Яма

обращала, кажется, никакого внимания на подарки Кондрата, всё ходила в своем старом белом платьишке и вечера проводила у Игната, напевая ему свои чарующие неземные песни. И это тоже бесило Феклу.

Уж не гнала она больше Фаину, а только слушала, что говорит ей гадалка. Та обрадованно повторяла, что Аглая, - ведьма, волчье семя, что она околдовала Кондрата, что от нее только беды, что нужно как можно скорее избавиться от нее.  

Фекла смутно знала, что в городе ведется против Кондрата следствие – и только он сам, заколдованный своей Аглаей, ничего не видел и не слышал. И вот тут-то созрел в голове Феклы план.

Тяжелой бессонной ночью придумала она, как отомстить любовнице и вернуть мужнину любовь, и до самого утра беспокойно ворочалась в постели. Она решила рассказать властям обо всем, что знала, - о яме, о выкупах, об Игнате, от которого тоже рада была избавиться, - и только Антона и Антонину решила оградить от обвинений. Она долго и сладко представляла, как Кондрата посадят в тюрьму и она сможет с шумом и позором выгнать Аглаю из дома и извалять рожей в грязи. Годы, которые Кондрат вынужден будет провести в тюрьме, проносились в ее мыслях мимолетно, как осень, и она воображала, как будет писать ему длинные письма, полные преданности и любви, мечтала о свиданиях под надзором, той сладкой минуте, когда Кондрат раз и навсегда поймет, что нет в мире для него человека ближе и любимей, чем верная его супруга. Окружающие будут удивляться ее стойкости и преданности, но она пронесет свой крест до конца. Затем она встречала Кондрата у ворот тюрьмы и мысли уносили ее в новую, спокойную и сытую жизнь, обеспеченную накоплениями, спрятанными в погребе у Игната. Такой план созрел в ее некрепком женском уме.
\
Проснувшись утром, она вдруг испугалась, заново обдумав то, что задумала ночью. Но затем успокоилась, привела мысли в порядок и набралась решимости. Она даже повертелась у зеркала в своей комнате и заключила, что еще очень даже ничего.

Кондрата, на счастье, не было; только Антонина сидела у окна со своей куклой и кормила грудью. Аглая пропадала у Игната и тихо пела. Антон для развлечения избивал в сарае очередных пленников, так что слышались на всю улицу крики; на это сонно полаивал из своей будки Иван. Вдруг душа Феклы наполнилась нежностью и любовью к детям, и она подумала, что сделает ради их блага все, что старается она также и для них. Было серое, дождливое утро.

Через час Фекла оказалась у здания РОВД и долго топталась у входа. Вскоре, впрочем, она уже была в кабинете у следователя.

Она рассказала все, даже больше, чем было нужно, даже с выдуманными подробностями, - и только об Антона с Антониной не заикнулась ни разу. В душном кабинете, где она давала показания, еле скрывали радость и поили Феклу чаем. Отпустили ее только через несколько долгих часов, после заполнения каких-то протоколов и подписания каких-то бумаг, так что Фекла вышла из здания уже под вечер. Погода за это время переменилась и похорошела, из-за серых туч вышло вечернее солнце, озарив все вокруг прекрасным чистым свечением, и долгий путь к автобусной остановке проходил через березовую рощу, полную зелени и тени, и все это вместе, - и закат, и роща, и уже пожелтевшие листья берез, и пение птиц, и даже сыроватая после утреннего дождичка трава по обе стороны тропы, как будто пытавшаяся взять ее в объятья, - все это казалось чудесным и прекрасным, как чудесно и прекрасно все, что создано Богом, и в ту минуту кабинет следователя, гнусные подробности преступлений, выкупы и страх за будущее, и все остальное, из чего состояла жизнь Феклы, показалось ей в ту минуту несущественным и далеким, как какой-то сон, и остались из всего мира только, - закат, тропа, пение птиц. Приехав, наконец, домой, и снова не застав Кондрата, совершенно умиротворенная Фекла ушла в свою комнату и забылась там приятным крепким сном.

Кондрата взяли уже утром.

Такого в станице еще никогда не бывало.

Из города прибыло несколько грузовиков с ОМОНом, дюжина полицейских УАЗиков с мигалками, несколько дорогих черных машин ехали позади всех, и из темных окон смотрели на станицу какие-то важные люди в красивых костюмах. Приехали даже репортеры с камерой, чего в этих местах сроду не бывало. Станичники с перепугу подумали, что приехала новая власть, кто-то выбежал навстречу с хлебом-солью, но народ быстро разогнали полицейские, пригрозив пистолетами.

Быстро и организованно окружили дом Кондрата, по двору носились бойцы в масках и с автоматами; дети потянулись из всех уголков, чтобы посмотреть. Дверь вынесли вместе с косяком, слышалась пальба, а потом под аплодисменты вывели в наручниках Кондрата и погрузили в машину. Скрутили также и Антона; тот вздумал сопротивляться, махал топором, это из-за него слышалась пальба; вслед за ним вели и Антонину, которая показывала брату язык и хохотала. Из сарая вывели полуживых пленников, которых Кондрат продержал в сарае несколько недель.

Местные все это наблюдали с удовольствием и швыряли камнями, выбив в доме несколько окон. В толпе был и старик-сосед, который держал в руках испуганного гуся. Тут же была и учительша; эта держала портрет покойного мужа, перевязанный для наглядности черной траурной лентой.

Вокруг всего этого суетилась и Фекла; совсем не такой представляла она себе картину ареста Кондрата, кричала и требовала отдать ее показания обратно, падала автоматчикам под в ноги и рыдала, рвала волосы, но никто ее не слушал и в итоге, под общий гогот, бойцы избили ее прикладами. А Аглаи как будто и след простыл; к тому же, куда-то подевался и Игнат; их, впрочем, особо не искали, так как по делу одна проходила маловажным свидетелем, а другой числился душевнобольным. Перепуганный Иван растерялся и вздумал лаять; полицейские, чтобы позабавить собравшихся детей, пристрелили его целой очередью из автомата.

