Одержимый. Полина

Одержимый.

С огромным почтением и уважением к Настоящим Творцам М.и.С.Дяченко.





- Ах, ты сучонок, - Петрович размахнулся и влепил Кириллу оплеуху.
Здоровенная, похожая на свиной окорок рука описала в воздухе дугу, размашистую такую дугу и смачно влетела Кириллу в район уха. Такое старший мастер-ремонтник автосервиса, где работал Кирилл, проделывал не впервой. Обычно после такого парень «плыл» и плавно опускался на залитый маслом и бензиновыми разводами пол, а громадный Петрович еще долго орал на него брызжа в лицо слюной. Обычно, но не сейчас.
Сейчас было не так. Совсем не так.
Неожиданно для себя Кирилл вскинул левую руку к голове, так что ладонь хлопнула по лопатке, предплечьем прикрывая голову и разворачиваясь корпусом влево. Локоть при этом острым колом выставился навстречу удару.
Здоровенная, похожая на свиной окорок рука описала в воздухе дугу, размашистую такую дугу и смачно влетела в подставленный Кириллом локоть. Звучный шлепок, заглушил вопль боли, исторгнутый луженой глоткой старшего мастера.
И без того «грязный» рот Петровича исторг такое обилие матюгов и божбы что машины разной степени разобранности покраснели, если бы могли, конечно.
- Так твою растак, мать твою ё.. в рот…, х… б… и ё… карась, п… гнойный, ох… конь. Я тебя по стенки размажу, в рот вы… и на глаза насру.
- Рот закрой.
«Что я делаю?»
Кирилл спокойно смотрел на держащегося за ушибленную руку Петровича.
«Что я делаю? Он же меня убьет. Просто возьмет и кончит прямо здесь. Ой, мамочки.»
Лихорадочное мельтешение мыслей скрылось под расширяющимся пятном спокойствия, которое образовалось где-то в голове Кирилла. Образовалось и за считанные мгновения поглотило почти все сознание.
- Ах, ты пи…, - Петрович отпустил пострадавшую ладонь. Снова размахнулся и ударил похожим на спелую дыню кулаком.
Кирилл пружинисто присел, уходя от колхозного размашистого удара, кулак свистнул над головой. От молодецкого удара старшего мастера развернуло боком.
Два удара – правой стопой под правое колено, левой под левое. Слоновьи ноги подогнулись, и грузная туша повалилась на пол.
Подбитая гвоздями подошва сварочного ботинка, упершаяся в грудь старшего мастера, прекратила словесную грязь, и вопли боли, льющиеся из луженой глотки.
- Пасть захлопни, и слушай.
Кирилл, сложив крестом руки на колене, смотрел на Петровича, по птичьи наклонив голову к правому плечу.
Он протянул руку, Петрович дернулся в ожидании удара и попытался отпрянуть, но стопа, в грубом рабочем ботинке, по-прежнему давила на грудь старшего мастера.
Кирилл не ударил, он достал из нагрудного кармана спецовки пачку «Примы». Щелчком выбил сигарету и отправил ее в рот. Коробка с отравой полетела в угол. Из отделения для ручек Кирилл достал дешевую китайскую зажигалку прикурил и небрежным жестом отправил ее вслед за куревом.
С наслаждением затянувшись, Кирилл выпустил струю дыма прямо в вытаращенные глаза лежащего на полу.
- Экий, ты скупердяй Василий Петрович, при таких заработках такое дерьмо куришь.
Он покачал головой и с видимым удовольствием, противоречившим словам, затянувшись, продолжил:
- Мог бы что-нибудь поприличней курить, я не говорю про «Мальборо», но уж на «ЛМ» мог бы и раскошелиться.
- Тебе сопляк это даром не пройдет, - прохрипел Петрович.
- Ну почему же даром, любезный Василий Петрович, сколько у тебя в сейфе, тысяч триста?
«Что я несу?» - пискнул не охваченный морем спокойствия краешек сознания.
