Вот мы и встретились 6-8

зевающей красотке романтические геологические будни в далёких неисследованных землях и звал с собой, но бог вложил в Бордо хоть и недалёкий, но практический умишко, и она, не поддавшись на непонятную романтику, выбрала надёжную чернявую синицу вместо русого журавля.
- И что бы я там делала, в твоей тайге? – Отвергнутый соблазнитель сразу же сообразил, что так ответит ему любая женщина – и Мария Сергеевна тоже! - если он попытается любую увлечь в далёкий неухоженный шалаш за туманом, мечтами и запахом тайги. Нет, женщинам не нужны мечты и запахи, им подавай мясо, да пожирнее. – Гриша! – Из подсобки вышел огрузневший Грицацуй с ранней сединой на висках, что часто метит жгучих брюнетов.
- Ба-а, Каланча! – он подошёл и не подал ладонь для рукопожатия, а подставил её для шлепка. Так, ладонь об ладонь приветствуют друг друга не друзья, а скрытые соперники, хотя делить им теперь было нечего. – В отпуск, что ли? Или насовсем?
«Удивительное дело, - подумал Иван Всеволодович, - «местные обязательно так спрашивают, даже не сомневаясь, что они-то живут в лучших краях, откуда можно уехать только на недолгое время.
- В отпуск, - изгой давно уже сообразил, что для максимально счастливой жизни кругозор должен быть максимально ограничен – чем меньше видишь и знаешь, тем счастливее живёшь. – А вы, вижу, - выразительно оглядел изрядно раздавшиеся вширь фигуры бывших одноклассников, - живёте недурно.
Гришка откинул голову назад и задорно гоготнул, по-свойски шлёпнув бывшую первую мадмуазель по жирной спине.
- Не жалуемся. Хочешь, возьму в дело? – Грицацуй никогда не был жмотом по мелочам. Ещё в школе, раздавая друзьям всякую дребедень, он верил, что со временем из неё случится большая прибыль. – Мы скоро магазин полуфабрикатов открываем, а то здесь отходов пропадает много, могу взять тебя тяп-менеджером по разделке мяса. Телеса, вижу, ты ещё там, на Дальнем, не проел – осилишь. Учти: два раза здесь такое не предлагают.
Но Иван Всеволодович молчал, то ли ошарашенный царским предложением, то ли насмерть зациклился на бедной житухе. «И эти – магазин! Закуточная перспектива!»
- А хочешь, пристроим за прилавком, - решила и Манька помочь в обустройстве разлаженной жизни давнему поклоннику. – Директором рынка знаешь кто?
- Урюк какой-нибудь? – Иван Всеволодович и знать-то не хотел.
- Прыщ! – распухшая Бардо сделала удивлённые круглые глаза и выпятила красивые полные губы без всяких силиконов. Борька Азарх был у них в школе постоянной и безответной мишенью для злых и обидных насмешек и мелких пакостей. Обросший с ног до головы курчавыми сажистыми волосами, да ещё и с неистребимыми прыщами на впалых щеках, смазанными зелёнкой, он и учился не ахти как, зато был известен всем и каждому как безотказный ростовщик, за что и бит бывал неоднократно.
- А он что кончал? – глупо поинтересовался Каланча, решив, что уж никак не ниже Академии народного хозяйства.
- А ничего, - огорчила Маня, - он не такой дурак как мы, чтобы тратить время зазря, и сразу сюда подался. От прилавка до директора быстро вырос, но на работу, из принципа, берёт только с высшим. Теперь уже не Прыщ, а Шишка!
И эта стремительная карьера не заинтересовала внутреннего эмигранта.
- А ты, Маша, стала ещё краше, - переключился с неинтересного дела на тело отвергнувшей красавицы. – Покупатели, небось, глядя на тебя, и про сдачу забывают?
Манюня, как это бывает у ярких блондинок, вмиг приобрела цвет свежей телятины.
