Причина смерти Т.Г.Шевченко.

удивитесь, когда я скажу, что великорусские посетители остались ещё больше довольны моим словом, чем украинцы. Они никак не воображали, чтоб украинский язык мог выражаться с таким достоинством о предметах высоких. Тут стояли враги мои Панаев и Некрасов, но и те очень хвалили мою речь общим знакомым. Многие плакали, а при выходе из церкви люди, мало знакомые со мной, теснились ко мне, чтобы пожать руку и поблагодарить. Дело в том, что я взял темою свободу мысли и идею народности и высказался так решительно, как в небольшом кружке близких людей. Моя речь будет напечатана., а если не позволят, то она есть в Полтаве: я послал Пильчикову для прочтения братии….Киевляне просят перевезти его прах в Украину, принимая на себя все издержки; а здесь тоже собрано более тысячи р. ср. для той же цели» (П.А.Кулиш, Письмо к М.И.Гоголь 9 марта 1861 г.).

                    «В самый день смерти Тараса Григорьевича все бывшие вечером на панихиде собрались к другу его М.М.Л-му, где тотчас же было приступлено к подписке на увековечение памяти Шевченка, и положено: 1) перевезти тело его на Украину, согласно его завещанию; 2) поставить ему памятник ….9) кому- либо из ближайших друзей его ежегодно посещать его могилу на Украине.

             Разумеется, всё это было высказано как желания, исполнение которых обусловливается количеством сбора по подписке; до сих пор исполнен лишь первый пункт…

       В апреле получено разрешение на перевезение тела Шевченка на родину: все приготовления для этого сделаны заботливым другом поэта (?!); гроб выкопан из земли, переложен в другой, свинцовый, и поставлен на особые рессорные дроги, которые должны были довезти тело на Украину: Гр.И.Ч-ский и Ал.М.Л-ский уже готовы сопровождать его…»

        («Основа», 1861, червень, стр.13-14, 30-31).

                           Удивительно, что и в журнале «Основа» члены «украиньской громады» и «благодетели» Шевченка из ложной скромности, каковая за ними ранее не замечалась, пожелали остаться инкогнито, это : М.М.Лазаревский, А.М.Лазаревский и Г.Н.Честаховский, отчество которого в виду его малой известности было искажено.

                         Как пишет Зосим Недоборовский, ему «как домовладельцу» и «Григорию Николаевичу Честаховскому, как эксперту, в качестве художника, для оценки художественных произведений, оставшихся после покойного,  было официально поручено присутствовать при описи, которую проводил полицейский офицер Китченко: «В комнате царил полный беспорядок; бумаги лежали на полу разбросанными…. приступили к описи, и по приведении всего в известность, за исключением платья, всё было нами взято и отдано Михаилу Матвеевичу Лазаревскому. Михаил Матвеевич в то время служил старшим советником петербургского губернского правления» ( Зосим Недоборовский, «Киевская старина»,1893, февраль, стр. 192-193).                                    

                          Согласно воспоминанию Н.Белозерского: «Покойный Мих.Матв.Лазаревский сообщил мне, что когда разрыли могилу Шевченка в Петербурге для перевозки тела в Украину, то вскрывали и гроб: тело в течение двух месяцев нисколько не изменилось, но покрылось плесенью» (Н.Белозерский, «Киевская старина»,1882, октябрь, стр.75).      

                             Как мы убедились вся информация о последнем дне жизни Шевченко, о его смерти,  о посмертном освидетельствовании его тела и имущества и помещения, где он скончался, наконец и о состоянии его тела, после вскрытия его гроба на Смоленском петербургском кладбище, о собрании в квартире его «друга» «украинськой громады» и её решении о перезахоронении Кобзаря и сборе по подписке в первую очередь исключительно на это дело, - замыкается на Михаиле Матвеевиче Лазаревском, из непонятных нам соображений пожелавшим остаться неизвестным.

