Денег не дают, ведь наш ОКС - отбросы. Есть цеха, выполняющие план, следовательно им деньги нужны, а строителям они ни к чему... Так
сойдет!
Становлюсь "несуном", хоть какая-то польза. "Фазо-уловитель" (если я правильно называю этот загадочный прибор, хотя не совсем понимаю, для чего он мне),
гвозди и дюпеля, "елочку" для водопровода, под-розетники, амперметр, пульт управления подъемником. Тащить все, что попадется под руку!
Ходят слухи, что скоро нашу контору совсем расформируют. А если это не слухи?
На заводе спокойно, тепло, светло, никто не тревожит. Я со всеми свой... И это убивает постепенно...
Завтра едем в пионерлагерь: я, Дейкин, Михалыч и "Пузан".
Баранов шляется по заводу, вроде как не может подписать обходной лист, но я уверен, что он также самоуспокоился здесь, тяжело терять халяву.
Рассказывает, что его пригласили на хрустальный завод, но я думаю, он и там долго не проработает; выгонят за прогулы или пьянки. Только оттуда просто так не
сбежит, статью влепят. Саша напоминает мне древнего старца: маленький, сутулый, беззубый, кривоногий, длиннорукий, сальные нечесаные волосы, постоянно
кряхтит, охает, повторяет одно и тоже... Не симпатичная личность! И все это в сорок с хвостиком... А что нас с ним связывало, что было общего? Стакан и... А
я же раздувался словно мыльный пузырь, когда он говорил про меня: Это - голова, не электриком работать, а в конструкторском бюро... куда там "Пузану", Сенину
или Белову!
По ТВ неделя "Сентрал телевижн" (Англия). Хорошие фильмы.
Татьяна Сергеева вновь распаляется по поводу секса в "Московской правде". А я пишу порно-роман!
Западный андеграунд в "Доме кино". Но нигде никакой рекламы! Досадно... Честно признаться, я давно не был в кино, во-первых из-за денег, которые уходят на
водку в неисчислимых суммах, во-вторых из-за отсутствия свободного времени, опять - загулы...
...Сегодня выхожу из дома по-раньше. Нужно вернуться до двух часов, чтобы насладиться сновидениями. Я знаю, что сегодня мне предстоит увидеть широкоформатный
сон, и я украду несколько лишних мгновений реальности.
Я бреду по Дубнинской улице и любуясь черными фантастическими деревьями, ругаюсь со Вселенной. Я отражаю атаки горожан, утверждающих, что Москва лишь до
Пресни, а остальное - деревня. Со стороны можно подумать, что я репетирую роль, что я - актер, а на самом деле я - зритель, а актеры - в зале! Они мельтешат,
снуют между креслами и разыгрывают действие из жизни, но чудовищно искаженной. Их лица - маски оборотней и мертвецов.
Я переключаюсь на окружающих. Запоздалые прохожие смотрят на меня с осуждением. Мещане! Им не ведома иная жизнь. Они стыдятся меня, а я говорю: стыдитесь
себя! Вы, ненавидящие друг друга, не достойны сожаления. Вы, спешащие на не любимую работу только для того, чтобы заработать на жратву. Вашу жратву выкинуть на
помойку. Я существую за ваш счет. Нет, я сам по себе. И таких не мало. Вы ожидаете смерти, как и я, но вы боитесь ее, и здесь мое преимущество. Ужас
пробирает вас, точно тех актеров из зала. Толпа напоминает магму, сжигающую все, уничтожающую индивидуальность и порождающую одинаковость. Бездушие! Пустота
внутри и снаружи. Лишенные нервов создания? О нет! Вы слишком эмоциональны, вы вспыльчивы и неуемны, но остываете быстро. Вы готовы разорвать всех вокруг, но
сожалеете ли вы о том!? Человек - тень, он - НИКТО...
"Давайте скажем так: я пытался испытать границы реального. Мне было просто любопытно, что из этого получится. Любопытно - только и всего".