- Э-эй! – вмешался муж. – Не закидывай блесну в чужой пруд – оборву вместе с ушами, - и, не сомневаясь, что клёва не будет, вернулся к прежней теме: - Даю 10 кусков, - и многозначительно уставился на будущего компаньона – ему нужна была здоровая и покорная рабочая сила. Но та опять смолчала, не среагировав на чересчур заманчивое предложение. – Мало, что ли? – удивился работодатель. – Тебе там сколько платят?
- В два с лишним раза больше, - не стал таиться Иван Всеволодович. Правда, бывало и побольше, но не часто, и геолог всё равно на заработок не жаловался.
- За что?! – искренне возмутился уязвлённый в практичное сердце Грицацуй. – За то, что целыми днями прохлаждаешься на свежем воздухе, палец о палец не ударив? – У него были смутные книжные представления о незнакомой и неинтересной профессии. – За ходьбу? Куда только смотрит Беспутин? Ты хоть что-нибудь нашёл, добыл какие-нибудь месторождения для Родины?
- Я - не поисковик, я – съёмщик, - попытался объяснить свою бесполезность сверхоплачиваемый геолог.
-Съёмщик! – не отставал обиженный мясник.
- Гриша! – попыталась урезонить мужа Бордиха, - опять сердце колоть будет.
- Нет, ты слышала? – возмущённо обратился он к ней. – Ни за что, ни про что – и двадцать кусков с лишком! Тут вкалываешь как карла, света белого не видишь, и то… - он не стал уточнять величину «того». – Ты что, думаешь, - опять напал на неудавшегося компаньона, - нам всё просто так даётся? – он часто дышал и даже утёр пот с узкого лба, изборождённого мелкими мыслительными морщинами. – Попробуй-ка, найди не ужимистого поставщика, цену сбей, погрузи да привези…
- У нас же машина с прицепом, - вставилась не к месту простодушная Маня.
- …дай ветеринару, отслюнь санконтролю, отмажь в лапу директору, а раздельщикам? – завёлся купец-молодец. – Машина! Дашка, вон, внедорожник, «КИА» купила, а у нас что? – Что у них, Иван Всеволодович так и не узнал. – У тебя есть колёса? – застал его врасплох неожиданный вопрос.
- Нет. У нас там и дорог-то хороших нет, - смущённо застыдился он за дальние земли. – Я больше – на лошадях.
- Надо же! – продолжал возмущаться предприниматель, но уже стихая. – На жеребцах на свежем воздухе скачут, и нате вам – больше двадцати! А тут целыми днями, а то и ночами паришься в железке, в бензиновой и мясной вони, и всего-то десятка.
- Ну, положим, десятка-то с гаком, - поправила Маня, обиженная тем, что её причислили к бедным, - хватает, чтобы жить по-людски.
Иван Всеволодович знал, чтобы жить по-людски в среднем классе, из которого легко выпасть в осадок и очень трудно всплыть в пену, надо было иметь коттедж в два этажа, иномарку порядка 300 лошадиных сил, доходную спекуляцию или прибыльный чин в администрации, лохматую лапу в органах и еженедельные попойки с обжоркой до блевотины. Ему жить по-людски не светит.
- Маша,- попросил он, чтобы не углубляться в тошнотворную тему, - сообрази мне пару килограммов фарша для пельменей – надо к обеду успеть.
Бардо сразу же вернула на приятную личность дежурную обворожительную улыбку.
- Гриша, у нас есть утренний свежий фарш без добавок? Принеси на пару кило. Сейчас сделаем, - обнадёжила редкостного покупателя. – Женился?
- Да нет, я же, сама знаешь, - однолюб, - выразительно посмотрел на первую симпатию.
- Да ладно тебе, - смутилась та.
Гриша прервал объяснение, притащив чуть больше двух кило.
- Подожди, - остановил продавщицу, когда та подавала фарш, уложенный в пакет, и всунул в него приличный шмат говядины. – Как был ты чокнутым, так таким и остался, - повторил клеймо, припечатанное Каланче Дарьей. – Если всё же исправишься, забегай, экспедитором возьму по блату.
Блатной улыбнулся, удивляясь и завидуя деловитости бывшего одноклассника.
- Не справлюсь, - отказался ещё раз, - совесть заест.
- Какая такая совесть? – снова вспылил мясник. – О чём ты верещишь? Забудь! Ампутируй, пока не поздно, иначе не выживешь. У кого ты её щупал?
