Причина смерти Т.Г.Шевченко.

понимает (понимать – на церковнославянском языке первоначальное значение – брать, принимать) мир?  Как он мыслит себя – в центре мироздания, или же частью Целого в Круге Жизни?    И всё так называемое «своё» как он мыслит – дом, семью, таланты, способности? В отношении к себе, или же к т. н. «внешнему миру»? К миру, «окружающему» его, или же имеющему самостоятельное, более явное и реальное, чем он, непреложное онтологическое значение?

               Если человек мыслит себя в центре бытия – тогда его цель примитивна – брать, использовать, потреблять, требовать, заставлять. И это так, даже если он искусно прикрывает свои похотливые помыслы верой в единого Бога. Как можно переменить образ мыслей такому, выражаясь современным языком «крутому» человеку, как о-благо-род-ить его, чем извне подействовать на него? Может быть «возлюбить его как самого себя», следуя весьма странному пониманию, что «всякий», в том числе и не имеющий чести( участия в жизни Рода) тебе «ближний»?

             Неужели стоит во имя каких-то непонятных мистических высших соображений подставить ему для битья щёку, отдать рубашку, идти с ним «два поприща», т.е. два нечестивых дела вместе с ним совершить, вместо одного по его просьбе? Вопрос очень серьёзный! Какую в целом концепцию жизни выбрать, западную или восточную? Пожелать свободу самому себе, или же оставить её и своим ближним и Божьему творению в целом? Шевченко и Пушкин однозначно и решительно ответили на этот вопрос. И ответ их был не в пользу современного им государства и церкви: их «законов», «идеалов» и «культуры».                              

              Как считает  наш русский глубочайший православный религиозный мыслитель, протоиерей Александр Шмеман, у Пушкина нет «онтологического пессимизма, онтологической хулы на мир… русская литература в целом была христианской в ту меру, в какой она оставалась на последней глубине своей, верной Пушкину». Тот же онтологический оптимизм, то же мировоззрение находим и у  Т.Г.Шевченко. Так он, соглашаясь с тем, что «религия и древних и новых народов всегда была источником и двигателем изящных искусств», не соглашается с тем, чтобы «человека – творца, ничем не ограниченного в своём создании ставить выше природы, действующей в указанных ей неизменных пределах».

   Т.Г. Шевченко утверждает, что «свободный художник настолько же ограничен окружающею его природою, насколько природа ограничена своими вечными, неизменными законами. А попробуй этот свободный творец на волос отступить от вечной красавицы природы, он делается вероотступником, нравственным уродом… Пламенный поэт  и глубокий мудрец – сердцеведец облекает свои выспренние светлые фантазии в формы непорочной вечной Истины. И потому его идеалы, полные красоты и жизни, кажутся нам такими милыми, такими близкими, родными» («Дневник», 12 июля 1857 г.) Вот это отсутствие нравственного уродства, отсутствие эгоизма и субъективизма вменяют многочисленные западные и «наши» продвинутые литературоведы и критики в самый большой недостаток  великим славянским поэтам.

        А.С. Пушкину и Т.Г. Шевченко не безразлично было, что происходит с ними рядом, потому что они жили в отличие от лицемерного обывательского социума в живом мире, Богом Живым сотворённом, и не могли для себя даже представить иного бытия. «Не помню, в какой именно книге я начитал такое изречение, что если мы видим подлеца и не показываем на него пальцами, то и мы почти такие же подлецы. Правда ли это? Мне кажется, что правда!» (Т.Г.Шевченко, русскоязычная повесть «Музыкант»).

           И Пушкину и Шевченко присуще была исключительная правда чувств, которая естественно порождала большие проблемы в их социальной жизни, непонятные готовым на компромиссы современникам. Потому им было присуще огромное напряжение жизни:

   «Пушкин был живой вулкан, внутренняя жизнь била из него огненным столбом» (Ф.Н.Глинка). Такое же напряжение чувств и жизни находим и у Т.Г.Шевченко в его стихотворной поэме на русском языке «Тризна»:

  « В ком Веры нет – надежды нет!

