завтра, потому что у него завтра нет. Он уже четвертый день как застрял в сегодняшнем дне, во второй половине которого небо заволакивает тучами и сверху начинает сыпать мелкий против¬ный дождь. Полная мряка, а не жизнь. От этого хотелось сделать что-то чу¬довищное, страшное.
Тесть молчал, будто сдох. И Петр чем-то внутри, может быть селезенкой, понял, что Павел Васильевич исчез навсегда, оставив вместо себя маленькую, но опасно разростающуюся душевную опухоль, которая неизвестно как называ¬ется. Может быть так начинается рак, а может быть - совесть? А на кой черт она ему нужна? Нужно успеть еще много чего сделать, прежде чем команды от этой опухоли станут хватать его за руку, за ногу или за душу. Петр не сом¬невался, что его дальнейшая жизнь будет зависеть от этой горькой пакости внутри, которую он выдрал с корнем почти сразу же, после того, как расс¬тался с Ириной.
Где же она сейчас, такая высокомерная, ироничная и самоуверенная.
- Где же ты, где же ты любовь моя?..- неожиданно стал он напевать в пол-голоса:- Для кого твои глазки горят?..- и резко оборвав себя, рявк¬нул:- Какая к черту любовь?!! Не было ничего!
Он чувствовал себя рядом с ней как дошколенок с выпускницей последнего класса. Повороты ее мыслей и желаний ему были совершенно непонятны, но приятны. Он был ею очарован, простодырый дурачок. Был носильщиком ее порт¬феля между домом школой. И при этом она училась в восьмом классе, а он в десятом. Петр терпеливо ждал, пока Ирине не исполниться восемнадцать и попросил ее стать его женой. Все происходило почти так, как было написано в старых романах. Она подумала около месяца и согласилась. Петр был счаст¬лив до безумия.
Но через пол-года Петра забрили в армию. А еще через пол-года Ирина родила мальчика, которого назвала Олегом. Петру совсем не нравилось это имя, о чем он и написал в письме. Но Ирина проигнорировала его возмущение. А еще месяца через три ему написал какой-то малознакомый парень, живший в их же поселке, и откровенно сообщил, что Ирина гуляет направо и налево, не пропускает ни одних танцев.
Петр озверел от этого письма и сбежал с поста у ГСМ, закопав автомат в ближайшем лесочке. Спрятав солдатскую форму в кустах, он переплыл бурную речушку и постучал в крайнюю хату небольшой деревеньки. Там объяснил, что он студент, работает на археологических раскопках, пошел купаться с друзь¬ями, где они выпили и он хотел переплыть речку, но чуть не утонул.
- Так ваша экспедиция э-вон где!- неторопливо проговорил хозяин, сидя с ним за столом и ткнув вилкой с соленым огурцом в темное ночное окно:- А ты здесь. Далеко тебя братан занесло.
- Я долго шел пешком,- соврал Петр.
- И не в ту сторону,- гыгыкнул хозяин и поднял стопку с мутной само¬гонкой:- Давай, поехали...
Они выпили еще по одной. А на другой день, Иван Соломин снабдил его братниной одеждой, подошедшей по размеру, сам Иван был очень крупный, дал немного денег и под крестное знамение старухи, матери Ивана, Петр вышел из дома, намереваясь во что бы то ни стало отмахать на поездах пять тысяч верст и приехать домой, чтобы самому убедиться в плохом поведении его за¬конной жены.
До дома он доехал, но не в пассажирском вагоне, а в товарняках: то на куче угля, то песка, а то вообще в пустом пульмане. Его еще не ждали около дома. Поэтому Ирина удивленно вскинула брови и почти равнодушно спросила:
- Тебя отпустили по ранению или в отпуск?- но присмотревшись к его грязной затрепанной одежде, а дело было вечером, добавила:- Иди к родите¬лям и приведи себя в порядок. В таком виде я тебя в дом не пущу. Ты весь антисанитарный.