                       Свидетельство его о плесени на теле Шевченко, нисколько не изменившемся, может иметь два негативных смысла: первый говорит нам о неприятии тела Кобзаря русской землёю, второй – об отсутствии святости его останков. Впрочем именно от братьев Лазаревских имеем свидетельства о «рассеянной жизни» Шевченко в Петербурге, о «его одушевлённых беседах за обеденным столом у М.М.Лазаревского, у которого столовался Шевченко, большею впрочем частию вертевшихся на событиях дня», о «жалобах» Кобзаря «на постоянное приобретение новых знакомых, спешивших знаменовать своё знакомство с поэтом дорогими обедами у разных Дононов» (Петербургский ресторатор).

                         Ф.М. Лазаревскому принадлежат «воспоминания» о «сближении» в Оренбурге Шевченко с поляками: «Они очень ухаживали за Тарасом, что подчас сильно тяготило его, хотя по наружности он с ними был на дружеской ноге. Бывало не вижу его два-три дня; спрашиваю: «где ты пропадал так долго?» - «та оци проклятущи ляхи заманили меня до себе, та й не выпускали», - отвечал он».

                             А. Лазаревский вспоминал, что « мы с братом «столовались» без водки, что давало повод Т.Г-чу, выпивая водку, замечать: «хто пье, той кривиться. А кому не дають, той дивиться» и при этом бросать лукавый взор на дывящихся…Иногда Т.Г-ч при этом представительствовал за последних и, обращаясь к хозяину говорил: «слухай, Михайло, - нехай уже и хлопцы выпьють по чарочци»…». Заметим, что слухи о любви Шевченко к потреблению крепких напитков исходили от «украинськой громады»: весьма обширной семьи Лазаревских и от семьи П.А.Кулиша.

                 «…Напрасно г. Кулиш в последней своей книге «История воссоединения Руси» презрительно обругал музу Шевченка «пьяною» и риторически заметил, что тень поэта «на брегах Ахерона скорбит о своём прежнем безумии». Муза Шевченка не принимала на себя ни разу печальных следствий, расстраивавших телесный организм поэта; она всегда оставалась чистою, благородною, любила народ, скорбела вместе с ним о его страданиях и никогда не грешила неправдою и безнравственностью» (Н.И.Костомаров, «Автобиография», стр.261).

                   «В квартире Шевченко никогда особенного беспорядка не замечала; у него был служитель один очень добродушный академический сторож, который если и не так усердно следил за чистотой, как бы это было под надзором хозяйки, но ежедневно убирал его комнату, так что никакой беспорядок не бросался в глаза. Вообще я очень не одобряю стремление некоторых людей делать из Шевченко какого-то распущенного, беспорядочного, бесшабашного чудака и пьяницу… он не делал такого впечатления; в своей внешности он ничем не отличался от обыкновенных людей, напротив, он любил всё красивое и изящное и невольный беспорядок холостой жизни тяготил его. Когда он был женихом, он постоянно заботился сам об туалетах невесты» (Е.Юнге, «Письмо к А.Я.Конисскому» от 14 апреля 1898 г.)

                    Как вспоминает невеста Т.Г.Шевченко Лукерья Полусмакова: « Я тоди жила с Кулишихою, и було мени дуже погано, а вин прийде й пожалуе…. Каже: «пидеш за мене?» Я сказала, що пиду. Вин написав Макарову (за дозволом), а через недилю був ответ. Тарас Григорович мени нравився. Тоди я була зовсим дурна и не знала, який вин великий чоловик. А Кулишиха каже: «Ты не знаеш його. Вин сибиряка и пьяница». А я його николи не бачила пьяным… Брешуть, що вин пив дуже горилку. Так мени аж досадно, що брешуть и нищо так не досадно. Вин мени подарунки подарував…. Як вин мени любив!  Вин був перший писля батька и матери. А писля, як видислала подарунки, то розсердився…. Дивуюся, як вин знав, що зо мною буде:

«Я, каже, в неволи, а ты вдовою;

 Ходимо та поглядаемо один на другого»

                 Як вин знав усе!...Мени вже все було прислане: и пидвенечне и 500 рублив. Я йому назад послала. Бо боялася, що пани Карташевська видбере. Я не само видносила, а послали пани з горничною. А вин не знав, що я не смела не послать».  

