Кто ищет, тот всегда найдёт

дотумкался. – Когда выяснится их аномальность, выбрать рациональный комплекс методов и методику работ. Пока что мы, геофизики, - констатирую внушительно, - тащимся за геохимиками и прячемся за их спинами.
Мыслитель уже не улыбался: видно, надавили на больную мозоль.
- В Министерстве, - отвечает зло, - убеждены, что здешние руды обладают аномальными магнитными и электрическими свойствами. – Не успел я поинтересоваться, откуда такое убеждение, как он, опережая, спрашивает риторически с иронией: - Ты хочешь доказать обратное? И что за этим последует, если тебя услышат или захотят услышать, в чём я крупно сомневаюсь? – Ясно, что: мыслитель лишится и ореола мыслителя, и возможности комфортно мыслить на дому в майке и тапочках. – Да любые аномальные свойства в здешних условиях, когда рудные тела имеют малую мощность, а неокисленные части их залегают на больших глубинах, идут коту под хвост. А сложный гористый рельеф, осыпи? – Он думает, что убил меня этим дуплетом. Пусть пока потешится. – Так что не помогут тебе детальные знания физических свойств, - и сразу вильнул со своей извилистой туманной дороги на мою прямую и ясную: - Со временем возьмёмся как следует и за изучение физических параметров, - успокаивает себя и меня, - а пока приходится работать наощупь, исследовать возможности методов на практике.
Кому-то, думаю, выгодно бродить в потёмках. Но не мне, Инженеру с большой буквы. С проблемой эффективной мощности аномальных геологических тел я столкнулся и разобрался с помощью Алевтины при количественной интерпретации магниторазведочных аномалий. Выводы отразил на схеме, но он как будто нарочно не увидел или не захотел принять.
- Нам и не надо искать непосредственно рудные тела, - разом оглоушиваю мыслителя, уставившегося на меня с неподдельным подозрением. – Достаточно обнаружить и проследить локальные рудовмещающие трещинные структуры, обладающие по сравнению с рудными телами и большей мощностью, и большей средней аномальностью.
Оппонент явно скис. У него ещё хватило духу скептически ухмыльнуться, но ответить по существу было нечем. Да и вообще сегодня, сейчас он явно совершенно не был подготовлен к серьёзному разговору с неоперившимся желторотым инженеришкой, пускающим «петуха». А я напирал:
- Для поисков и картирования вертикальных границ здешние широкие и выположенные формы рельефа не являются интерпретационной помехой для любых электроразведочных установок малого и среднего размера. Вы знаете это не хуже, чем я, - чуть отступаю. – Рельефом пугают здесь, чтобы не прилагать больших организационных, подготовительных и, наконец, собственных усилий, - это ему прямо в глаз. – И вообще: в институте меня учили геологической эффективности работ, а здесь старательно переучивают на экономическую эффективность, ссылаясь на разные сторонние помехи, а они-то в нас, - я не гордый, я и на себя часть вины взял.
Вижу, его крепко задела критика снизу, хотя лучше сказать – сверху, потому что он мне всего по плечо, может ещё и потому я оборзел.
- До меня, - обиделся мыслитель, - здесь вообще ничего, кроме магниторазведки и метода естественного поля, не делали. – Потом спохватился, что расслабился перед подчинённым и быстренько закрыл конференцию, оборвав докладчика на самом интересном, чтобы сохранить, наверное, приличное лицо при плохой игре. – Разговор, - толкует, морщась, - ты затеял интересный, конечно, но долгий и спорный, не ко времени и не к месту. – Ага, думаю, разговор на эту тему портит нервную систему. – Но, - сластит мне пилюлю, - хорошо, что думаешь. – Ничего себе комплиментик! – После Нового года потолкуем обстоятельно, а сейчас иди – мне работать надо.
Так я и поверил. Наверное, сразу бросится слизывать мою схему, чтобы самому накропать статейку. Ему проще: ему в Министерстве на слово верят. Гори она пропадом! Я другую сочиню, если соберусь как следует – мне только дай волю, я собрание сочинений, не моргнув, состряпаю. А ему – дулю с маком!
