Война без героев

киргизы. Земли на территории казачьего войска были общественными, казаки считали всю землю только своей, поэтому  «иногородним» земли нарезали самые плохие, рыбу ловить в реках не разрешали.
В феврале восемнадцатого в Уральске создали Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. А потому как Советы повсеместно создавались из притесняемых слоёв населения,  состояли советы в Уральске в основном из «иногородних».
Войсковой съезд и войсковое правительство новую власть не признали. В Уральской области началось двоевластие.
Оренбуржский комиссар Цвиллинг прислал в Уральск ультиматум о признании советской власти на территории Уральской области. Но ответа не получил.
Восьмого марта из Оренбургской области по направлению к Илеку, крупной станице уральского войска на левом, «бухарском» берегу Урала, выступил красноармейский отряд из двухсот человек при восьми пулеметах, двух орудиях и двух бомбометах. Ещё восемьсот человек готовились выступить следом. Цель отряда — установление советской власти по пути следования.
В Илеке жило десять тысяч человек. Кроме того, в станице нашли приют офицеры, бежавшие из Оренбурга, обосновались остатки отрядов Дутова и Студеникина. Естественно, советскую власть станица не признавала.
Ходили слухи, что по мере передвижения оренбургский отряд жестоко расправляется с офицерами. Большинство солдат—белогвардейцев из Илека бежали к киргизам, на Бухарскую сторону, офицеры — в соседние станицы.
— Что ж, посмотрим ужо, что он есть, большак этот. Уральск ничего не велит — значит надо ждать. Мы хвост войска, не голова, — переговаривались старики—казаки.
В субботу десятого марта отряд красных под командой командира Ходакова, комиссаров Голикова и Германа спокойно въехал в Илек. Красные заняли под штаб Общественное собрание.
— Пулемёты и орудия поставьте перед входом, — распоряжался товарищ Ходаков. — Отправьте усиленный караул к почтово—телеграфному отделению. Личный состав разместить по домам и дворам в центре станицы.
— Выезд из станицы запретить, — подсказал комиссар Голиков. — И подготовьте к раздаче привезённое оружие. Мы проведём работу среди «иногородних», запишем их в красную гвардию и раздадим оружие.
Разместив отряд, комиссары приказали собрать на главной площади станичный сход.
Белобородый трубач проехал по улицам, протрубил сбор. Потянулись на станичную площадь казаки. Все в папахах с малиновыми донцами, в кокардах, кто и в погонах.
Вооружённые красноармейцы, пришедшие на площадь, требовали от станичников:
— Товарищ, снимай кокарду! Довольно царя славил!
Пытались срывать знаки отличия.
Станичники возмущались:
— Тамбовский волк тебе товарищ, а я с тобой горилку не пил! Не ты надел, не ты сымать будешь!
Кое-где завязывались драки.
На крыльцо Общественного собрания вышел командир Ходаков в сопровождении вооружённых красноармейцев.
— Чевой—та красная власть о своих начальниках не заботится? Ишь, костюмчик-то пообтрепался на комиссаре — сущий анчутка! — потешался щёголь—казак в овчинной шубе, подпоясанной дорого украшенным поясом. К кобуре на его боку тянулся шнур, плетёный чёрными шёлковыми нитками и золотом.
— По степям много ездит, свою власть устанавливает. Ишь, лицо как обветрило.
— То у него лицо не обветрило. Один, поди, литровку чикалдыкнул, вот и опух.
— Выпить не грех. Кто нынче не пьёт?
— Как говорил мой друг из донских казаков, «не пьет  токма людына хвора али падлюка».
Ходаков вытащил из внутреннего кармана пиджака бумагу, потряс ею над головой:
— Вот мой мандат. И в нём сказано, что я командирован в Илек для взыскания контрибуции…
— Какой—такой контрибуции? За что? — возмутились станичники. — Чавой—та он на наше добро рот разяват? Экий балясник втюхался (припёрся любитель поговорить)!
