из-за горизонта красным кругом с резкими границами, будто нарисованное пацаном на голубом ватмане. Стелющийся слоистый туман не торопился убраться с речки. День, похоже, обещал быть хмурым и ветреным, не для клёва.
- Что так припозднился? – без всякого интереса поинтересовался ранний рыбак.
- Так получилось. – Виктор явно был не в настроении. – С вечера лучше ничего не загадывать – никогда не получится. – Пессимист присел, даже не настраивая удочку. – С женой поцапались всласть.
- По какому такому поводу? – опять поинтересовался Иван Всеволодович без интереса, со скукой наблюдая за давно уже неподвижным поплавком.
- Да всё по тому же, - Виктор нашарил под собой мешавший камушек и зашвырнул в реку, распугивая рыбу. – Никак не можем выяснить, кто у нас в семье главнее.
- Выяснили?
- Чёрта с два: каждый опять остался при своём собачьем мнении.
- Так разбегайтесь, - посоветовал опытный семьянин.
- Нельзя, - Виктор тяжело вздохнул, - дочь родили.
Из такого тупика советчик не знал выхода.
- Ну, так смирись! Имей в виду, что чаще всего уступает сильный, умный и правый.
Виктор промолчал, очевидно, не желая причислить себя ни к первым, ни ко вторым, ни к третьим.
- Слушай, - захотелось ему умным разговором рассеять гнетущее настроение, - какой дьявол тянет нас, мужиков, за дурной язык: «Давай поженимся!» «Выходи за меня!». Бабы, что ли, выделяют какой-то ядовитый газ, что затуманивает мозги и оболванивает нас? Сболтнёшь так, сам не зная зачем, и готов – в ярме!
Поплавок у Ивана Всеволодовича как заговорённый плавал неподвижно словно щепка.
- Сам-то ты давно в ярме? – снова без интереса спросил он.
- Да, почитай, уж два годка. – Неудачливый рыбак и семьянин тяжело поднялся, кое-как наладил удочку, без спроса ухватил из чужой баночки две оранжевые горошины, нанизал на крючок, уколов палец и засосав боль, кое-как закинул снасть недалеко от берега и снова плюхнулся у самой воды, карауля добычу. – До родов была вся шёлковая, только и слышал: «Как скажешь», «Хорошо, сделаю», а после рождения дочери словно подменили бабу: стала пухнуть и всё чаще отбояриваться: «Сделай сам», «Не до тебя, обойдёшься». Потом и вообще с накопленной злостью: «Да пошёл ты!». Отчего это женщины, толстея, становятся нахальнее и злее – прямо пропорционально габаритам? – Затюканный победитель совсем забыл про удочку и тупо, не видя, глядел на дёргающийся поплавок.
- Гляди, у тебя клюёт, - подскочил глазастый напарник.
- А-а, пусть, - равнодушно ответил слепой рыбак. – Вчерашнюю твою рыбу она выкинула кошкам: никак не могли договориться, кому жарить. У тебя как?
- А никак, не успел ещё никому сболтнуть в затмении. – Ивану Всеволодовичу почему-то совсем не хотелось касаться этой болезненной темы, тем более с неудачником.
- Сколько же тебе годков?
- Тридцать с пятериком, а что?
- Годик-два ещё остались, чтобы успеть закабалиться.
Иван Всеволодович не вытерпел и снял с Викторова крючка замученную жертву кухонной философии.
- Чего это ты мне такой короткий срок отпустил?
Семейный оракул подтянул ноги, обхватил руками и сел по-женски, положив подбородок на острые колени.