До обеда оставался целый час, но в контору, в дружный камеральный коллектив идти не хотелось. Отчего-то в душе копился неприятный осадок, а отчего – непонятно. Была прекрасная музыка, был серьёзный разговор, а что-то тяготило. Наверное, то, что меня не захотели услышать, не захотели принять всерьёз и вышвырнули грубым пинком под зад.
Потопал, огорчённый, в пенальчик, решив отлежаться, заспать неприятность до послеобеда, тем более, что есть совершенно не хотелось. Есть люди, которые, разволновавшись, мечут всё подряд и никак не насытятся, а есть такие, которые в депрессии предпочитают голод. Слава богу, я из вторых – так дешевле.
Счастливец Игорь беззаботно дрых без задних ног в рабочее время. Я на цыпочках, стараясь не шуметь, прошёл к кухонному столику, чтобы налить холодного чая, и, естественно, не удержал крышку на резко наклонённом чайнике, и она с оглушительным звяканьем брякнулась на пол и покатилась, стервоза, колесом по кругу, дребезжа что есть силы.
- А-а, - открыл глаза Волчков, - ты-ы? – сладко потянулся здоровым телом и сел. – Уже обед?
- Продолжай, - успокоил я его, водворяя злополучную крышку на место, - у тебя есть ещё целых два часа.
- Нет, - отказался засоня на зависть мне, - больше не смогу. Надо ещё силы оставить на ночь. – Он ещё раз зевнул всласть да так, что и мне захотелось. – Вон, - мотнул головой в сторону изголовья моей лежанки. Там, пойманный в сетку, покоился внушительный бумажный пакетище.
- Ну, спасибо! – обрадовался я. – Бабоньки обещали торт на Новый год, я тебе свой кусман отдам.
Игорь поморщился.
- Оставь себе. Лучше я тебе свой добавлю. Не люблю сладкого.
Вот ненормальный!
- Сколько я должен?
Шинкарь назвал приличную сумму, но мне было всё равно: главное – коньяк есть!
- Если не сможешь отдать сейчас, - пришёл на помощь благодетель, - отдашь с получки.
- Ну, нет! – отказался я. – За вино, карты и женщин привык платить сразу, - и отдал почти все деньги, что лежали в моём личном сейфе – в верхнем ящике тумбочки.
- Тут лишние, - пересчитал презренные банкноты Игорь.
- Это на чай, - объяснил я небрежно. Только тот, кому есть из чего отдавать, жмотится, скупердяйничает по каждому поводу, отлынивая даже от обязательных платежей, а тому, у кого вошь в кармане, не жалко и последних: не имея вдоволь, он и распорядиться дензнаками не умеет как следует, не понимая истинной их цены. Я, к сожалению, из последних, и частенько по собственной безалаберности сижу на подсосе до получки или аванса. Так будет и сейчас. Придётся переходить на диету – на хлеб с крабами и трёхрублёвой горбушей. Зато Лене не удастся меня подсчитать. В конце концов, на складе прокормимся.
- Спасибочки вашей милости, - заюродствовал обрадованный крохобор, - век буду помнить вашу щедрость.
- Да не тебе, - разочаровал я его, - а нам. – У нас с ним общие траты на чай и причиндалы к нему. – Слушай, - радую вслед за огорчением, - я у Когана был.
- Ого! Карьеру делаешь, - одобрил Игорь, криво усмехнувшись.
- Как он тебе? – интересуюсь, чтобы сопоставить личное мнение с мнением общественности.
- А никак! – почему-то завёлся дружок. – Сноб! Ни с какого боку не подъедешь! Да и не охота, честно говоря. – Он замолчал. Ясно: массам руководитель не по душе. – Сюда из Министерства свалил, здешние для него – мусор.
- А Трапер?
- Трапер – киевский. Он чётко блюдёт субординацию, тем и держится. Лёня ему мыслю подкидывает, а тот старательно воплощает гениальную идею на бумаге. Ты заметил, что Боря ни с кем ни словечка, ни полслова лишнего?
- Характер такой, замкнутый.
