крашеные синие табуретки.
- Может, всё-таки, чаю?
- Нет, - ещё раз отказался неуступчивый гость и рассказал вкратце о Сергее Ивановиче, сердечном приступе и наказе врача. – Я никого, кроме вас, близко не знаю, вот и пришёл.
Хозяйка поднялась, вытащила из тёплой духовки завёрнутые во влажное полотенце румяные пирожки, такие аппетитные, что Владимир невольно сглотнул голодную слюну, переложила их в белую салфетку, аккуратно завернула и завязала.
- И правильно сделали, - похвалила взволнованного гостя. – Давайте поступим так: раз его нельзя оставлять одного надолго, особенно сегодня, то мы немедленно пойдём к вам, а по дороге решим, кто ему лучше подойдёт из тех, кого я знаю. Идёмте, не будем медлить – а вдруг ему сделалось плохо?
Она стала торопливо одеваться, не слушая ленивых возражений Владимира о том, что уже поздно, и лучше бы она дала ему адрес какой-нибудь потенциальной сиделки. Вспомнив, что здесь квартирует рыжая, спросил:
- А где Зося?
- Ушла домой. Завтра городская комсомольская конференция, занятий у неё в школе нет, вот и ушла проведать родителей.
Они почти бежали по тёмной улице, спотыкаясь и оступаясь, и конечно, никакого разговора о сиделке не получилось. Сергей Иванович, услышав торопящиеся парные шаги, окликнул встревожено:
- Кто там? Володя?
- Я, Сергей Иванович, - поспешил успокоить Владимир, - со мной гостья. Знакомьтесь: Лида.
Смущённый нежданным женским визитом хозяин приподнялся, хотел встать, но, вспомнив, что раздет, слегка покраснел и попенял квартиранту:
- Что ж ты не предупредил меня?
- Лежите, лежите, - с улыбкой успокоила гостья, - это я виновата: сама напросилась, как Володя ни отговаривал. Вас ведь Сергеем Ивановичем зовут? – сама представила себе стушевавшегося комиссара.
- А вас – Лидия… а по батюшке?
- Просто Лида, мне так больше нравится: не чувствуется годков.
- Тогда и я для вас - просто Сергей, а хотите – Серёжа, - было видно, что женщина понравилась ему с первого взгляда, с первого незримого прикосновения душами. – Я ещё не совсем развалился, так что идите на кухню, и я следом приплетусь, будем чай пить и ближе знакомиться.
- Ой, да вы совсем молодцом! – засветилась улыбкой с ямочками на полных щеках Лида. – Можно, я у вас на кухне похозяйничаю? Люблю кухарить.
Не дожидаясь разрешения, она, чуть покачивая полными широкими ягодицами, двинулась на кухню под ощущаемым пристально-оценивающим взглядом улыбающегося ожившего хозяина, напрочь забывшего о валящей слабости и пугающей боли в груди.
Усевшись за стол, мужчины с удовольствием наблюдали за хлопотами женщины, быстро освоившейся в чужом цеху за привычными станками и конвейером. Зашкворчали, разогреваясь и разбрызгивая талонный жир, замешанный то ли на олифе, то ли, ещё хуже, на мазуте, фирменные Сергей-Иванычевы драники, торопясь, вскипел чайник, одуряющее запахло свежей заваркой и ещё какой-то приятной травой.
- Я добавила немного мяты, сердечникам полезно, успокаивает, - пояснила расторопная повариха. Ждать и наблюдать за ней, полной, мягкой, улыбающейся, было приятно.
А когда посередине стола водрузились румяные от удовольствия пирожки, хозяин засмеялся вслух, окончательно выздоравливая.
- Вы, Лида, прямо колдунья.
- Если бы… Тогда бы я перво-наперво вас на ноги поставила, - и зарделась, вспомнив, что у хозяина только одна нога.
