Кто ищет, тот всегда найдёт

не менял своего положительного мнения. Недаром она пользуется таким авторитетом. Я, конечно, стал смущённо отказываться, обещая купить штаны с премии и не позорить родной коллектив, хотя давно задумал другую, более ценную и нужную покупку. Шпац с ходу пресёк мои неубедительные вялые возражения и молчаливые возражения тех, кому тоже хотелось заграбастать костюмчик-шик.
- Носи, Василий! И никогда не возражай женщинам.
Это меня вконец убедило, и я неожиданно приоделся. Конечно, поблагодарил мать-Коганшу за заботу, на что она, добрая, очень даже приятно улыбнувшись, пожелала недоброго:
- Женись скорей, пока не забичевал.
Пока мы любезничали, около кассы скопилась приличная очередь, и наши, абсолютно бессовестные, люди ни за что не хотели пропустить вперёд, хотя бы через 5 человек, инвалида, ещё и попрекали:
- Отхватил ни за что, ни про что приличную одёжку, а лезешь! Вали, пока не раздумали, не отобрали. – Пришлось стоять и отворачиваться от осуждающих гневных взглядов.
Отоварившись и получив максимальный авансище, заскочил домой, бросил продуктовые подачки, свою и Игореву, на стол и устремился на всех трёх в «Культтовары».
Вредина была на месте, борзея оттого, что ей приходится вкалывать, а мы шастаем за покупками.
- А-а, - встречает как своего хахаля, - пришёл за частушками?
Но не на того напала! Я её в упор не вижу, на тупой укол – ноль внимания, фунт презрения.
- Какие, - спрашиваю важно, - у вас есть приличные проигрыватели?
С неё сразу шелуха слезла. Проигрыватель – не частушки. Перестала кривить мерзко перекрашенные губы и отвечает нехотя:
- Вон на полке два типа. Оба возьмёшь? – опять дразнится, всё ещё надеется мотануть на дармовщинку со мной на бал.
Пусть, думаю, тешится: хорошо смеётся тот, кто смеётся последним, а ты, дура, не в моём возвышенном вкусе. Гляжу мимо, на полку. Один проигрыватель точь-в-точь, как у Когана, здесь, значит, брал. А рядом второй, больших размеров, но тоже чемоданчиком, только углы острые, как у патефона. Цвет приятный, тёмно-синий, сам более плоский и застёжки блестящие. Вещь – сразу видно! Дороже того в полтора раза, да ладно: живём-то однова!
- Этот, - показываю пальчиком и помахал им для уверенности.
У торговки и челюсть отвисла, открыв неровные плохо вычищенные зубы с железной фиксой, - никак она не ожидала, что я всерьёз пришёл за покупкой, а не за нею.
- Берёшь или смотреть будешь? – не сдаётся, предчувствуя, однако, моё предпочтение.
- Сначала покажите, - прошу вежливо, - и если целый, то возьму.
Сердце моё забилось Лунной сонатой, когда эта синяя штуковина оказалась перед моими глазами. На крышке бегучими накладными буквами красиво выведено: «Мелодия», замки под небрежными руками продавщицы громко щёлкнули, крышка откинулась, а под ней всё как надо, и динамик в крышке, и плоский адаптер пришпилен хомутом, и круг с блестящим ободком. А когда зазвучало медленное аргентинское танго, все в магазине стали оглядываться и опасно приближаться.
- Стоп! – командую в страхе. – Беру. – Знаю я наш народ: стоит увидеть как кто-нибудь что-нибудь покупает, враз набегут и расхватают, даже если и не нужно.
Продавщица с треском захлопнула крышку, защёлкнула замки – конечно, не своё – не жалко, - с шумом подвинула ко мне чемодан.
- Ещё что-нибудь? – провоцирует профессионально.
- А добавьте, - разухабился я, - ещё пару серьёзных пластинок, какие у вас есть.
Она порылась во вчерашней куче и подаёт две. На одной – Первый концерт для фортепиано с оркестром хорошо известного мне Чайковского занимает обе стороны под завязку. На целую пластинку всего один концерт! Поколебавшись, всё же взял. А на второй: на одной стороне – Ромео и Джульетта, а на обороте – Итальянское каприччио того же композитора. Другое дело – две вещи. Тоже взял.