— …реквизиции хлеба для голодающих братьев в Ташкенте и установления советской власти.
— Знамо дело, мудя яму пришибло на войне — не взяв в полон контрибуци да реквезици требуват!
— Контрибуцу яму! Аяй, дядя, какой ты дошлый! А ну, умудрись — пымай в ширинке блоху, насади ее на кол той дыркой, чем она блошат рожат, и держи за уши, пока ворона не каркнет. А как каркнет — тады и про котрибуцу поталдычим!
— А кто подписал твой документ? В Оренбурге, аль в Москве живёт такой шутник? — со смехом крикнул из толпы казак в овчинном полушубке до колен, сшитом в талию, как бешмет.
— Кому надо, тот и подписал. А я настаиваю, чтобы сход рассмотрел поставленные вопросы и вынес решение.
Слово взял комиссар Голиков.
— Товарищи казаки! — взметнул он руку вверх. — Цель нашего прихода — установить здесь такие же порядки, как и во всей России. Потому как старой власти, эксплуатирующей трудящийся народ, больше нету, а есть народная власть, заботящаяся о народе. Ташкент, товарищи казаки, голодает. Поэтому народной власти, заботящейся о своём народе, нужен хлеб и деньги. Здесь у вас много офицеров, которые воевали против народной власти, дурачили народ, натравливали его на советскую власть, да и сейчас, наверное, натравливают. Поэтому укрывающихся офицеров нужно сдать законной советской власти, чтобы не случилось вооружённых недоразумений.
Из толпы вперёд выступил илецкий атаман Антип Петрович Назаров, бородатый казак старинного закалу: ростом невелик, но широкоплеч и плотен, в кожаных шароварах, белом полушубке и высокой черной смушковой шапке.
— Голова войска — Уральск, — негромко, но внушительно сказал он, — а оттуда ничего не сказано, что казацкую власть кто-то отменил, и велел совецку власть признать. Мы люди служивые, начальству подчиняемся. Что Уральск скажет, тому и быть.
Выпячивая аршинную бороду и стуча сухими кулаками по коленкам, громко закричал со скамьи старый казак Дьяконов:
— Насчет хлеба так скажем. Казаки его сами имеют немного. Ну раз голодным хлеба нужно… Аль мы нехристы? Пошли «дилигацию», обсудим, дадим сколько можем. Только вот что наперво скажи. Коль ты за хлебом пришел, да за порядком, — зачем с винтовками на сход полез? Зачем в станицу пулеметов и орудиев натаскал?! Напугать вздумал? Так, пужаные мы! По добру говорим: сиди тихо, да жди, что Уральский накажет, не то — проваливай! Если все Войско признает советску власть, и мы ее признаем. Но без ведома Войска и Войскового правительства сделать этого не можем.
— Зачем жидов навел некрещёных! — раздавались там и сям голоса при виде молчаливо переминавшегося с ноги на ногу комиссара Германа.
— Офицеров им дай — ишь, окаянные! Аль мы своих продадим? Чать не Иуды. Росли вместе, воевали вместе. Это тебе не деревня музланская, а казацкая станица! Ишь, христопродавцы! — орал бородач в длинном чёрном романовском полушубке и в чёрной папахе.
— А по вопросу контрибуции сход отдельный надо собирать. Мы себя ничем не обвиноватили, чтоб с нас контрибуцию сымать.
— Станични—и—ки—и! Наших заарестували! — закричал вбежавший на площадь казак. — Комиссары мальцов купили, те показали, где офицеры живут. Троих заарестовали. Сказали, жить вам осталось двадцать четыре часа!
— Да что ж это творится! Прибыли нежданные, незваные, и хозяйничают, как дома! — возмутился казак в военной бекеше, каракулевой шапке и высоких сапогах.
Комиссар Голиков жестом отдал команду. Из-за здания Общественного собрания выбежал вооружённый отряд. Красноармейцы цепью охватили толпу, наставили на казаков винтовки с примкнутыми штыками.