                        А Т.Г. Шевченко та же Кулишиха, супруга П.А.Кулиша, А.М.Кулиш, писавшая украинские повести под псевдонимом «Ганна Барвинок», представила его невесту как «от рождения испорченную, не причёсанною и вечно заспанною»: «Как она холодно приняла его предложение, хотя через час все в дворе от неё знали об этом! Какая она интересиантка! Как она хочет стереть с себя то, чем интересуется Тарас Григорьевич. Ей хочется быть барыней, а он ищет простоты и родного слова; её мучит, что его сестра ходит в национальном костюме, спрашивала меня, в чём был он одет, когда был моим шафером и лицо просияло, когда я сказала: во фраке. Не пересказать того, что было говорено….  Ах как грустно за Т. Г-ча!... Пошёл он в сад и сел с ней в беседке: вся дворня собралась и все жители дачи ходили мимо забора и смеялись… я говорила ему, как она обеспечена вами от всякой нужды ( но она очень ветрена). А ей кажется, что она делает ему честь и так неуважительно произносит его имя! Мы мучимся теперь, делая ей замечания, что то и другое не сделано, что она не причёсана или заспана. Тарас Григорьевич бывает здесь по воскресениям, и она подаёт обед – я изнываю во всё это время» (А.М.Кулиш, «Письмо к Н.Я.Макарову», написанное с очевидной целью, чтобы адресат не дал Лукерье «Вольной»).

                     В действительности Кулиши «изнывали» от зависти при виде чужого счастья, где бы то и с кем бы то оно ни приключилось и всеми средствами стремились разрушить его.

«… Мало кого я ещё видел в Петербурге. Из наших малороссиян видел Андр.Марковича и Шевченка. Последний, кажется, ведёт себя очень хорошо. Кулиш сделался совершенно невыносим для всех. Характер до того самонадеянный, жёлчный, завистливый, что со всеми перессорился и Марку Вовчку так надоедает, что она готова бежать от него… Шевченко говорит, что он ожидает от Кулиша, что он с ума сойдёт» (Г.Галаган, «Письмо к жене» от 10 апреля 1859 г.).                                                                                                                                  

           « …Тарас Григорьевич рассказывал мне, в какое недоумение привели его присланные ему П.А.Кулишем в Нижний Новгород известные «Оповидання Марка Вовчка», снабжённые его предисловием. «Сижу я, бачите, в Нижньому та выглядаю того розришення (ехать в Москву), як та стара баба лита. Колы це присылае Пантелеймон оти оповидання и так уже их захваляе та просить, щоб я их прочитав и сказав свое слово. Я, звичайно, починаю спершу з передмовы. И двох страничок не прочитав, згорнув та й кинув за лаву. – Пьфу, кажу;  хиба не видно Кулишевой роботи. – Лежали вони там килька недиль. Коли знову пише до мене Кулиш, нагадуе та просить, щоб я скорише перечитав або хоть так звернув. Тоди я розкрыв посередини и читаю. – Е, кажу соби, це вже не Кулишева мова, и, перечитавши до остатку, благословив обома руками» (Ф.Лобода, «Киевская старина», 1887, ноябрь, стр.570-575).

                 Вот что можно отметить в воспоминаниях современников Шевченко для того, чтобы попытаться впервые понять, кому нужна была смерть Великого Кобзаря, кого и по каким причинам он мог не устраивать и кто из его «земляков» мог завидовать ему.

     

Теперь перейдём непосредственно к истории его перезахоронения на Украине.

                      «После десятидневного путешествия с гробом Т.Г.Шевченко, 6 мая к вечеру, мы, провожавшие гроб из Петербурга до Киева, приблизились к Никольской Слободке. Здесь гроб был встречен роднёю поэта, с Варф.Гр.Шевченком во главе, и толпою преимущественно студенческой молодёжи….Между тем, куда везли гроб, где будут его хоронить