднялись с лавочки и поспешили прочь. Впереди – вечность.
ЦАРЬ И УХМЫРЬЕ.
С тех пор, как умер Царь, прошло немало. Вообще-то он не был царём, просто фамилия была Царёв, а свои же – рок-музыканты-так его окрестили сами. За благородство характера. Он пел об ответственности перед теми, кто придёт после. Что нельзя жить бездумно. Призывал задуматься и посмотреть на жизнь без розовых очков. Куда мы попали и почему? А поэтому он был не просто хороший парень и честный человек. Но человек думающий, а потому опасный.
- Царь книжку написал, Хочешь почитать?- однажды сунул мне чтиво средний сын.
Книжечка была самиздатовская, но я всю жизнь любила первоисточники. Думала, раз не умею на греческом, так почитаю хоть на своём. На среднерусском.
Книга мне показалась занятной. Там всё говорилось про Стукино, но называлось оно по-другому – Ухмырьем. Там было такое болото страшное со всякой нечистью. И в каждом антигерое узнавались конкретные деятели стукинской культуры, науки, власти и прочая.Они ползали,квакали,жрали и делали всякие гадости друг другу и окружающим их животным.
- Ты-то что думаешь по этому поводу? – спросила я отпрыска.
- Класс, - лаконично заметил он и к этой теме мы больше не возвращались.
Через некоторое время, вернувшись домой со свидания, сын мимоходом отметил:
- Царя сегодня хоронили. Я не ходил. Ему сделали операцию на глаза в нашей больнице; умер на операционном столе…
Как видно, хмыри из Ухмырья не умели прощать обид. И они твёрдо знали: раз царь, - должен умереть.
Ухмырье всегда убивает Царей.
СЕЛЁДКИ В БАНКЕ.
У меня тоже был творческий зуд. Наверное, заразилась от Царя. Да и почему бы не говорить правду, если терять уже нечего?
И вот тогда я написала рассказ о том, как, пожалев, казалось, убогую старушку, стоявшую в нерешительности в продуктовом магазине, купила ей огромную жирную селёдку. Та обрадовалась, завязался разговор. И вот тут «убогая старушка» выдала много интересного, - аж кровь в жилах застыла. Как она в гинекологии абортировала детей, и складывала их в тазик.
- Они там, как селёдки в банке лежали, - с какой -то жадностью рассказывала старушка. - Спинка к спинке...
Она, как и большинство представителей своей национальности, не особенно церемонилась с русскими детьми. Было видно, что воспоминания так и рвались из этой монстрилы.
- Бывало, бросишь ребёночка в тазик, а он ещё шевелится там, копошится…
Не выдержав такого разговора, я развернулась и убежала от старой ведьмы, куда глаза глядели. Хотя я ничего и не видела перед собой, кроме этого ужасного тазика с детскими телами.
Потом, когда рассказов накопилось достаточно много, я решилась показать их своему директору театра. Тот прочёл и, возвращая мне рукописи, глубокомысленно произнёс: - Да это бомба!
Зайдя через несколько дней в неурочное время в театр, я с удивлением обнаружила своего директора, заседавшего во главе кагала, причём, увидев меня, все заметно растерялись. Как видно, решался мой вопрос: кто виноват, и что с ним делать?
Потом режиссёр подарит мне посвящённое мне же стихотворение. Что-то там о могильном холмике и о кровавой слезе… Очередной бред, но похожий на угрозу. И вскорости на мою бедную голову действительно обрушились такие скорби, что стихи доморощенного соловья едва не прозвучали эпитафией на том самом могильном холмике, который «не забыт».
Делать нечего, пришлось впоследствии нам с мужем начертать ему ответное стихотворное послание, вызвавшее у нас громоподобный здоровый хохот. Подписались: Рома Асюсюлькин, и отправили в театр. Заполучи, фашист, гранату.
ГОРОД – ПРИЗРАК.
У меня жар. Температура под сорок. Начинается бред…
…Страшный пустой город. Я иду по его улицам на главную площадь, в центр. Издалека видно огромный белый камень, лежащий на площади подобно скале. С него свисает мощное безжизненное тело белого змия. Голова его сверху прижата белым камнем и стёрта в порошок. И вдруг появляется огромное количество всякого народа. Они одеты весьма странно. Но все чрезвычайно волосаты. Они движутся в разных направлениях, что-то придерживая руками несут на головах или перед собою. И вдруг на ходу они начинают превращаться в миражи. Кто-то растворяется, кто-то лопается подобно мыльному пузырю, кто-то просто растекается в воздухе. И вот – весь город пустой.
… Теперь я иду по дороге. Навстречу мне выходят мужчины, женщины разного возраста. Дети с портфелями, рюкзаками. Все почему-то – с закрытыми глазами. Лица подёрнуты