Еще долго в станице вспоминали этот день. Собирались во дворах, на улицах и избах бабки, мужики, бабы и дети, спорили; каждый старался рассказать то, чего другие не приметили, лепили отсебятину и небылицы, так что выходило, будто было целое побоище с трупами, пригнали якобы бронетранспортер, а Антон палил в ответ из пулемета. Много чего говорили в те дни.

Говорили, будто Фекла совсем спятила, а некоторые светлые головы уже догадались, что именно она была виновата в аресте Кондрата. Еще говорили, что где-то в лесу скрывался Игнат. Только про Аглаю никто не вспоминал.

Ночью случилось еще одно происшествие.

Как только стемнело, над станицей зажглось зловещее зарево и кто-то закричал «Пожар!». Неизвестно, кто поджег со всех концов дом Кондрата, но очень быстро он запылал, как факел. Горела новенькая облицовка, отравляя воздух удушливым дымом, горела красивым синим пламенем свеженькая краска, в окнах, как водоворот в стиральной машине, крутился огненный вихрь. Станичники, уже привыкшие к впечатлениям, уже вошедшие во вкус, собрались со всех окраин, перебудили даже среди ночи детей посмотреть, как «горит дом душегубцев». Кто-то пытался тушить и бегал с ведрами, но больше для вида; кто-то пытался проникнуть через окно внутрь, чтобы вынести телевизор, но сами попадали в огонь, и их вытаскивали обгоревших и еле живых. Все были охвачены воодушевлением, дети хлопали в ладоши: им казалось, что это какое-то представление, которое устроили для них. В доме сгорела бабка, про которую все почему-то забыли. К утру остался от дома один только обугленный остов да дымящееся пепелище.

На следующий день появилась в станице Фекла. Вспомнила она про коробочку в погребе, в которой Кондрат прятал деньги, и завыла, увидев, что стало с домом. С нею же была и Антонина; каким-то чудом она отыскала свое «дите», - пластмассовую куклу, которая наполовину расплавилась в пожаре, и несла ее на руках, как будто это был живой ребенок, которого она гладила и что-то шептала, как шепчут любимому ребенку во время болезни, стараясь его утешить и успокоить.

Фекла же разгребала руками завалы, чтобы попасть в погреб, ходила по горящим углам, совсем не чувствуя боли, но все понапрасну. Поблизости собрались соседи и сердобольные старушки пытались ее остановить. Антонина хохотала, смотря, как воет мать. А потом неизвестно из-за чего обрушились остатки крыши, взметнулась вверх пыль и зола, и навсегда погребла под собой Феклу.

Ночью, под утро, некоторые увидели, а некоторые нет, как в небе над станицей пронеслась красная комета. Старики начали креститься и сказали, что это дурное знамение.

 6

Через неделю назначен был суд; уж само собой, не могли местные пропустить такое событие.

Суд должен был состояться в городе, так что на сельском совете решено было отправиться всей станицей. Мужики побросали работу, дома; бабы отправились вместе с грудными детьми, тащились с колясками; погрузили в автобус даже какую-то старуху вместе с койкой, которая тоже хотела послушать да посмотреть. Суд стал в станице большим событием. Некоторые взяли с собой вещи, потому что боялись, что за время их отсутствия дом обкрадут; кое-кто взял даже мебель, так что небольшая площадь возле суда была заставлена шкафами, столами, какими-то старыми комодами. Молодежь бесилась; многие еще по дороге начали пьянствовать, время от времени случались драки и поножовщина; добравшись до площади, начали по очереди мочиться в фонтан. Городские попрятались по домам и смотрели из окон пятиэтажек, окружавших площадь.

Среди собравшихся был и старик-сосед, не отпускавший своего гуся. Он считал себя потерпевшей стороной, писал жалобы, требовал, чтобы его пустили на суд, но получил отказ и потому чувствовал себя обделенным. Учительша же, напротив, с раннего утра пропадала на суде, куда принесла портрет покойного мужа, и была очень рада оказаться в центре внимания. Тут же была и Антонина, и как всегда таскала с собой куклу, гладила распухший живот. Она ходила по площади, веселилась и смеялась, но нигде подолгу не задерживалась, так как отовсюду ее гнали. Она же не обижалась и показывала всем язык, и даже не думала уходить.

Стоял жаркий, знойный день, многие падали в обморок, но приходили в себя и продолжали стоять.

Все почему-то были уверены, что Кондрата непременно обезглавят здесь же, на площади, а Антона дадут на растерзание толпе. Кто-то даже растянул плакат с надписью большими буквами – «Требуем расстрела!» - но внизу была почему-то нарисована плаха и сгорбленная на ней фигурка, к которой было подписано в скобках; «Кондрат». Художник, нарисовавший его, ходил тут же гордый и хотел, чтобы его заметили.

В полдень дошли до толпы слухи, что Кондрата приговорили к пожизненному, а Антона, к тому моменту как раз достигшего совершеннолетия, к двадцати годам. Толпа начала бурчать, недовольная приговором. Молодежь к тому времени напилась достаточно и искала, на ком выпустить пар. К тому же, у пьяных людей обостряется чувство справедливости. Начинались волнения. Кто-то выкрикнул, что народ обманули и нужно захватывать здание суда. Откуда-то взялись вилы, топоры.

Не долго думая, толпа стеной обрушилась на здание. Полетели в окна камни, бутылки; кто-то палил из ружья; вскоре в нижних окнах не осталось ни одного целого стекла, из