=1=
Отдать двадцать пять лет медицине, и оказаться ненужным обществу? Тяжко. Куда теперь с узкой специализацией детского травматолога? Медицину рушит "зурабовладельческая" реформа. Найти приличное место вне медицины нереально. Особенно, кому за тридцать пять. Ему пятьдесят. Пробовал устроиться в газеты. Но какие у него преимущества перед молодёжью, чтобы надеяться на работу? Знание компьютера и владение машинописью теперь обычность. А в упоминании о членстве в Союзе писателей теперешние слушатели улавливают только первое слово и сально ухмыляются. К тому же за острые былые публикации он давно в опале, и редактора шарахаются от него, как от нечистого.
- Ты чё, козёл пархатый, ослеп, в натуре!
Антон Викторович до того погрузился в тягостные раздумья, что не заметил, как перед ним к тротуару припарковалась иномарка. Дверца внезапно распахнулась, и Антон Викторович наскочил животом на её ребро.
- Извините, - автоматически выскользнула из Антона Викторовича врождённая интеллигентность. Он остановился, высвобождая сознание из-под остатков тяжёлых мыслей.
Приятель, главный инженер с мясокомбината, предлагал идти к нему разделывать туши. Какая тебе, говорит, разница, людей резать, или зверей. Зарплата двенадцать тысяч – не то, что врачебные две с половиной.
Антон Викторович усмехнулся.
А что, здоровье позволяет, он в спортивной форме, занимается русским бегом – в трусах по снегу, шестнадцатикилограммовые гантели кидает… Из врачей в мясники - единственный вариант на данном этапе жизни!
Усмехнувшись ещё раз, Антон Викторович качнул головой.
Ну и зигзаги! Разве мог он когда-либо допустить, что лучший в городе врач-диагност детской травмы окажется ненужным городской медицине и подастся в мясники, разделывать туши? Может и нашлось бы тёплое место, если поменьше языком о бардаке в медицине трепал, права не качал, да побольше задницы начальству лизал.
- Нет, ты погляди на него, он ещё и ухмыляется! Ну ты чё остановился, в натуре! - заорал петушиным голосом молодой из кабины. – Уйди с дороги, провинция, хозяину пройти надо!
Антон Викторович ненавидел "хозяев жизни" с ломающимися петушиными голосками. Старшие хоть и гады, но сами воровали. А эти даже красть не трудились – на папашкиных машинах ездят.
С водительской стороны выскочил тощий, прыщавый молодой в длинном хламидообразном пальто, схватил Антона Викторовича за грудки. С пассажирского сиденья неторопливо спустил ноги в мир другой молодой – в красивом костюме, с шёлковым шарфом на шее.
- Врежь ему, чтобы гляделки работали и дыбалки шевелились! – прогнусавил белошарфый приятелю, презрительно разжёвывая жвачку и слова. – Белым людям к ресторану подъехать невозможно! Куда ни плюнь – в бомжа попадёшь! Мужик, милостыню просить иди на паперть!
- Я милостыню не прошу, барин, - огрызнулся Антон Викторович.
- Ты чё выступаешь? Врезать, да? Врезать? – распалял себя тот, что в хламиде.
Я – бомж?! Милостыню просить?! Мне – врезать?! Ты, сучонок, наверняка хоть раз в жизни, да приходил ко мне в поликлинику, в штаны писал от страха, что уколю! А я: "Сю-сю-сю, пу-сю-сю! Не бойся, мальчик, я тебе больно не сделаю!" Какие же из вас сволочи вырастают!
Ударом сверху Антон Викторович сбил ручонки противника со своей груди и наградил молодого таким хуком, что тот мешком свалился на тротуар.
- Ах ты, козёл! – возмутился белошарфый. – Ну, ты сам этого хотел!
Он вылупился из кабины и, виляя задом, стал в боксёрскую позу. Продемонстрировал короткий "бой с тенью", и затанцевал, намереваясь послать "старичка" в нокаут.