- А с такой, - с удовольствием начал объяснять выстраданную в частых супружеских стычках мысль. – Жениться надо, если приспичило, как можно раньше, чтобы поставить на ноги одного-двух шкетов и освободиться где-то годкам к пятидесяти для последующей свободной жизни. Ещё можно будет покатавасить! Не поздно, конечно, вздохнуть полной грудью и в 60, но не позже – тогда уже не свобода будет нужна, а тёплая лежанка с обслугой. – Мыслитель оживился, пошевелил затёкшими коленями и поднял с них перегруженную демографическими идеями голову. – Я бы вообще для внутреннего спокойствия в государстве разрешил женитьбу только по контракту и не на всю жизнь, а на определённый срок, лучше всего на 10 лет. Если пара за это время притрётся, то пусть и дальше мается, но по новому договору, и больше двух контрактных сроков иметь нельзя. Тогда бы женщины поубавили наглости и зла. И разводов не надо, судьи бы освободились для настоящих дел. А если вдруг кому захочется увести кого-то из чужой семьи, пусть платит отступные как у футболистов. По тройному согласию. И в аренду можно его или её брать или сдавать на определённый срок по коммерческим соображениям или чтобы выветрилась дурь. Как ты считаешь?
Иван Всеволодович аккуратно смотал снасть, переставил баночку с икрой поближе к Виктору, уложил своих окуньков в сумку и собрался уходить.
- Я считаю, что сегодня клёва не будет. Бывай! – Позвал тоже скучающего под кустом Пушка и пошёл домой.
Он хорошо знал, да и мужики рассказывали: если рядом сядет с удочкой разговорчивый зануда и нытик, клёва не будет в любую погоду, а сегодня с утра и погоды нет. Небо сплошь затянуто мокрыми тучами, хорошо бы до дождя успеть под крышу. Пушок тоже, вон, побежал, не отвлекаясь, прямиком в конуру. Чёртов брачный теоретик! Испортил и клёв, и погоду. Да и день – тоже! Два года на женитьбу! Да Иван Всеволодович готов хоть сейчас да опоздал. А если бы не опоздал? Что бы у них получилось? Из Москвы бы она не уехала, а его не утянешь с Дальнего. Раз! Из театра, даже плохого, она ни за что не уйдёт, а он не мыслит себя без полевой геологии. Два! Ей нужны артистические тусовки, фестивали и гастроли, а ему достаточно гастролей на речку, море или в тайгу. Три! Достаточно? С чего это он решил, что они подходят друг другу? Хорошо, что не ляпнул чего не следует, а теперь она, по-видимому, и сама вляпалась – и слава богу! Значит – не судьба!
По своей улице уже не шли, а бежали под накрапывающим дождём, скрючившись и поджав хвосты. Пока готовил обед, кормил родителей, было ещё сносно, а после обеда захлестнула тоска. Захотелось домой. До жути! Надо же – домой! Корешки-то уже, выходит, приросли там, на краешке земли.
Хорошо в такую погодку, когда нудный осенний дождь равномерно и звонко молотит по палатке, а внутри от весело потрескивающей сухостоем печурки тепло и сухо, заняться обстоятельным разбором накопившихся маршрутных записей, образцов пород, зарисовок обнажений, шурфов и канав, а главное, сосредоточиться на идее, всегда выкристаллизовывающейся в конце сезона и настоятельно просящейся на геологическую карту. Замечательно пахнет свежесваренным кофе в закопчённой до черноты турке, а утомившиеся в последних торопливых маршрутах ноги отдыхают в тёплых шерстяных носках, и можно наметить, не торопясь, дополнительные маршруты, лёгкие горные выработки и отбор контрольных геохимических проб. В промокшем лагере тихо и недвижимо, все восстанавливают силы, а Коля-техник на соседних нарах ещё не просыпался, высунув в щель спального мешка нос и один закрытый глаз. Только изредка где-то вдали слышится звучный шум упавшего подгнившего дерева и глухо доносится рокот ручья, стремительно пробегающего по каменистому руслу. В такие тихие дни Иван Всеволодович любил мысленно углубиться в давно минувшие геологические времена и представить себе, что происходило в регионе за долгие миллионолетия, представить и изобразить на карте и разрезах так, чтобы было понятно и себе, и другим. Тогда-то и рождалась истина и достоверные прогнозы на поиск полезных ископаемых. Зря он, конечно, мотнул на этот богом проклятый юг. Как-то там упираются всеми четырьмя его партийцы, заканчивая сезон без дуролобого начальника. Захотелось позвонить главному геологу экспедиции, порасспрашивать, но тот обещал сразу же отключиться, как только Иван Всеволодович попытается отключиться от целительного отдыха. Будь он проклят! Хо-чу до-мой…
Вздумалось побаловать старичков пельменями. Заглянул в холодильник, а там мяса с гулькин нос. Пришлось переться на базар, благо дождь моросил терпимо. В крытом рынке, где он ни разу не был, стоял тихий цеховой гул, оживляемый щебетом воробьёв, прижившихся под крышей. Оглядевшись в поисках мясного ряда, продвинулся внутрь на звучные резкие удары топора по животине.
