Причина смерти Т.Г.Шевченко.

солнца. К чему ведут, например, подобные толкования и поймёт ли их человек, едва выучившийся читать?

Вопрос: «Як учить Символ виры про Бога, словимого в Святий Тройици?»

Ответ: «Учить, из що? Бог еси один, тилько в трьох лицях, або особах, - Бог-Отець, Бог-Син, Бог-Дух Святий. Не три Боги, а один Бог, и другого Бога нема ни на земли, ни на неби», - и т.д.

Есть у вас просвещённые люди меж духовенством, которые, конечно, сумеют заговорить об этом предмете с народом как лица компетентные.

В «Граматке» помещена священная история, но она так скомкана и сжата, что автор сам должен сжиматься, смотря на своё скомканное детище. В заключение на четырёх страничках помещена история Малороссии, настоящая макуха, выжимок, в которой не осталось ни капли животного начала. Наконец, обёртка украшена таким суздальско-византийским украшением, которое может сразу умертвить самое здравое чувство изящного.

Я подозреваю, что П.А., составляя новую «Граматку», увлёкся идиллическими мечтами «Хуторянина» («Основа», №1), где очень наивно предлагается какое-то сельско-хуторское просвещение вопреки просвещению городскому, а ещё вернее, что П.А. в простоте души увлёкся честною пропагандою господина Аскоченского. Но кто внушил истолкователю евангельской кротости поместить сзади на обёртке кусочек самой неистовой жёлчной полемики? За один приём дитя выучится читать и ненавидеть ближнего своего и даже сплетничать. Хвала вам и хвала, на всё досужий П.А.!

Теперь (благодаря воскресным школам) почувствовалась необходимость и в сельских школах, а следовательно, и в первоначальных дельных и дешёвых учебниках. Нельзя не сказать с Крыловым:

                            Хотя услуга нам при нужде дорога,

                            Но за неё не всяк умеет взяться…

Примите уверения и пр.

                                                                                 Горожанин С…».

                   Письмо «К издателю «Северной Пчелы», как это убедительно доказал И.Я.Айзеншток (смотрите его статью «Из исследований о Шевченко» в «Сборнике трудов пятой научной Шевченковской конференции», 1957 г.) принадлежит перу Т.Г.Шевченко. Но стоит ли вообще это доказывать?

             Неужели не видно с первого взгляда любому непредвзятому читателю только Т.Г.Шевченко присущую оригинальную манеру изложения на русском языке? Сразу бросаются в глаза шевченковские определения о содержании и форме и соответственно цене и назначении книжечек, такие только Шевченко присущие определения как «судальско-византийское изображение, которое может сразу умертвить самое здравое чувство изящного», «наружное безобразие и схоластическая внутренняя пустота», «ни капли животного начала», «настоящая макуха», «выжимок».

                          А это чисто шевченковское противопоставление «сельско-хуторского просвещения вопреки просвещению городскому», наконец упоминание об Аскоченском, которому Тарас Григорьевич по поводу его православно-монархических идей «проговорил: «трудно вам против рожна прати» и «холодно и безучастно» слушая его «каждым движением показывал», что он «ему в тягость» (см. В.Аскоченский, «И мои воспоминания о Т.Г.Шевченко», «Домашняя беседа», 1861, вып.33, стр. 651).

                         Наконец слова «Сей, по форме неуклюжий и по запаху неблаговонный, цветок есть не что иное, как нарочито неудавшийся тощий отводок от довольно объёмистого и дорогого древа познания, добра и зла», - в которых в краткой форме изложено понимание Кобзарём разрушение Древа Жизни извращением ложного познания – кто бы до такого мог додуматься в петербургской среде, которая от подобного образа мысли была весьма далека? (Ещё раз обратим внимание на совпадение представления Шевченко о Древе Жизни с пушкинским дубом, обвитым златой цепью).

                          Что же касается «неблаговонности цветка» то можно сравнить это определение с подобным же высказыванием Кобзаря в письме П.Кулишу по поводу его «Чорной Рады»: «Розумный, дуже розумный и сердечный эпилог вийшов; Тильки ты дуже вже , аж надто дуже, пидпустив мени пахучого курева; так дуже, що я трохи не вчадив» (З листа до П.О.Кулиша, 5 грудня 1857 р.).

                           И, чтобы даже не обращаясь к И.Я.Айзенштоку убедиться в авторстве  Шевченко окончательно приведём воспоминания Н.Лескова о «Последней встрече и последней разлуке с Шевченко»:

                           «На столе, перед которым он сидел, лежали две стопки сочинённого им малороссийского букваря, а под рукой у него была другая «малороссийская граматка», которую он несколько раз открывал, бросал на стол, вновь открывал и вновь бросал. Видно было, что эта книжка очень его занимает и очень беспокоит. Я взялся было за шапку. Поэт остановил меня за руку и посадил.

                 «Знаете ли вы вот сию книжицу?» - он показал мне «грамотку». Я отвечал утвердительно. – «А ну, если знаете, то скажите мне для кого она писана?» - Как для кого? – отвечал я на вопрос другим вопросом. «А так, для кого? – бо я не знаю для кого, только не для тех, кого треба научить разума». Я постарался уклониться от ответа и заговорил о воскресных школах, но поэт не слушал меня и, видимо, продолжал думать о «грамотке»…

                 Я стал прощаться. «Спасиби, що не забуваете, - сказал поэт и встал. – Да! – прибавил он, подавая мне свой букварик, - просмотрите его, да скажите мне, что вы о нём думаете». С этим словом он подал мне книжку, и мы расстались…навсегда в этой жизни. Более я не видал уже Шевченко в живых…» ( «Русская речь», 1861,  № 21, стр.314-315).