Губы старшего мастера скривились, словно он хотел плюнуть в лицо нависшего над ним парня. Еще недавно тихого и забитого, сносившего любые издевки и придирки. А куда бы он делся, если приехал в огромный мегаполис из периферийного Мухосранска, а паспорт спокойно лежит в сейфе у Петровича. Ну и что ж, что золотые руки по части механики. Вот пусть и пашет за гроши и спасибо говорит, что угол дают да на пиво и сигареты отстегивают, ах да он же не курит и не пьет, каждую копейку матери отсылает.
- Пошел ты.
- Пойду, пойду. Денежки возьму, паспорт и пойду.
- Щас, возьмешь, за щеку ты у меня возьмешь.
- Ай-я-я-ай, зачем так грубо.
Ботинок переместился с груди на промежность старшего мастера и слегка надавил. Вот только Петровичу не показалось что слегка. А показалось ему, что хрустнет сейчас под толстой подошвой грубого ботинка его нежно любимое мужское достоинство. Он слегка заскулил от страха и боли.
- Ты, Василь Петрович, не ерзай, а то нога дернется и не баловаться тебе больше с девочками.
Кирилл, в две длинных затяжки скурил сигарету, бросил бычок в автомобильную яму, и чуть наклонившись к Петровичу, проговорил:
- Сколько раз ты меня премии лишал? Почитай каждый месяц. А сколько я на тебя ишачу? Да уж третий год. А сколько раз ты мне отпуск давал? Ни разу. А сколько раз под вымышленным предлогом, я повторяю под вымышленным, то есть надуманным предлогом ты вычитал у меня из зарплаты штрафные? Сколько? Что молчишь? Ладно, я сам скажу. Каждый месяц. Так что считай - эти деньги компенсация мне за работу, на тебя рабовладельца. Да плюс расчетные, увольняюсь я, да. Ну, так что, шифр от сейфа добром скажешь?
Петрович судорожно закивал. Он смотрел в голубые, какие-то блеклые, словно выцветшие глаза, странно смотревшиеся на скуластом смуглом лице, выходца из молдавской или румынской республики. Он пытался лихорадочно вспомнить, какого цвета они были до этого момента - карими или черными?
Заплетающимся языком он пробормотал шесть цифр.
- Ну и ладушки, - Кирилл похлопал Петровича по груди, - ты полежи пока, дорогу я знаю.
Он прекратил давить на промежность старшего мастера и направился в застекленную будку, откуда, обычно наблюдал за работой авторемонтников Петрович.
Глухо пророкотали под ногами металлические ступени. Через стекло будки Кирилл погрозил пальцем пытавшемуся подняться Петровичу. Тот, прекратив шевелиться, откинулся на пол мастерской, бессмысленно глядя в решетчатый потолок.
Кирилл пинком сбил стол закрывающий сейф, покрутил колесико замка, дверца лязгнула открываясь.
Смахнув бумаги на пол, он сгрузил пачки денег в карманы, спрятал паспорт, лежавший на самом дне, в нагрудный карман и вернулся к Петровичу.
- Ладно, прощай, Иван свет Петрович, искать меня не советую, хлопотное это дело, - он усмехнулся своей последней фразе и пошел к открытой двери бокса.
На середине пути тормознул, вернулся, сдернул брезентовый чехол, прикрывающий старенький шестицилиндровый «Судзуки», который он вылизывал последние три месяца. Восстанавливая его буквально по частям из разбитого хлама привезенного каким-то давним знакомым Петровича.
- Лошадку, эту я забираю, вам она все равно ни к чему, вы ж в классике, что свиньи в апельсинах.
Любовно перебранный мотор радостно и задорно взревел и покатил седока в ночь.

Теплый ветер ласковым потоком обдувал лицо, лохматя густые темные волосы. Мотоцикл возбужденно ревел под седоком, он, как и человек наслаждался ночью, скоростью и встречным ветром.
Как давно он вот так бездумно не мчался в темноте, пожирая километр за километром. Просто так без цели, несясь в никуда, лишь ветер, звезды над головой и убегающий за спину асфальт.
С час он летел по трассе, уезжая все дальше от мастерской ставшей его домом на долгих два с половиной года. Наконец насладившись скоростью, он покатил к вокзалу.