Надежда – Бог, а Вера – Свет…

Не погасай моё светило!



Туман душевный разгоняй,

Живи меня своею силой

И путь тернистый, путь унылый

Небесным Светом озаряй.

Пошли на ум твою Святыню,

Святым наитием напой,

Да провещаю благостыню,

Что заповедана Тобой!...

…Он говорил, что обще благо

Должно любовию купить;

И с благородною отвагой

Стать за народ и зло казнить.

Он говорил, что праздник жизни,

Великий праздник, Божий дар,

Должно пожертвовать Отчизне,

Должно поставить под удар.

………………………………..



Без малодушной укоризны

Пройти мытарства трудной жизни,

Измерить пропасти страстей

Понять на деле жизнь людей,

Прочесть все тёмные страницы,

Все беззаконные дела…

И сохранить полёт орла

И сердце чистой голубицы

Се человек!...Без крова жить

(Сирот и солнышко не греет),

Людей изведать и любить!

Незлобным сердцем сожалея

О недостойных их делах

И не кощунствуя впотьмах,

Как царь ума……………….              

Как N., глашатай осторожный,

И тот, кто мыслит без конца

О мыслях Канта, Галилея,

Космополита – мудреца,

И судит ближних, не жалея

Родного брата и отца;

Тот лжепророк!  Его сужденья –

Полуидеи, полувздор…



Провидя жизни назначенье,

Великий Божий приговор

В самопытливом размышленьи

Он подымал слезящий взор

На красоты святой природы,

«Как всё согласно!» - он шептал

И край родной воспоминал;

У Бога Правды и Свободы

Всему живущему молил,

И кроткой мыслию следил

Дела минувшие народов,

Дела страны своей родной,

И горько плакал… «О Святая!

Святая Родина моя!

Чем помогу тебе, рыдая?

И ты закована, и я.

Небесным Словом Божью Волю

Сказать тиранам – не поймут!

И на родном цветущем поле

Пророка каменьем побьют!

Сотрут Высокие Могилы

И понесут их словом зла!

Тебя убили, раздавили;

И славословить запретили

Твои великие дела!

О Боже! Сильный и правдивый,

Воспрянуть мёртвым повели,

Благослови всесильным Словом

На подвиг новый и суровый,

На искупление земли,

Чистейшей кровию политой,

Когда-то счастливой земли…»

             Эта молитва Великого Кобзаря на русском языке ставит пред нами, славянами, те же вопросы, что и произведения его предшественника А.С.Пушкина. Здесь нет подражания и в помине, но есть тот же пафос, та же страсть и тот же «Романтизм».

             Для того, чтобы понять гения надо хоть в малой мере приблизиться к его уровню видения, Веры и Ведания и неудивительно, что и «романтизм» Т.Г.Шевченко в точности также был не понят и не осознан современниками, как и «романтизм» А.С.Пушкина. Его не поняли, и на Украине соотечественники так и не увидели в нём до сих пор Славянского философа и гениального поэта, несмотря на приторный чад лицемерной националистической «любви» и общеупотребительный фимиам.  Неслучайно у двух народных великих славянских поэтов одна судьба. Их задушили в  «любовных» объятиях .



     И также как ненавидела церковь Пушкина, так же и ещё более того ненавидела она Т.Г.Шевченко, сего, посмевшего восстать из нижних слоёв народа раба – крепостного, знавшего божественные молитвы – Псалтырь, переводившего их на родной язык и понимавшего их смысл, в отличие от бесчисленных «батюшек, владык и деспотов» её. Как могла она равнодушно относиться к тому, кто явно и недвусмысленно сказал ей, что «не знает Бога» вне Рода и земли своей, вне общения с ближними своими?!