- Беру, - сообщаю, - и это.
- Пожалуйста, - цедит сквозь сжатые зубы.
- Спасибо, - отвечаю я, и мы расстаёмся, слава богу, не поняв друг друга.
Занёс драгоценную вещь домой, порадовавшись, что никто из подаривших мне костюмчик не встретился, и потелепал в больницу, узнать насчёт Иваныча. В нашем отделении было пусто и необычно тихо. Только за столиком под зажжённой настольной лампой привычно дремала, положив голову на руки, незаменимая Ксюша и очень испугалась, когда я тронул её за плечо.
- Чтоб тебя! – ругается, зевая. – Откуда ты, леший, взялся?
- Хочу, - радую, - проситься назад. Надоело вкалывать.
Она ещё шире зевнула, похлопав ладошкой по непослушному рту.
- Не выйдет, - огорчает с маху. – Всех ходячих отпустили по домам, а в лежачие тебя, козла трёхногого, нельзя. И врачей никого нет.
Это плохо, этого я не ожидал.
- И Жукова?
- Никого, - повторяет, и не будет. А тебе зачем?
От Ксюши ничего не надо скрывать: она – сама доброта.
- Задолжал ему, - объясняю с надеждой на помощь, - коньячок. Надо бы как-нибудь передать.
И хорошо, что сказал. Она улыбнулась, говорит:
- А ты приходи завтра сюда к 10-ти вечера, все медики будут. Сразу на стол и выставишь. Только иди через скорую, я скажу Вере.
Вот обрадовала!
- Окей! – ору. – Спасибо! – и бегу домой. По пути заскакиваю в «Продукты», рву в очередь в винно-водочный отдел, прошу толстуху в заляпанном грязными руками фартуке с усталыми донельзя сонными глазами:
- Дайте что получше, чтобы подешевле.
Без всякого выражения она пробубнила как автомат:
- Плодово-выгодное и вермуть.
Мути не хотелось, взял выгодное. Только отчалил от прилавка, как давно не бритая рожа с взлохмаченными грязными волосьями, заговорщицки цедит:
- Стакан нужон?
До чего предупредительный джентльмен!
- Нет.
- Чего надрывать душу, тащить до хаты? – замечает резонно. – Давай здесь уговорим. Закусь есть, - и достаёт из драного кармана грязнущей телогрейки надкушенное яблоко в дезинфицирующих крошках махры. Наш народ такой – готов последним поделиться. Но я всё же мужественно отказался, огорчив доброго человека.
Дома в кои-то дни я навёл относительный порядок, затратив массу сил и ещё больше нервной энергии. Нет, надо жениться! Когда пенальчик заблестел чистотой захудалой гостиницы, застелил стол свежайшими, только что с почты, газетами и торжественно водрузил посерёдке хрустальный сосуд с выгодным нектаром. Поставил рядом оттёртый носовым платком стакан и добавил два слегка сполоснутых яблока из подарочного набора. Критически оглядел натюрморт и остался доволен. Потом так же критически обозрел себя и составил противоположное мнение. Надо было выравнивать положение
Эх-ма! Гуляй, душа! Каждый сам себе устраивает праздник, никто другой за тебя и не подумает. И не важно, какая сегодня дата, красная или чёрная, главное, чтобы настроение было и душа требовала. А у меня сегодня наифартовейший праздник, и не отметить такую покупку – грех! Без этого, говорят, работать долго не будет. Не стоит рисковать, хоть это и не по-комсомольски. Даже нога и та чувствует, то и дело безболезненно опережает трость.