- Ага, себя бережёт, - Игорь сделал улыбку с серьёзными глазами. – Хочешь удержаться здесь, не лезь в бутылку, не вздумай быть умнее, чем позволено.
- Уже вздумал, - вздохнул я удручённо и рассказал о дебатах с шефом.
Игорь, добрая душа, не замедлил с мудрым советом, - ведь всё, что мы советуем другим – мудро, а что себе – всегда глупо.
- Пиши заявление, а то всё едино с дерьмом схавают.
- Какое заявление? – опешил я. Никогда никому не жаловался, даже если был прав. А прав я был всегда, даже если другие этого не признавали.
- Какое-никакое! На перевод в другую партию. Тебе ни Шпац, ни Коган не откажут. Кому ты здесь нужен такой? Во-первых, поперечный и слишком умный – лезешь вечно куда не надо; во-вторых, в поле тебя с прибором после травмы не пошлёшь – ещё обязательно навернёшься; в-третьих, тут и без тебя инженеров куча – не протолкнёшься. Так что собирай манатки.
Мне и самому в этой партии разонравилось. В дружный коллектив не влился, тесного братства с Коганом, Трапером и Зальцманович не обрёл, романтической дружбой не обзавёлся, единомышленников в спорах о поисках геологических и житейских истин не нашёл. Только и удовольствия, что брякнулся на скале. Здесь, на краешке земли тоже, оказывается, водятся умники-начальники и дураки-подчинённые и глухая вошкотня за место под солнцем, за кусок хлеба и обязательно с маслом. Люди - везде людишки, невзирая на декорации. А изматывающая изо дня в день под солнцем и дождём, а то и под снегом и по снегу тяжёлая ходьба в вечно мокрой от росы, бродов, дождя и пота разваливающейся, расхлябанной обувке и заскорузлой разодранной одёжке. И тайга, совсем не такая радужная, как в кино и книгах, а враждебная и грозная, заваленная умершими деревьями, перевитая цепкими лианами, заросшая колючим кустарником, засыпанная каменными осыпями с торчащими скалами, перерезанная холодными быстрыми ручьями, перенасыщенная гнусом и клещами, с затхлым влажным прелым воздухом, которого постоянно не хватает. А ещё беспрерывные подъёмы и спуски, и порой вторые хуже первых. Здесь не до песен у костра, лишь бы доползти до лагеря засветло, налопаться от пуза консервированной отравы, сбросить злость и дикую усталость и скорее в мешок – вставать-то с солнцем. Но хуже всего однообразная 8-часовая полудрёма в застывшей зимней камералке над отупляющей обработкой полевых материалов под усыпляющую воркотню вечно озабоченных невзгодами жизни женщин. Одиночество в коллективе… Надоело! Хочу домой к маме и папе. Уйдёт Игорь в настоящую большую жизнь, и останусь я одинёшенькой зазубренной щепкой болтаться в здешней мутной воде, отталкиваемый всеми и никому не нужный. И вправду, надо смываться.
- Думаешь, в других партиях лучше?
- Уверен, - подтвердил соблазнитель. – Наших в экспедиции все не любят.
Я крепко задумался на полминутки и … отказался от заманчивого предложения.
- Никуда я сам отсюда не двину! Не дождутся! Буду портить им кровь до тех пор, пока сами не вытурят. Мне терять нечего – сам-перст и полупустой чемодан в придачу.
Во мне заговорило лучшее в моём характере – природная вредность. А с нею – и море по колено. Игорь тоже возрадовался моей решимости поднасолить Лёне с Борей.
- Тогда давай подкрепимся как следует перед противостоянием, - он вытащил из тумбочки ещё один объёмистый пакет.
- Не-е, - решительно отказался я, вспомнив, что не хочу есть. – А что там?
- Не знаю, - озадачил кормилец, подогрев любопытство. – Лена что-то напихала, велела обязательно тебя накормить. – Он чуток помолчал и выдал главное: - Ты ей, однако, ни с того, ни с сего понравился.
Я, заядлый покоритель женских сердец, удовлетворённо ухмыльнулся, подсаживаясь к столу.
- Ещё