Джим Моррисон
А вы поете частушки, подразумевая тем самым, что имеете чувство юмора:
На полу лежит сынок,
весь от крови розовый.
Это папа с ним играл
в Павлика Морозова.
И в то же время твердите:
Как хорошо было тогда, а вот сейчас...
Мгновенно засыпая, я оказываюсь в огромном магазине, в котором - толпы людей.
В одном отделе длинная очередь, такая, что не подойти к прилавку. Я не знаю, чем там торгуют. Ко мне приближается мужчина грузино-кавказского вида.
"Молодой человек, вы не одолжите мне до завтра один рубль?"
Я роюсь в карманах, извлекаю монету и протягиваю ее мужчине.
Кто-то из толпы зовет меня по имени. Я вглядываюсь в лица, но не нахожу знакомых. "Показалось", - решаю я.
В следующем отделе я рассматриваю странного вида плед, шкуры убитых волков и медведей. Интересуюсь ценами.
Незнакомая девушка в коротком платьице со стройными ногами заглядывает под покрывало и о чем-то советуется со мной. А я заглядываю ей под юбку и отвечаю
шепотом. Теперь уже она называет меня по имени, будто мы давно знакомы. Злой рок!
"Я ищу мрамор", - наконец я слышу что-то определенное, и грузчики вытаскивают мраморные плиты.
Я же протягиваю девушке кусок мыла со словами:
"Это обработанный мрамор!"
"Берите 66-й, а не 96-й", - вмешивается в разговор грузчик, - "96-й не обработанный..."
Мои руки тянутся к кускам янтаря, но они ватные...
...Сколько дней я не пью? задумываюсь я и тут же выключаюсь...
...Мы с Жанной лежим на диване.
Я рассматриваю раскрашенный всеми цветами радуги потолок и протягиваю к нему руки. Потолок почему-то очень низкий. Я дотрагиваюсь до него кончиком пальца, и
на нас сыпется разукрашенная штукатурка...
Я с трудом раздираю веки, помогая себе обеими руками. Однако они тяжелее самого тяжелого...
...Мама сидит на кухне. Ко мне подходит покойный отец и спрашивает: "Когда ты отдашь матери деньги?"
Я вопросительно смотрю на него.
"Сколько ты дал ей в этом месяце?" - продолжает он.
"Ничего, - отвечаю я, - Я ей ничего не должен. Она живет сама по себе, а мы сами по себе. Не лезь в наши дела. МЫ сами разберемся..."
...Я вскакиваю и ощущаю холодный пот. Отец, мать. Какие деньги, какая задолженность, какие "мы"? Я холостой, откуда такие мысли?
Темные круги перед глазами стали превращаться в пятна крови. Их рассекли молнии, и абсолютная чернота заволокла мир.
...Мы с девушкой идем по тротуару между двух серых бетонных стен. Проход слишком узкий. Из-за поворота выруливает автофургон с надписью "Хлеб". "пронесет", -
думаю я. Девушка отдергивает меня в сторону... Машину заносит. Еще секунда и меня раздавит всмятку... Последнее, что я успеваю запомнить - прекрасные голубые
глаза спутницы...
...Я вскакиваю и лихорадочно записываю рожденные во сне строчки. Только бы не забыть!..
Скрипучий ключ
оставшийся в затылке
И воробей стрелы
смердящий трижды три
Кончай смотреть
убей презренных нищих
Когда с тобой
соседствует кумир
Придурок
хам
завистливая шкура
Чадящий смрад
и ноты невпопад
Пойми одно:
поспешность не убудет
То для чего
ты ищешь пьедестал
Кормежка есть
А что еще нам нужно?
Набить живот
противной шелухой
Я - не пророк
однако не из трусов
Я - сам собой
А ты каков лицом?