И тот помрачнел при нечаянном упоминании о его уродстве симпатичной женщиной. Хорошо, что всё было готово к застолью, и грустная пауза не затянулась. Старшие обсуждали достоинства драников и пирожков, а младший усердно их ел. В нём вдруг пробудился зверский аппетит, как часто бывает после сильного нервного стресса. Под успокоительную беседу о кулинарных рецептах, жёстко ограниченных возможностями карточного снабжения и базарной дороговизной, о том, где и чем можно отовариваться, как добыть дрова и уголь, о трудных первоклашках 8-12-ти лет, которые уже курят и ругаются матом, об одиночестве, с которым надо смириться, о болезнях, которые подкрадываются внезапно, он ополовинил пирожки и драники, выпил два стакана мятного чая и осоловел. Нестерпимо потянуло в сон. Пара за столом была занята только собой. Они сошлись характерами, к тому же у одного долго не было женщины, а у другой – мужчины.
- Я пойду к себе, - поднялся Владимир, поняв, наконец, что лишний. – Лида, будете уходить, позовите – я вас провожу.
Она недоумевающее взглянула на него и не ответила, очевидно, не восприняв предложения толком. Устав до самой последней косточки, до самого дальнего закутка мозговых извилин, Владимир тяжело рухнул на постель, закрыл глаза и … всё. Так тяжело и так быстро он никогда не засыпал. И спал, совершенно отключившись, как будто душа замерла, тоже переутомившись, не шевелясь и не просыпаясь, в одном неудобном положении – на спине до тех пор, пока что-то сильно не толкнуло изнутри, мгновенно вернув в сознание, как будто и не засыпал. Он испуганно вскочил на ноги, вглядываясь в темноту и вслушиваясь в тишину, посмотрел на светящийся циферблат часов – было пять с немногим. Ого! Он проспал почти семь часов. Осторожно, боясь потревожить Сергея Ивановича, ощупью побрёл по надобности на двор, постоял там, справив нужду, приходя в себя и вглядываясь в льдистое мерцание звёзд. От резкого сухого холода они сверкали как алмазы. Стоял до тех пор, пока не закоченел до дрожи, пытаясь уловить шум мотора чёрной «эмки». Так и не дождавшись, пошёл в дом, потирая плечи и поняв, что больше не заснёт и будет караулить тревожные шумы улицы.
- Володя, - окликнул из темноты своей комнаты Сергей Иванович, - что-то мне неймётся, встать не могу. Включи свет и принеси воды, надо, наверное, снова навалидолиться.
Почти бегом Владимир вернулся с водой, включил свет и пытливо вгляделся в побледневшее потное лицо комиссара.
- Может, опять «скорую»? – спросил он, испугавшись нового приступа, спровоцированного, наверное, слишком активным вечером больного. – Извините, заснул как убитый.
- Вот и хорошо, - успокоил Сергей Иванович, - тебе работать. – Он слабой рукой засунул в рот опять две таблетки и жадно запил водой, проливая её на грудь. – Иди, досыпай, скоро утро. Скорей бы!
Владимир взял у него пустой стакан, коснувшись холодных пальцев больного, поставил на стол и сел на стул, обхватив верх спинки руками и утвердив на них подбородок.
- Посижу немного, всё равно не заснуть. Стыдно – Лида ушла ночью одна.
Сергей Иванович слегка улыбнулся хорошим воспоминаниям.
- Славная женщина. Обещала прислать старушку на неделю-другую, и сама будет навещать. Забрала рецепт и карточки. Теперь мы у неё на иждивении. Воистину людей объединяют общие беды и слабости, а не взаимные успехи.
- Не опасно ей приходить к нам? – смущаясь, высказал Владимир мучавшие опасения и за свою жизнь. – Следом за Сашкой могут приехать и за нами. Как вы считаете?
Сергей Иванович, собираясь с ответом, пошевелился, несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, проверяя грудную боль на живучесть, и, удовлетворённый тем, что она отступила, сказал коротко, не обнадёживая:
- Не исключено.
Он снова хотел добавить, что постоялец волен уйти, скрыться, но удержался, предоставив тому право самому определиться.
Владимир встал, медленно и взволнованно заходил по комнате, с усилием соображая, что предпринять, если приедут. Два варианта он отмёл сразу: бежать сейчас, немедля, и оставить Сергея Ивановича одного или безропотно сдаться вместе с ним. Что остаётся?