- Привет, Каланча! – из-за нагромождения решётчатых ящиков с разноцветными фруктами на него, улыбаясь, глядела сливовыми глазами яблокощёкая женщина с выкрашенными в апельсиновый цвет волосами. – Куда спешишь?
Вглядевшись, Иван Всеволодович с трудом узнал в русской таджичке Дашу Горячеву.
- Дарья!
- Узнал-таки, - удовлетворённо засмеялась торговка.
- По глазам. У тебя самые красивые глаза, и не изменились, - польстил Каланча бывшей однокласснице. Раньше, наездом в родной город, он слышал, что она окончила экономический факультет филиала Воронежского университета, а потом и агрономический фак сельхозакадемии, и – вот! На базаре! И цветёт! И радуется! – Как живётся-то?
- Прекрасно! Как в раю! – Дарья обвела полной рукой благоухающие райским ароматом плоды. – Пропиталась насквозь и «Шанели» не надо.
- А как же… - запнулся Иван Всеволодович на следующем вопросе.
- Два образования? – догадалась она. – Так здесь всё сразу: и экономика, и сельское хозяйство, и маркетинг, только на практике. – Даша опять рассмеялась, довольная ароматным местечком.
- Хорошо платят, да? – всё пытался уразуметь причины её базарной мимикрии идеалист-недотёпа.
- Крохи, - на губах её осталась улыбка, а тёмные глаза совсем почернели. – Облапошиваю лопухов, тем и живу, - и опять засмеялась, радуясь такой жизни. – Дом построили, машину купили, магазинчик у мужа, чем не жизнь? - Ивану Всеволодовичу пришлась не по душе её разбитная радость. Он не понимал, как можно одновременно облапошивать и радоваться. – Ты-то как, насовсем или в отпуск?
- В отпуск, - скупо ответил он.
- Как был чокнутым, так таким и остался, - выдала характеристику неудачливому однокашнику успешная однокашница.
- Ладно, я пойду, - закоренелому неудачнику захотелось побыстрее отойти от дурно пахнущего прилавка. – Тороплюсь: мясо нужно к обеду.
- Давай, топай, там Манька Бардо со своим страшилой Грицацуем орудует, Красуля наша, - чересчур смешливая Дарья опять засмеялась, но в смехе её отчётливо слышались надрывные озлобленные нотки.
Маша в их классе, да и в школе тоже, была первой красавицей, очень похожей на Бриджит Бардо в ранних киноролях. Все старшеклассники млели при виде протобриджитки и тосковали без внимания Мисс Школы, а она взяла и выбрала самого безобразного из них – хохла Гришку, зато весёлого и, главное, инициативного и предприимчивого, умевшего ещё в школе изрядно подкалымить на всяких левых незаконных подработках здесь, на рынке, и в частных лавочках. В нём при рождении была заложена душа торгаша, однако он умудрился параллельно с Машей окончить педвуз, и, оказалось, зря – так и не дождались ребятки деятельного педагога.
- Здравствуй, Маня, - подошёл Иван Всеволодович к крупной яркой блондинке, смахивающей на бюргершу из какого-нибудь захудалого Зальцбурга. К её большим голубым глазам под тёмными бровями очень шли белая рубашка с кружевным воротником, голубой фартук и, особенно, высокая голубая пилотка.
- Ва-а-ня… - овальное лицо местной бюргерши расплылось в приветливой улыбке, украсившись умопомрачительными ямочками на щеках, которые так и хотелось потрогать. – Какими судьбами?
- Да вот, приехал посмотреть на тебя хотя бы одним глазком да узнать – может, передумала? – Когда-то Каланча с упоением расписывал