Он пошел к родителям, к ее родителям, потому что его отец и мать умер¬ли, а перед самой армией почила и тетка, навещавшая его в детдоме. Вот там-то его и ждала засада. А на пол свалил его Павел Васильевич, дико зао¬рав:
- Скорее! Скорее! А то он у меня вырвется!
В дом влетели крепкие парни в солдатской форме, защелкнули наручники на запястьях и сунули в кузов ГАЗона.
- Дурак,- презрительно сказала Ирина, появившаяся из темноты в квад¬ратном отсвете окна.
- И-ди-от!- почти по слогам произнес тесть и зло сплюнув, ушел в дом.
Народу при этом почти не было. Петр жадно окинул взглядом округлившую¬ся фигуру Ирины и отвернулся. Он уже стал понимать, что дисбата ему не из¬бежать.
И действительно, его привезли не в родную воинскую часть, а в какую-то иную, относящуюся к МВД, где пахло чем то очень давно прокисшим и перебро¬дившим. Именно там он впервые узнал, как пахнет тюрма. В бетонной камере без кровати, без стола и стула, щуплый угрюмый капитан в армейской форме, сказал:
- У тебя есть выбор: ехать в свою часть и после суда в дисциплинарный батальон, а потом дослуживать, или попотеть у нас, до того, пока тебя не покалечат или не ликвидируют. Но прежде мы тебя кое-чему научим. И если твоя голова набита не опилками, то ты выживешь. Но о семье можешь забыть, тем более, что твоя половина подала на развод. Так что... думай.
Через три дня, получая одну лишь воду и кусок хлеба раз в день, Петр забарабанил кулаками в обитую железом дверь. Его вывели в коридор и до¬вольно спокойно отвели в небольшой кабинет, посреди которого стояла при¬винченная к полу табуретка, а напротив нее небольшой письменный стол с яр¬кой лампой под жестянным колпаком. За столом сидел тот самый капитан, опе¬ревшийся локтями о стол, и расслабленно положив подбородок на скрещенные пальцы.
Петр не успел ничего произнести, собираясь с мыслями, он тяжело дышал. За него сказал капитан:
- Значит, в нашем полку прибыло?- и не дожидаясь ответа Петра, продол¬жил:- Но учти - тебе будет очень тяжело. Тренировки и первоначальная учеба прерывается лишь после обморока ученика.
- Согласен,- кивнул головой Петр.
Пять лет он каждый день находился между жизнью и смертью, таким опас¬ным было учение выходить победителем из самых невероятных ситуаций при ликвидации манекенов, охраняемых настоящими телохранителями. Лишь сначала на тренажерах применяли холостые и газовые патроны, а уже через пол-года, когда отсеялось две трети "подопытных", телохранители стали применять бое¬вые патроны, при чем, сами иногда страдали и погибали. Они тоже учились.
Так отсеялась еще половина, от оставшейся первоначальной трети. Но ес¬ли две трети отсева перевели в дисбат надсмотрщиками, то последняя полови¬на была попросту ликвидирована. И почти ни у кого из "подопытных" не было родителей или близких родственников. А если кто и был, то им пришли изве¬щения о геройской гибели солдата во время тактических учений.
Сумашедшая нагрузка на тело и начавшую коченеть душу, товарищ по нес¬частью Сергей, так же как и он попавший в эту нигде не прописанную часть, и появившийся в голове обнаглевший до невозможности тесть, совершенно отв¬лекли Петра от мыслей об Ирине. Сначала он о ней стал забывать, а потом ему показалось, что они были лишь немного знакомы. На этом он и остановил¬ся.
Но вот сейчас, медленно тащась по радиальной улице в сторону своей квартиры, неожиданно вспомнилось то, на что он наложил табу. И Петру стало плохо. Однако он благополучно добрался до своего дома, механически закрыл дверцу "Жигуля" на ключ, так же на автопилоте попал в квартиру, закипятил чайник и опомнился лишь тогда, когда обжег губы купеческим кипятком.
Съев после чая свою вечную сайру, Петр заторопился, потому что уже наступила вторая половина дня и небо затянуло тучами.
