Ландскнехт

костяными клавишами и ни одна на удивление не западала.
Войнов заправил лист в каретки и секунду подумав напечатал заглавными буквами по центру листа – «Реперные точки».

«Реперные точки»
Я давно заметил такую странность в моей жизни, как ««Реперные точки». Собственно я даже не знаю что это такое, этот термин я услышал когда-то давно, и он мне понравился – есть в звучании этих слов какая-то таинственность и… обреченность? Наверное, для меня – да.
Когда это началось – я не знаю. Наверное, после ранения. Я очень долго валялсь на койке в госпитале и ничего не делал, так как просто нельзя, и все что мне оставалось это думать. И я думал и вспоминал, перебирал прошлую жизнь словно монах бусины четок и случайно… случайно ли? Заметил странную закономерность в моей жизни. Девятилетние отрезки, после которых жизнь моя круто менялась, как изломанная линия пульсового графика. И менялась она независимо от того хочу я этого или нет. Странным образом перемены эти происходили на конец года.
Первая такая произошла, когда мне было девять лет. Отцу тогда предложили перевод на другое место службы, какое – называть не буду. У него был выбор, а такое бывает не часто, остаться или уехать. Он выбрал последнее. Мы с матерью, разумеется, отправились за ним. Уехали мы осенью. Поздней осенью, почти зимой.
Я долго размышлял над тем, кем бы я стал, если бы он тогда остался. Уж точно не тем человеком, каким я являюсь сейчас.
Вторая произошла, когда мне было – восемнадцать. Встал выбор куда пойти – институт, армия или военное училище. Мать была за институт, отец за училище, я хотел в войска. Грезил я тогда романтикой спецназа. Как потом оказалось, никакой романтики там нет. Не трудно догадаться, что ушел я в осенний призыв.
Если бы я тогда не настоял на своем, то возможно до сих пор протирал штаны в штабе, и уж точно мне не пришлось бы жить с чугунятиной в голове, или чем там они тогда оснастили свою растяжку.
Третья «реперная точка» случившаяся со мной в двадцать семь годков – Алена. Девочка голубые глазки, стройные ножки, высокая грудь. Радость моя и проклятье. Перед встречей с ней я уже решился предложить руку и сердце Ирине, которая кажется только этого от меня и ждала. Ириша – рыжая словно лисичка, веснушчатая хохотушка, пухленькая, словно сдобная булочка, милашка и обаяшка, а по совместительству дочь комполка. Да, женитьба на ней открывала для меня хороший такой и главное ровный карьерный взлет. Но в жизнь мою ворвалась темноволосая стройная бестия со стервозным характером, а вместе с ней бесконечные командировки и взыскания по малейшему поводу. Комполка был злопамятен и очень любил дочку.
Четвертая, на сегодняшний день крайняя, злополучный октябрьский рейд, закончившийся для меня весьма печально. Я ведь тогда мог оказаться, и возможно сейчас бы водил дочку или сына в школу.
Для чего я все это пишу?
Во-первых, что бы упорядочить мысли.
А во-вторых, потому что мне сорок пять, сейчас осень, а значит, по всем подсчетам скоро меня ждет очередной резкий поворот. Чем он может для меня закончится, я даже боюсь представить…

Алексей Иванович откинулся на жесткую спинку деревянного стула, приобретенного им в нагрузку к «Ундервуду». Старичок тогда слезно умолял их не разлучать – мол, машинка, стол и стул провели вместе чуть ли не полвека. Стол совсем развалился, а вот стул. Он еще крепок. Стул и вправду был неплох, жестковат, конечно, но Войнов и не имел привычки к мягким креслам. Он тогда рассмеялся и купил данное деревянное изделие, как было написано на внутренней стороне сиденья, за длинным инвентарным номером.
Прикрыв глаза, Алексей Иванович прокрутил в голове написанное, хотел еще добавить пару строчек, но передумал и, протрещав кареткой, достал лист. Скрипнуло рассохшееся дерево ящика, прошуршала раскрываемая картонная папка, и исписанный лист лег поверх своих товарищей.
Войнов завязал тесемки и нежно погладил шершавый картон с синей трафаретной надписью Дело. В столе у него уже лежало семь заполненных исписанными листами папок. Еще одна его маленькая тайна. Купив семь лет назад старый «Ундервуд» он незаметно для себя стал заядлым графоманом. Писал запоем, так как делать ему больше было нечего.
Алексей Иванович усмехнулся, древний его стол хранил много тайн. Почти все операции, в которых он участвовал, были им описаны, расписаны и проанализированы. Для чего он писал все это, Войнов не знал, просто надо было заполнить пустоту в жизни, вот он ее и заполнял как мог.
Он взглянул на часы, батюшки светы четвертый час, пора обедать. Аккуратно заперев ящик стола – старая привычка, никому его писанина не нужна, а если бы и понадобилась кому-нибудь, то разболтанный замок все равно не уберег бы его тайны.
Готовил Войнов себе каждый день, так как время тянулось медленно, а заполнять его все равно было надо, хоть чем-нибудь. И готовка, как и его графоманские изыски, была ничем не хуже любого другого дела.
Поев и вымыв посуду, он сменил кассету. Наугад перемотал пленку. Кнопка «Play» с легким щелчком утопилась в корпус и Шклярский чуть насмешливо запел:



Первый альбом «Пикника» отличался от всех остальных, был в нем какой-то позитив, того чего так недоставало Войнову в последнее время. Он хоть и нехотя, но признавался себе, что устал от подобной жизни. Жизни больше похожей на существование растения, чем на жизнь человека. Алексей Иванович смотрел в проем окна. На улице сгущались сумерки, но единственный фонарь, обычно освещающий разбитый асфальт перед домом почему-то не зажегся. Осенний вечер отразил, сквозь оконное стекло, его лицо. Тяжелый подбородок, упрямые губы, острые скулы готовые прорвать кожу, широко расставленные глаза и высокий лоб под седеющим ежиком волос. Сумрак и пыльное стекло скрадывали детали, пряча морщины и складки вокруг рта. Тишину его квартиры нарушали только тиканье стареньких ходиков, принадлежавших еще его деду, да голос певца:



Войнов слабо улыбнулся своему отражению, двойник в стекле осклабился в ответ и подмигнул. Песня так некстати напомнила ему об Алене.