- Уходить надо, Сергей Иванович, попросту – бежать, пока не поздно.
Сергей Иванович хмыкнул, засветившись иронично прищуренными глазами.
- И далеко мы с тобой убежим на трёх ногах и с одним подкачавшим сердцем?
Опершись руками о края кровати, он подтянулся и сел, прислонившись к спинке и заткнув под поясницу подушку. Предстоял серьёзный разговор.
- В жизни никогда ни от чего и ни от кого не бегал. Отступать – да, отступал, но со смыслом. Бежать сейчас – смысла не вижу. Не станет ли побег признанием вины, которой нет, как думаешь?
Владимир молчал, для него вопрос стал решённым.
- Бояться мне нечего, - продолжал комиссар, - я не виновен и хочу остаться с чистой совестью до конца дней своих.
- Перед кем? – почти выкрикнул, не сдаваясь, оппонент.
- Перед собой, Володя, перед собой, другие мнения для меня менее интересны. Лёжа в бездельи, я по-всячески думал и, в конце концов, пришёл к твёрдому выводу: из партии меня гнать бесполезно – я был коммунистом, коммунистом и останусь. Для осуществления коммунистической идеи нет прямой необходимости состоять в партии, достаточно руководствоваться её принципиальными положениями, свято верить в победу и неустанно работать на неё, не обращая внимания на временные тактические искривления стратегической линии временными людьми, просочившимися в партию и временно захватившими власть. Партия сейчас больна НКВД-шной заразой, но верю, что выздоровление и прозрение наступит скоро. И не беда, что с вырезаемой заразой приходится жертвовать и здоровой тканью, даже если эта ткань – ты. Что значит одна жизнь по сравнению с жизнедеятельностью партии, направленной на счастье миллионов?
Владимир не был согласен с жертвой даже одной жизни, тем более своей – он не полумифическая Жанна д,Арк – ради будущего неизвестного счастья миллионов.
- Если приедут, я уйду дворами.
Сергей Иванович сразу обмяк, как надломился, помолчал и, не поднимая глаз, поняв, что не убедил, глухо согласился:
- Хорошо, если удастся.
Всё, что нужно, было сказано. Реальной, осознанной, духовной близости не получилось, остались понимание и уважение разных позиций.
- Смотри-ка, - деланно удивился комиссар, прервав затянувшееся молчание, - уже шесть, - и добавил, примирительно глядя на несостоявшегося «сынка»: - Судя по их повадкам, в людное время они не появятся. Сегодня тебе придётся собираться самому, - он соскользнул на спину, удобно уложил голову на подушку, отвернувшись к стене, и затих, давая понять, что лишних разговоров не хочет.
Глава 5
- 1 –
На утренней раскомандировке ему не досталось маршрута.
- Приказ директора, - объяснил начальник-майор, - на сегодня освобождён. С базы не отлучайся, будь на виду.
А он-то надеялся уехать в Брест, оставить машину на тамошней базе, найти последнего агента и отсидеться у него с недельку, а потом наведаться в Минск на главпочтамт и получить зашифрованный адрес встречи со связником или резидентом, который и определит дальнейшую судьбу Васильева – быть ли ему ещё кем-то здесь или стать прежним Кремером и вернуться в Германию.
Не вышло. Пора прощаться с железным другом. На глаза навернулись слёзы – что-то часто они наворачиваются в России – как будто терял живого близкого человека. Как обычно, с одного нажатия стартёра завёл мотор, с удовольствием и грустью послушал ровный мощный гул, бережно тронул машину и отвёз на место прицеп, вернулся назад, заглушил железное сердце – последний рейс завершён – и застыл в раздумьи, привычно обхватив баранку руками. Что означает отстранение от поездок? Простое увольнение под нажимом НКВД или предстоящий вызов в контрразведку с непредсказуемыми последствиями? Или арест здесь, вопреки их обычаям? Нет, второго и третьего не будет: он уйдёт раньше, уйдёт, даже если придётся