Там он быстро сторговался с разбитной бабенкой, что стояла у метро с табличкой «Квартира – часы, сутки». Женщиной когда-то красивой, а ныне сильно потрепанной. Договорился и снял у нее квартиру на неделю. Недели ему хватит, а что потом? Что потом это будет решать уже не он. Да и будет ли это потом?
Квартира была порядком запущенной, обшарпанные стены с отслаивающимися обоями, рассохшийся, скрипучий пол. Вместо люстры одинокая лампочка, висящая на проводе. Тусклая как душа грешника. Продавленная панцирная кровать с комковатым матрасом, платяной шкаф с облупившимся лаком, старенький радиоприемник на древнем кухонном столе, сидячая ванная и замызганный унитаз.
Первым делом он влез под душ. Отскоблив с себя грязь и пот, он голым прошел в комнату - жара стояла страшная.
Скрипнула дверца шкафа, он оглядел себя в тусклое зеркало. Да не фонтан – тощий, невысокий, узкоплечий и впалогрудый. Вместо мышц одно название. С шапкой вьющихся волос падающих на уши и цыплячью шею. Для силовых акций тело явно не годилось. Ладно, будем работать с тем, что есть.
Он подошел к окну, на ходу запиннув под кровать грязные шмотки и настежь распахнул деревянные рамы. Посмотрел на улицу с высоты девятого этажа. В окно радостно скалился рекламными огнями круглосуточный гипермаркет «Переход».
Он натянул прямо на голое тело рабочий комбинезон, не глядя, выдернул из пачки несколько тысячных и, хлопнув дверью, спустился вниз.
Он бродил по огромному и полупустому, по причине позднего времени, магазину. Сначала ходил просто так, наслаждаясь ощущением свободы и спокойствия. Потом купил в отделе дешевой одежды пару футболок, трусы, носки, джинсы и китайские кеды. В мясном отделе приобрел пару стейков – интересно, есть ли в халупе, которую он снял, на чем их пожарить? Кинул в тележку сковороду и острый нож для мяса, достаточно острый, что бы служить оружием, но не достаточно длинный, для того что бы менты, буде такие привяжутся, посчитали за холодное оружие. Зачем-то положил в тележку копеечный блокнот и грошовую ручку. Напоследок снял с полки пачку натурального кофе, прижался к ней носом – вдохнул крепкий аромат и прикрыл от удовольствия глаза. Боже, как давно он не пил кофе – целую вечность. На кассе присовокупил к покупкам пачку с напечатанным на ней верблюдом и спички. Через час он снова был в квартире.
Сковороды, конечно, не было, как не было ни вилок, ни ложек, ни тарелок, но зато были пара чашек с блюдцами и закопченный чайник.
В ожидании, когда пожарится мясо и закипит вода, он присел на подоконник и, перекинув ноги через карниз, закурил. Голова была пуста. Что делать он не знал, поэтому оставалось только ждать.
Залив кипятком кофе он накрыл чашку блюдечком и оставил его доходить. Разделавшись со стейком, он снова присел на подоконник, свесив ноги на улицу, поставил рядом с собой чашку и закурил. Он смотрел в ночь, прихлебывал горячий кофе, пускал из ноздрей дым, изображая дракона, и ждал. Когда он спрыгнул на пол кухни, и прошел в комнату, ночь почти подошла к концу и густые августовские сумерки начали сереть. К этому времени были выпиты четыре чашки кофе, а пачка сигарет ополовинена.
Блокнот с ручкой легли рядом с приемником. Телескопическая антенна выдвинулась с легким шелестом. Щелкнул рычаг включения. Он завертел ручку настройки, скользя по радиоволнам. Сначала кроме белого шума и пробивающихся сквозь него потусторонних голосов ни чего не было, но вот антенна поймала какую-то станцию, и треск помех сменился голосом.
Сначала он подумал, что это новости, но потом понял - попал на песню, только странную какую-то.
Молодой чуть запинающийся голос на фоне тревожной музыки говорил:
Мы с