Выгреб из чемодана завтрашнюю рубаху, белую в тонюсенькую синюю полосочку, в колер проигрывателю, развернул костюмище, тоже тёмно-синий, на штанах ещё и складочки сохранились, отутюживать не надо, да и нечем. Переоделся – сам себе нравлюсь, жалко, что в нашем бритвенном трюмо видны только две пуговицы пиджака и ничего выше и ниже. Уселся за стол, аккуратно поддёрнув кончиками пальцев брюки, чтобы потом не пузырились на коленях, поискал глазами салфетку в золотом кольце, но её, вероятно, забыли положить. Ладно, обойдёмся. С трудом вдавил пальцем – хорошо, что они у меня тонкие и сильные – пробку, набулькал полстакана, поднял широкий бокал на тонкой ножке к самым глазам, осторожно круговыми движениями взболтал арманьяк урожая 1931 года, года моего появления на свет, и тот заиграл, искрясь солнечными бликами и оставляя на стенках густые янтарные потёки. Потом пригубил, смакуя, и, отставив, подошёл к имениннику.
Торопиться нам некуда – весь вечер наш, поэтому поставил Первый концерт, и как только пианист забарабанил по клавишам, вернулся к столу и, вслушиваясь в нарастающий ритм, ополовинил бокал. Приличное вино в приличном обществе неприлично выливать в глотку разом, как это делают многие, не знакомые с винным этикетом. Надо, как бы ни хотелось обратного, оставить с первого раза не меньше трети бокала, а лучше половину, чтобы не подумали, что ты пришёл не на беседу, а нажраться. А то, сколько бы ни налили – рюмку, стакан, пол-литровую банку, - многие торопятся опрокинуть в бездонную пасть всё, не стесняясь бескультурности. Я, скажу без ложной скромности, не такой. Когда мне наливают полный стакан водки, я никогда с одного раза не пью и трети.
Сижу себе, цежу помаленьку, балдею и от нектара, и от музыки, однако замечаю, что разум то ли от первого, то ли от другого, то ли от букета начинает мутиться, а глаза непроизвольно закрываются. О-хо-хо! Хорошего помаленьку. Так и не понял, понравился мне Первый концерт или нет. Придётся завтра новый заход сделать. А пока лучшее, что можно придумать для праздника – бай-бай. Выключил проигрыватель, разделся, аккуратно повесил праздничные одёжки на стул, заметив для памяти, что обязательно нужен шифоньер - может, подарят на следующий Новый год, - и завалился, не в силах больше терпеть ни праздников, ни будней.


- 7 -

В последний день уходящего года никто не работал, но все обязательно являлись на рабочие места, и никто не опаздывал, потому что шли не на работу, а на самый любимый производственный разгуляй, когда можно от души повеселиться, показать лучшие наряды, вполне легально в соответствии с потребностями и возможностями попьянствовать и поесть, миролюбиво поболтать со всеми разом и посекретничать без утайки с друзьями. Тогда и Новый год, встреченный как в лучших домах Лондона в кругу опостылевшей родни, привычной жены и поднадоевших детей оказывался праздником.
Когда я, запыхавшись, припёрся ни свет ни заря – без пятнадцати, меня встречала полная ватага наших разукрашенных и возбуждённых женщин, настроенных дарить себе, подругам и, особенно, мужьям счастье и радость.
- Василий! – энергично всплеснула-взмахнула короткими мощными ручками, обнажёнными, как у мясника, по локоть, наша атаманша Коганша. Из крупной головы её во все стороны торчали чёрные негритянские спирали, а серое лицо исказила яркая боевая раскраска: губ – красным, щёк – розовым, а бровей, ресниц и около – жгуче-чёрным. Плотное гладкое синее платье с полу-декольте спереди и сзади целомудренно подчёркивало почти полное отсутствие верхних женских форм и явное преобладание нижних. Непонятно было, как красавчик Лёня попался на удочку такой вобле и что послужило наживкой. – Какого дьявола ты в праздник припёрся в обносках, когда мы тебе вчера с кровью выколотили костюм? Долго ты нас будешь позорить, являясь без приличных штанов?
Я в ужасе прикрыл обеими руками, уронив трость, то, что было спереди, но, быстро опомнившись, виновато залыбился, не чувствуя вины. Да и с чего? В институте все иногородние ходили в чём попало, имея на несколько комнат общежития один сборный наряд для торжественных выходов на свидание, в ресторан или, если случайно угораздило, в театр. Ленинградские резко отличались от нас, варягов, опрятностью; от них за версту разило маменькиной ухоженностью. А нас