Антон Викторович на боксёрские "па" не отреагировал. Но едва противник приблизился на достижимое расстояние, без подготовки врезал молодому пинком в пах. Не жалея врезал, будто пробил одиннадцатиметровый удар. Сдавленно ойкнув, молодой сжал коленки, схватился руками за промежность, медленно осел и завалился на бок.
Ночью был морозец, днём потеплело, грязь на асфальте оттаяла.
"Крутой прикид изгадил, неряха", - укорил Антон Викторович белошарфого и оглянулся. Вдалеке одинокие прохожие, окутанные заботами, как густым туманом, спешили убежать от себя. Из "предбанника" ресторана за потасовкой наблюдал скучающий "человек" в ливрее. Заметив, что на него обратили внимание, безразлично отвернулся. Этот вряд ли кому скажет о том, что видел. Меньше знаешь, дольше живёшь. Потому как, угодив ищущему, можешь не угодить скрывающемуся. А неизвестно, кто хуже.
Антон Викторович поднял ключи, выпавшие из руки молодого водилы, подумал немного и сел в машину. С любопытством огляделся. Газ, сцепление, тормоз как у наших. Ручка скоростей другая. Но – видел в кино: туда-сюда…
Вставил ключ зажигания, завёл машину. Сдвинул рычаг скоростей на одно деление… Поехала!
На пассажирском сиденье лежала барсетка. Метров через сто Антон Викторович свернул в переулок и остановился. Открыл сумочку. Права, техпаспорт. Пачка денег в палец толщиной. Рубли в сиреневых и зелёных бумажках, доллары сотнями и десятками. А что… Делать ему, безработному, нечего, посидит неделю дома, отпустит бороду, сменит имидж.
Антон Викторович хмыкнул, удивляясь своей рисковости, сунул деньги в карман, сумочку бросил на заднее сиденье, поехал дальше.
Наверняка эти очухались. Поймают машину и кинутся вдогонку.
Антон Викторович свернул ещё раз, проехал двором, выехал на параллельную улицу. Бросить машину? Слишком просто для молодых наглецов.
У обочины стоял громадный джип. Судя по потёкам от растаявшего инея, стоит здесь со вчерашнего дня, а может и дольше. Значит, хозяин не на минутку отлучился, и не через пятнадцать секунд прибежит.
Проезжая мимо, Антон Викторович намеренно прижался к джипу. От скрежета металла мурашки по коже побежали. Джип испуганно заверещал сигнализацией, потом заорал сиреной, как от боли.
Антон Викторович вильнул к тротуару, выскочил из кабины, юркнул под арку, ведущую во двор.
Народ привык к визгу сигнализаций, реагирующих на проезжающие грузовики. Хозяин, если он дома, выглянет в окно не сразу. Выглянув, увидит свою технику на месте. А когда спустится к машине, обнаружит, что бочина искорёжена! И у стоящей рядом машины аналогично! Вот пусть и разбираются.
Антон Викторович швырнул ключи от экспроприированной машины в мусорку, прошёл через двор, вышел на улицу, сел в автобус и поехал в другой конец города. Книжки про шпионов читал, знает, что после "дела" надо замести следы. На душе было тревожно и… весело.
=2=
Шагая по улице, Антон Викторович вспомнил разговор с соседом, который недели две назад угощал его за избавление от мучительной сухой мозоли на мизинце стопы.
- Пожарным надо платить только за тушение пожаров! - выдал перл Антон Викторович после третьей банки пива. С устатку, да после нервотрёпки на работе он быстро захмелел.
- Чем они тебя обидели? – хмыкнул Петрович, посасывая плавник сушёного леща и скептически поглядывая на доктора.
Петрович в молодости закончил институт, работал инженером, но во времена перестройки его завод "прихватизировали" москвичи, быстро обанкротили и удачно растащили на металлом. "Чтоб у Горбачёва геморрой красным перцем всю жизнь горел!" – ругался Петрович, вспоминая инициатора перестройки. В общем, последние два десятка лет он работал простым электриком.