Отмирающий совестник поджал губы.
- У нас там её хватает. Почти все такие.
- Пока! – уверенно отрезал, словно аппендикс, удачливый современник рыночной эпохи. – Да пошёл ты! – и подал руку для прощального рукопожатия как другу.
Возвращаясь с богатой добычей, Иван Всеволодович был перегружен нерадостными мыслями. Как ни крути, а грицацуевцы правы: это они, избавившись от совести, делают настоящее, ощутимое дело, полезное не только для себя, но и для Родины. Мясо всем нужно. А кому нужны тонны вынесенных совестливым геологом проб и камней, сотни квадратных километров исхоженных площадей и кипы исчерченных, размноженных и спрятанных в архивах геологических карт и разрезов? Разве только кандидатам в кандидаты тухлых наук да дипломникам вузов? Больше десятка лет исходил Иван Всеволодович впустую, мог пешком обойти земной шар, так и не добыв для народа ни куска мяса. Чем оправдать своё существование? Судьбой? Маленькими делами, которые делал усердно и бесполезно, теша своё маленькое самолюбие и чересчур ранимую совесть? Но маленькие разрозненные делишки не сделают большого, а судьба благоволит не к тем, кто копается под носом, а к тем, кто умеет работать на перспективу и видит далеко вдаль и вширь, не зацикливаясь на приятных мелочах. Иван Всеволодович, как это ни парадоксально, был приверженцем чистой геологии без примеси рудных поисков. Он уже успел осмыслить, что любое найденное рудопроявление вызывает громадный, нездоровый, ажиотаж в геолого-административных кругах и сопровождается переходом на руководство по принципу: «Давай, давай!». А уж ежели засветит месторождение, то тут не до геологии в чистом виде. Сразу слетается самая крупная и подкусывающая мелкая саранча из институтов и главков большой столицы и столицы края и начинается подковёрный делёж приоритетов местными и дальними начальниками, под мудрым руководством которых по неизвестным прогнозам академических корифеев было обнаружено несчастное месторождение. Никто и не думает, и не спрашивает, как оно было найдено на самом деле, всем и так ясно, что оно должно было быть там, где найдено, а первооткрыватель всего лишь выполнил ремесленную работу. Затюканный заумными подсказками и многосторонними обширными объяснениями, как и что он нашёл, бедный геолог-поисковик, в конце концов, будет отодвинут в конец списка претендентов на награды и премии и тихо, незаметно сопьётся. Нет, Иван Всеволодович не хотел заниматься рудной геологией, не хотел добывать мясо и, значит, не хотел быть полезным народу. Но, всё же, в душевной тайне надеялся когда-нибудь найти хотя бы малюсенькое-премалюсенькое месторожденьице, за которое не уцепятся маститые геологи-акулы.
Чтобы как-то оправдать земное существование, весь следующий день занимался обустройством родительского хозяйства. Мать не нарадовалась на первенца: - «Как ты приедешь», - толкует, - «так я и сплю всю ночь без просыпу, и спину не ломит, и на каторге не устаю». А отец молчал, но по смягчённому выражению лица угадывалось, что и он доволен сыном. Неожиданный вечерний звонок вернул утраченную было надежду, а с ней исчезли и гнетущие мысли о земном прозябании. И вот он в уже сгущающейся темноте ждёт второго звонка.
И дождался.
- Всё пропало! – голос у Марии Сергеевны был тусклым, глухим, словно осипшим от внезапной болезни.
- Что случилось? – забеспокоился Иван Всеволодович. – Вы попали в ДТП? Провалили спектакль? – Иногда ему очень хотелось второго, чтобы она не отдалялась от него в успехе.
- Ни первое, ни второе. – От сердца у Ивана Всеволодовича отлегло. – Хуже!
А он-то было успокоился.
- Что хуже?
Она слегка напрягла голос, и слышалось, что начинает злиться.
- Спектакль-то как раз прошёл с триумфальным успехом: было много смеха, аплодисментов и вызовов актёров и режиссёра, были и цветы, и подарки. А потом… - голос её