                 Казалось бы,  вопрос об авторстве письма в «Северную Пчелу» Т.Г.Шевченко не может вызывать и тени сомнения, но приходится лишний раз останавливаться на этом банальном вопросе потому, что в том же «букваре пивденноруськом в сучасний транскрипции» ровно половина «пислямовы» Володимира Яцюка, посвящена «доказательству» того, «что поэт не имел намерения противопоставлять своё издание Кулишевому, поскольку «Буквар» не был для него самоцелью». Зато, судя по всему, В.Яцюк задался целью опровергнуть «надуманные утверждения, что более внимательно ознакомившись с содержанием «Граматки», Шевченко разочаровался в ней и потому взялся за составление «Букваря».

                      Для этой весьма странной надуманной цели В.Яцюк, обильно цитируя хвалебные высказывания Кулиша о Шевченко, возвращается к тому широко известному факту, что поначалу Кобзарь приветствовал издание своего давнего приятеля и из этого делает вывод, что «В Кулишевой «Граматке» и Шевченковскому «Букваре» больше общего, чем такого, что можно противопоставить».                                                                              

               «Может возникнуть вопрос, - пишет В. Яцюк, - почему Тарас Григорьевич назвал свой «Букварь» «южнорусским»? Вопрос естественный, так как с именем Шевченко связываем высокое возрождение самого слова «Украина». Прямых свидетельств о том, что полное название «Букваря» авторское у нас нет. Однако также нет никаких данных, что такое название противоречило авторской воле Шевченко…

           В то время существовала издательская традиция, согласно которой названия украинских книжек, что издавались в Петербурге, на титульной стороне обозначались русским языком. Поломал эту традицию, что до Шевченковских изданий, тот-таки Пантелеймон Кулиш, в друкарне которого явился миру «Кобзар» 1860 года».

                    Никакой традиции Панько Кулиш не ломал и потому только, что её не было. Ежели бы она была, то и «Кобзар», который  Панько издавал не на свои средства, а на средства купца Симиренко пришлось бы назвать по-русски. Пользуясь положением редактора Кулиш варварски «исправлял» «Кобзар» по своему усмотрению, выбрасывая из оригинального авторского текста «ненужные места», а Тарас Григорьевич материально зависел от него и поневоле соглашался на любую редакцию (см. Исследование в библиотеке Лубенской мужской гимназии Ф.И.Каминского).  

                 «Почав «Кобзарём», а закончил «Букварём», - с укоризной сказал когда-то Пантелеймон Кулиш, который в разное время был для Шевченко то другом-однодумцем, издателем и редактором его стихов, то ревностным соперником на поприще историко-литературных соревнований, а то и придирчивым критиком части его творческого труда…И  не благодаря ли надмирной требовательности вынес он суровый приговор русским повестям Шевченко?...Попробуем понять логику этого укора» (В.Яцюк).

               Нет, не надо разбираться в логике там, где её нет, не было и не будет никогда, где есть навязчивая тенденция видеть то, что можно увидеть только с закрытыми глазами под воздействием национального угара. То, что В.Яцюк не читал русские повести Шевченко, это его проблема, ежели бы читал, то тогда мог бы понять, что авторство письма в «Северную Пчелу», о котором он ,кстати, даже не считает нужным упомянуть не требует доказательств, и, что, по крайней мере, Шевченко противопоставлял свой «Букварь» Кулишевой «Грамотке», но высказывание самого Кулиша, если бы В.Яцюк хотел бы хоть в чём-то разобраться, следовало бы из соображений элементарной добросовестности и порядочности привести полностью. Вот оно:

                     « Хоч и вчащав Шевченко до нашого куреня, та не переважали мы шкидливой принады…братався з чужими… почав Кобзарем, а киньчив Букварем» («Сочинения и письма П.Кулиша» в 10 т. – т.1, стр. 44, 1908 г.).

                      В. Яцюк видимо решил убедить читателей «Букваря пивденноруського», что слова Кулиша лишь подчёркивают его претензии к Шевченко, как к поэту, чьё творчество со временем так стало оскудевать, что дошло, аж до русских повестей. Начал-де великим поэтом, а закончил лишь неумелым просвещенцем. Схожие претензии предъявлялись и к Пушкину, коего также, как и украинского поэта «лета к суровой прозе клонили» - развившийся разум их требовал большей точности в выражении философских и богословских определений и прогонял рифму, ибо ради неё и мелодичности и ритмичности текста часто требуется жертвовать содержанием, на что наши славянские гении ввиду важности затрагиваемых ими общечеловеческих вопросов не могли внутренне согласиться.

                       Но если привести высказывание Кулиша полностью,  становится понятно, что украинского пана редактора первого национального издания в Петербурге не устраивало «братание» Кобзаря с русскими друзьями, которые не желали примечать особых дарований завистливого и притом льстивого, лицемерного, да к тому же и весьма навязчивого приятеля великого поэта.

                    Кулиш не доволен тем, что Шевченко, по его мнению, начал украинским певцом, а закончил соглашательством с кацапами и москалями, автором угодного русским «Букваря», а не «Граматки», да к тому ж ещё даже не украинского, или хотя бы «малорусского» на худой конец как у него, - Кулиша, а «южнорусского».

                     И сегодня на Украине,  или как захотелось им недавно – в Украине, принципиально не желают знать ни о чём собственно русском, и даже национальность русскому человеку пишут в паспорте «россиянин», поминая тем самым страну и государство, но перечёркивая всё, что связано с русским языком и русской нацией. Тоже самое кстати творят сегодня и т.н.  российские ( но конечно же не русские) демократы в угоду Европе и их пресловутым, исключающим Род и нацию, ценностям и в