— Да что ж, станичники, мы не дома, что-ли?
— Похож не дома, коль всех под штыками держат!
— Бей красных!
Возмущённые казаки, потрясая кулаками, двинулись на красное оцепление.
— Слушай мою команду! — что есть сил закричал командир Ходаков. — Предупредительный залп… Огонь!
Красноармейцы выстрелили в воздух кто как мог. Выстрелы горохом рассыпались над станицей.
— Тикай!
— Беги!
Толпа казаков смяла оцепление и кинулась в разные стороны. Последними, грозя в небо кулаками и всячески ругая пришельцев, поплелись по домам старики.
— Убили! — истошно закричала женщина.
— Кого убили?
— Подхорунжева…
— Какого подхорунжева?
— Подхорунжева Фролова...

По станице ходили патрули.
Из числа «иногородних» и «иноверцев» большевики организовали местный Совет. Предложили войти в него казакам, но казаки отказались и в тайне от комиссаров собрались на закрытый сход. Ещё раз обсудили требования комиссаров. Атаман Назаров объявил единогласное решение:
— Первое. Советску власть без решения Войскового съезда и Войскового правительства не признавать. Второе. Изымать хлеб, опять же, без решения Войскового правительства, не позволим. И третье. Контрибуцию не признаём. Потому как мы в плен не сдавались, нас никто не завоёвывал, и мы законно живём на своей земле.
— Надо потребовать от комиссаров, чтобы прекратили обыски и аресты, — предложил старик Семёнов. — Чтоб сняли красные патрули по улицам, чтоб сказали, на какое время прибыл ихний отряд
— Правильно!
— Пусть знают, что они незваные гости, а мы — хозяева!
— Ну а ежели от красноармейского отряда самовольство будет и нарушение порядка, мы поголовно выступим для защиты станицы!
— Документ написать с нашими решениями, и комиссарам отдать!
Написали решение схода, послали нарочного в большевистский штаб.
Красный командир Ходаков принял бумагу от нарочного с большим нежеланием.
— Ты поглянь на них! — возмутился он, передавая бумагу комиссару Герману. — Не признают они Советской власти без решения Войскового правительства!
— Что значит, товарищ Ходаков, «они не признают»? — усмехнулся комиссар Герман. — При наличии у нас вооружённого отряда и поддержке местных иногородцев, учитывая скорое прибытие ещё одного красного отряда из Оренбурга, не признавать нас со стороны казаков было бы весьма опрометчиво! Ответа из Уральска мы, конечно, ждать не будем, и если казаки добром советской власти не признают, мы заставим их сделать это силой оружия. Реквизицию хлеба произведём в любом случае по твердым ценам или бесплатно, контрибуция также будет собрана. А в случае выступления казаков от Илека камня на камне не останется.
— Так и передай своему атаману или кто у вас там воду мутит. И вот ещё что: к четырнадцати ноль—ноль завтрашнего дня приказываем казакам сдать всё имеющиеся оружие, огнестрельное и холодное.
— Это что ж… И сабли сдавать? — засомневался нарочный.
— И сабли, — резко подтвердил комиссар Герман.
— Как же казаку без сабли… Он же — казак! Тогда уж и седло с уздечкой…
— Надо будет — и сёдла с уздечками сдадите. Иди к своему атаману!

Комендантом города и уездным комиссаром советская власть назначила иногородца Чукана. Бывший заливщик галош Чуканов год назад проворовался, а когда к нему пришли с дознанием, убил казака и бежал из Илека. Теперь вернулся в качестве представителя новой власти.
Чукан сразу же реквизировал дом местного «буржуя» Ясникова, в котором устроил свой штаб. Одному из местных жителей он приказал реквизировать у зажиточных казаков тройку, в которой и разъезжал по новой вотчине.
В первый же день правления к новому начальнику пришёл иногородец, пожаловался на тяжкую жизнь и попросил помощи.
Чукан проблему бедной жизни решил просто. Он распорядился:
— Иди Пашка и бери