        Великий Кобзарь ясно сказал, что Бог с теми, « кто встанет и порвёт кандалы и цепи и злою вражьею кровью окропит» своею Жертвой праведной обретённую Свободу, и «помянут» он будет не « в дыму кадильниц» с лицемерными и льстивыми поклонами, но «в Семье Великой, в Семье вольной, новой тихим добрым словом»… И только тогда «засияет С Небес тихий невечерний Свет», когда «обнимутся его братья», его ближние. И Кобзарь молится Богу об этом , и только в этом прежде всего видит Благо на земле.

           Из рассмотрения отношения Пушкина и Шевченко к унии и римокатоликам следует и понимание ими Православия, яко праведного Пути следования канонам Вероучения их отцов, воспитавшего в славянах глубокую человечность и «милость к падшим». Нашим славянским гениям были чужды какие-либо протестные толкования, они никогда и никого не призывали к изменению общего строя древней Православной Веры. Не только в русской поэзии, но и в братской славянской, классической украинской поэзии видим то же понимание:

За кого ж ты розипъявся,

Христе, Сыне Божий?

За нас добрых, чи за Слово

Истины…..чи може,

Щоб мы з Тебе насмиялись?

Воно ж так и сталось.

Храмы, каплыци, и иконы,

И ставныки, и мирры дым,

И перед образом Твоим

Неутомленные поклоны.

За кражу, за войну, за кров,

Щоб братню кров пролыти, просять

А потим в дар Тоби прыносять

З пожару вкраденый покров…

               (Т.Г.Шевченко, поэма «Сон»).  

      Ни Пушкин, ни Шевченко не могли принять лицемерия таких чисто иудейских «заповедей», как «Всякая власть от Бога!», «Послушание паче поста и молитвы!», «Кому церковь не мать, тому и Бог не Отец!», «Жена да убоится мужа своего!»; им не могла быть «понятной» необходимость слияния на земле Власти Небесной с грешной властью мирскою,  не видели славянские гении смысла в «заповеди ненасилия», разрушающей общественную справедливость и отстраняющей свободную личность от общественного правого суда и долга пред ближними. И когда нам пытаются доказать «святые невежды», что Сын Божий был распят для того, чтобы «нечестивые к Нему обратились», и Он избавил их от крови их сестёр и братьев, как Отец Небесный якобы избавил библейского пророка Давида от крови друга своего воина, которого он послал ради похоти на верную смерть, чтобы насладиться телом его жены , Пушкин им отвечает:

  «С небесной Книги список дан

Тебе, пророк, не для строптивых,

Спокойно возвещай Коран

Не понуждая нечестивых».

              И ему вторит Шевченко:          

   «… У нас

Святую библию читае

Святый чернец и научае,

Що цар якийсь-то свини пас

Та дружню жинку взяв до себе,

А друга вбив. Тепер на Неби.

От бачите, яки у нас

Сидять на Неби! Вы ще темни,

Святым хрестом не просвищенни,

У нас навчиться!.. В нас дери,

Дери та дай,

И просто в рай,

Хоч и ридню всю забери!»

                            (1845, «Кавказ»)

            Со всею серьёзностью заметим, что ни Пушкин, ни Шевченко не могли принять для себя окончательно, яко исторический факт, зачатие и рождение Сына Божия Единородного от жестоковыйных иудей.  И Пушкин в «Гавриилиаде», и Шевченко в поэме «Мария» подвергают сомнению происхождение Христа от иудей. Но если Александр Сергеевич создаёт эпатирующую публику фривольную поэму, то Тарас Григорьевич в своей поэме производит Христа от Праведной Святой Жены и от Праведного Рода ессеев, противопоставляя Земную Ипостась Христа нечестию иудейскому. Жена из Праведного Рода ессеев – Святая Мария собирает «нетвердых», «душеубогих» спрятавшихся «страха ради иудейска», разошедшихся подальше в сторону апостолов…

  «И Ты, Великая в женах!

И их уныние и страх

Розвияла мов ту полову;

Своим Святым Огненным Словом!

Ты Дух Святый свий понесла

В их души вбогии!