Он ехал за город, к не сгоревшему особняку, решив во что бы то ни ста¬ло добыть хоть крохотную информацию о том, почему для него каждое утро на¬чиналось с тринадцатого октября. Петр очень четко ощущал окружающую дейс¬твительность и верил, что все это происходит с ним в реальности, а не во сне.
Не доезжая ста метров до двухэтажной громадной дачи с высоченным забо¬ром, Петр спрятал машину под аркой разросшихся кустов, над грунтовой доро¬гой, вильнувшей с асфальта в лес. На столбе у калитки из прутьев окрашен¬ных в черное и толщиной с палец, висел домофон с глазком видеокамеры и микрофоном-динамиком.
Петр неприязненно сморщился и решил не представляться. Подпрыгнув ря¬дом с калиткой, ухватился пальцами за шершавый бетон забора, легко перенес свое не потерявшее силу и гибкости тело через преграду. Продравшись сквозь колючие кусты у забора, потопал к высоким стеклянным дверям виллы, отсве¬чивющих синим. Как он не оглядывался, собак не обнаружил. Очевидно хозяин особняка не выгонял своих защитников в непогоду на улицу. А с серого неба сыпала мерзкая водяная пыль.
Как только он поднялся на широкую площадку у входа, одолев восемь сту¬пенек, стеклянные двери с шипением расползлись в стороны. Но за ними были вторые такие же двери, непрозрачные, зеркальные. Первые уже закрылись, а вторые медлили. Петр понял, что его изучают через стекло те самые двое го¬рилл, решая: открывать или нет.
Двери зашипели и поползли в стороны. Очевидно телохранители бывшего кадровика не восприняли посетителя всерьез. А зря. Петр вошел в простор¬ный, знакомый вестибюль и увидел перед собой двух амбалов, молча ожидавших объяснений. Ни слова не говоря, он сделал к ним незаметный шаг, и два раза стремительно крутнувшись на левой ноге, кувыркнул обоих на пол, попав реб¬ром подошвы под ухо каждому.
- Похвально, похвально,- услышал он надтреснутый старческий голос из динамиков сверху.
Не медля, Петр быстро поднялся по широким ступенькам на второй этаж, держа в левой руке нож с ядовитыми стрелами, а в правой кастет, из винтеля от водопроводного крана. Но собак не было. Они находились рядом с хозяином за третьей по счету дверью, которые Петр открывал, продвигаясь по длинному балкону опоясывавшего треть дома изнутри.
Седой старикашка сидел за широким столом в огромном кресле, рядом с ним на полу тяжело дышали два бульдога, роняя слюни на пол.
- Я ожидал вашего визита,- сообщил хозяин и жестом пригласил Петра за¬нять место в кресле по другую сторону стола. Все стены кабинета были прев¬ращены в книжные шкафы, заполненные до отказа толстыми томами с золотыми буквами. В углах кабинета стояли четверо рыцарских лат, которые при первом визите Петр не заметил. На паркетном блестящем полу, у затемненного окна стояла кадка с двухметровой пальмой.
- Зачем же было их выключать?- поинтересовался хозяин у Петра. И не дождавшись ответа, сказал:- Я бы спокойно пропустил вас без всяких фокусов.
- Мне надоели детские игрушки в боевиков,- хмуро бросил Петр и помед¬лив, спросил:- Кто мною управляет?
Старикан удивленно приподнял брови и совершенно откровенно признался:
- Насколько я знаю, пока никто.
- Значит: заказ домушникам было ваших рук делом? И приковать меня к кровати - тоже?
- Но я же послал их вторично, чтобы они устранили свою самодеятель¬ность. Я только и хотел всего-то привлечь ваше внимание к себе...
- С какой целью?
Хозяин немного помедлил, открыл деревянный ящичек на столе и выудив из него табачного цвета сигарету, протянул Петру:
- Кубинские. Натуральные.
Петр неприязненно мотнул головой и неожиданно осознал, что вот уже почти пять суток не выкурил ни одной сигареты и даже не вспоминал о них. Старик хотел убрать сигарету обратно, но Петр передумал и протянул руку. По губам бывшего кадровика пробежала едва заметная усмешка. Он тут же вер¬нул