Они ведь под нее и познакомились, и даже уточнять не стоит, что произошло это осенним вечером. Они тогда с парнями из группы отмечали очередную удачную командировку и поздравляли Дока, на днях ставшего отцом. Он, изрядно под шофэ, вышел проветриться на крылечко кабака, да глотнуть свежего воздуха, в зале было накурено так, что впору пожарных вызывать.
Алексей Иванович, тогда просто Леха с позывным Война, стоял на крылечке, слабо покачиваясь на пьяных ногах и прикрыв глаза, пытался выгнать из себя хмельной дурман. Ничего конечно у него не получалось – 0,7 беленькой на брата это не шутки. Но он был молод, силен, и мог влить в себя если не столько, то половину точно. За спиной гремело:


Он уже собрался вернуться, тем более что продрог, да и Паша Громкий уже выглядывал и звал накатить по маленькой за недавно рожденных близнецов Дока. Как сбоку раздалось:
- Отцепись, сказала.
- Заткнись дура, обрядилась как блядь, ляжками голыми сверкаешь, зубы скалишь и под каждого му…ка лечь норовишь.
Мужской голос был визглив и полон злости. А вот женский хоть и взвинчен, но для такой ситуации на удивление спокоен.
- Пошел ты, я не твоя жена, что бы мне указывать, как одеваться и кому улыбаться.
- А сука, мне не даешь, а этому уроду значит с радостью?
- Отпусти руку, Серый, больно. Отпусти, сказала. Холодно, я внутрь пойду.
Разговор Лехе не понравился. Он открыл глаза и лениво повернулся к ссорящейся парочке, стоявшей к нему вполоборота. Она сразу понравилась ему – невысока, стройная, блестящие, в неоновом свете вывески, темные волосы. Маленькое черное платье, туфли на высоких каблуках.
А вот ее спутник ему не глянулся – плотный, невысокий, широченные плечи распирали белоснежный свитер с V-ым вырезом. Низкий лоб и полное отсутствие волос, толстая цепочка на бычьей шее и здоровенные кулаки. Бандюк сходу определил Леха.
Он встретился глазами с девушкой. Спокойные, ни капли страха, один сплошной вызов. Он пожал плечами, милые бранятся только тешатся, и шагнул к входу в ресторан, но краем глаза увидел, как вздымается мускулистая рука, с явным намерением залепить девушке пощечину. Тело сработало машинально – рывок, перехват. Он успел за секунду до того как широкая ладонь опустилась на гладкую щеку девушки.
Леха сжимал толстое запястье, решая что делать.
Бандит обернулся к нему – толстые губы кривятся от еле сдержанного бешенства, глаза как у быка увидевшего красную тряпку.
- Тебе чего, щенок? Тоже захотел?
- Не надо бить девушку, - Леха икнул, - это не хорошо.
- Ну, ты борзый, - удивился Серый, - щас я тебя в асфальт закатаю, падла.
- Серый, не трогай его, - сказала девушка, переводя на Леху до невозможности голубые глаза. – А ты мальчик иди, не вмешивайся в дела взрослых.
Хоть ей самой на вид было чуть больше двадцати.
- Так это че, твой очередной пахарь-трахарь? Ну, так щас я им вспашу тут все, а потом оттрахаю чтобы не лез, куда не надо.
- Прекрати, я его не знаю. Просто этот мальчик джентльмен, – сказала она иронично, - а джентльмены всегда вступаются за дам.
- Ну все сука, напросился, - выдал Серый и рванул на себя зажатую Лехой руку, одновременно нанося удар.
Леха хоть и был пьян, но не настолько, чтобы пропустить этот мощный, но медленный боковой в челюсть. Он отпустил руку, и чуть качнувшись назад, пропустил мимо лица здоровенный кулак.
- Бля, - Серого занесло и он чуть не упал, но все же удержался на ногах.- Падла.
Он чуть присел и снова атаковал Леху. На этот раз классической боксерской двоечкой – правый-левый прямой.
Боксер, машинально определил Леха, уходя от ударов, не слишком умелый, да к тому же порядком отяжелевший и медленный. Для него это был не противник, он его мог уделать на раз, только пока не знал, стоит оно того или нет.
Пока голова была занята, тело реагировало само, уходя от размашистых ударов. Изредка отвечая бугаю, точными, но пока не сильными ударами. Краем глаза Леха заметил движение сбоку. Резкий прыжок в сторону, но замедленные алкоголем рефлексы на сей раз подвели. По скуле разлилась боль. К противнику подоспела подмога.
Леха отмахивался уже от двоих противников, а вскоре и от троих. Парни были похожи на Серого – невысокие, мускулисты но обремененные лишним весом, от этого медлительные. Только это и спасало Леху от неминуемого поражения. С момента драки прошло от силы пара минут, удары сыпались на него со всех сторон, часть он сблокировал, от части уклонился, но все таки уже успел наполучать так, что в голове звенело, левый глаз заплыл, а губы были разбиты в кровь.
Сблокировав очередную плюху, он отпрыгнул в сторону, пнул подлетевшего