- Когда пожарные не тушат пожары, они не работают, - указал пальцем в окно Антон Викторович. – А чтобы иметь полную зарплату, пожарные должны тушить не меньше десяти пожаров в месяц. По одному пожару на дежурство. А за сверхплановые пожары – премию!
- Что за чушь… - искоса глянул Петрович на доктора, сомневаясь, здоров ли тот. – Эдак они сами начнут поджигать, чтобы зарабатывать.
- Не чушь! Я работаю детским травматологом. Согласно последним нововведениям, я должен принимать энное количество больных в день, в неделю, в месяц. Если больных меньше, моя зарплата тоже меньше. Вылечив всех, я останусь на чёрном хлебе. Поэтому, не буду я рассказывать больным и их родителям, как избежать травм, не буду назначать эффективные лекарства – пусть ходят ко мне чаще и дольше. И не два раза в месяц, как приглашал "поломанные ноги" раньше, а каждые три дня. Пусть страдают, плевать! С меня начальство план требует.
- Точно, - согласился Петрович. – Двоюродная сестра ногу сломала, так её в травмпункт каждые четыре дня таскали! А там очередищи! И попробуй не приди – запишут нарушение режима, больничный не оплатят! А в очередях, говорит, ужас что творится! Высидит человек очередь, а его врач не примет, потому что полиса нет…
- И я не приму, потому что мне за осмотр и лечение "безполисного" пациента не платят. За иногородних тоже не платят.
- А если он с полисом?
- Хоть с тремя… За иногородних не платят.
- А за деньги? О платных услугах трубят…
- Тьфу на них… Не стоят нервотрёпки те услуги.
Антон Викторович обиженно отвернулся от Петровича, будто тот был виноват в его бедах. Но тут же повернулся и, доказывая свою правоту, застучал кулаком в грудь:
- Установка стиральной машины слесарем стоит восемьсот рублей. Да, нам разрешили платный приём сверхнормативных больных. Стоимость консультации аж тридцать семь рублей! Из которых врачу причитается двенадцать процентов. У тебя как с арифметикой? Двенадцать процентов от тридцати семи рублей сколько будет?
- Четыре рубля, - хмыкнул Петрович.
- За ответ на вопрос, жить человеку здоровым или стать инвалидом, я получу четыре рубля… Нет, я не о том, чтобы больные платили врачу по восемьсот рублей. Я о том, что работа квалифицированного специалиста с двадцатипятилетним стажем, хирурга, например, который определяет, оперировать больного, или подождать, когда больной аппендикс "взорвётся" в животе сам, ценится в двадцать пять раз ниже, чем работа двадцатипятилетнего слесаря-сантехника, который закрутит пять гаек и подсоединит машину к канализации.
- И что, на самом деле отказываешь? – недоверчиво спросил Петрович. Он считал Антона Викторовича совестливым врачом.
Доктор сердито посмотрел на собеседника.
- Ты должен! – долбят мою макушку начальники. – Ты должен принимать всех больных! Отказывать – аморально! "Но вы же мне за них не платите!" – возражаю я. - Это не мы не платим, это государство. А мы считаем, что врач не вправе отказывать больным!
Антон Викторович тяжело вздохнул и безнадёжно махнул рукой.
- Ты клялся! – давят на совесть больные без полисов, не желающие платить наличкой - давать взятку, как говорят в газетах. Должен… Клялся… А теперь кляну. Я всё время удивляюсь, почему должны только мы? Почему проблема не рассматривается с той стороны, что за квалифицированный труд я должен получать соответствующую зарплату? Или, на худой конец, не меньше слесаря-сантехника!
- Да ладно… - ухмыльнулся Петрович. – Знаем мы ваших, которые на иномарках ездят!
- Да, ездят. Которые в ответ на "должен" безразлично пожимают плечами: "Нет, это вы мне должны".
Помолчали, отхлёбывая пиво. Каждый сердился на другого. Один, что врачи не лечат, другой – что врачам не платят.
- А ведь вы заставите нас всех пересесть на иномарки! – погрозил