Тернии нам не преграда
Жизнь или кошелек
Злоба
паскудство
отрава
Смело легли поперек
***
Под снежным покровом
Под пальмами нашего детства
Рожала корова
Быку по заказу наследство
***
Целуй меня - убийцу
Сказал в постели я
И ты сказала - славно
Теперь умру и я!
***
Если под зонтиком ты
То подарю я цветы
Если под зонтиком я
Будешь ты вечно моя
***
В прямом забытии
В поднебесном хрустальном дворце
Живет незадачливый фокусник
Он ждет убежденных и сильных
Но те не спешат
У них ведь заботы свои
22.05.1992 года. Тетрадные листки вновь рассыпались по мозгам. Строчки пестрят давно забытыми записями:
"Литература эпохи кризиса Римской республики и борьбы за военную диктатуру
Марк Терций Катон (Катон) - вошедший в мировую историю под прозвищем "Цензора" - был основателем римской прозы.
Цицерон знал до 150 его речей, хранившихся в родовом архиве Порциев, и их ценил.
Из речи за родосцев:
...несчастье принуждает и учит тому, что следует делать. Счастье же пьянит и толкает человека на поступки, противные здравому смыслу, отклоняя от
правильных решений...
Гай Гракх - обладал редким даром красноречия. В прозе он был тем, чем был Катул в поэзии.
Бирт говорил: "мы с легким сердцем отдали полдюжины цицероновских речей за одну только гракховскую".
Корнелия - первый образ римской знатной и образованной женщины.
Гай Юлий Цезарь - умный и искусный полководец, прекрасный писатель.
"Записки о Галльской войне" - ряд литературных отчетов.
Салюстий - оратор, писатель, политический историк, противник Цицерона. Как и большинство римских политических деятелей и писателей, Салюстий был родом
из провинции..."
Записки вновь обрываются, и я замечаю, что стою у обрыва. Еще шаг и я упаду в пропасть, на дно зловонного оврага, куда свозят отходы со всей столицы. Я готов
благодарить судьбу, что она распорядилась так. Я разворачиваюсь и хочу бежать, но здравый смысл побеждает. Я начинаю осторожно спускаться вниз, чтобы и вечер
не улетел в пропасть. Мой рюкзак будет наполнен до краев!
Откуда все эти вещи? - спрашивает мать, но я ловко ухожу от ответа. Я - мастер маневра и лавирую среди рифов и айсбергов, не вредя собственной обшивке. Я -
виртуоз обхода. Слава Богу, все сводится к двум словам - ТЫ ПЛЮШКИН! Let it be, как напевал Пол Маккартни.
Я передвигаю фигуры на шахматной доске и замечаю среди них себя. Я сам по себе. Я - индивидуалист и абсолютный циник. Не обращая внимания на упавших рядом,
я состязаюсь в красноречии с великими умами и перевожу беседу в иное русло. Мне удается обвести вокруг пальца всех и каждого, и потому мне кажется, я
способен на большее, чем окружающие. Я считаю себя изрядавонвыходящимсубъективистом, и моя особенность не имеет границ. Я отбрасываю внешний и внутренний
мусор и предаюсь разговорам о высших материях. Я - знаток во всех сферах жизни и могу поучать кого угодно. Трепещите, любители стресса! Бойтесь, ревнители
морали! Умиляйтесь, гении слова! Я наступаю вам на пятки и размазываю ваши мысли о свои подошвы. Я заставляю вас стирать пыль с моих сапог и вынимать занозы
из пяток. Продвигаясь по доске, ход за ходом я углубляюсь в сознание и нахожу дыру в подсознание, а через нее беседую с внутренним Я. Я словоблуд и охотно
сознаюсь в исключительности стремления. Я пронырлив и верток как угорь, а потому всякие преграды - ничто для меня. Я ощупываю себя и нахожу, что не дурно
сложен, к тому же не засыпаю на ходу. Я приподнимаю завесу мозга и обнаруживаю, что мои мысли свисают на тонких нитках, которые не трудно
