Война без героев

обязан послать. Одну.
— Одну? — удивилась Лида. — Я же ничего не умею!
— Ну, какой—никакой опыт есть. Тяжело в первый раз. Потому что не знаешь, как себя вести. Потом легче. Опыт — дело наживное. Научишься. Революция, брат, великая школа, хоть и нелегкая. Думаешь мне, унтер-офицеру, легко управлять войсками целого города?
— Я тебе не брат, — засмеялась Лида.
— Ну, сестрёнка, — согласно поправился Захаров.
— И сестрёнкой не хочу быть, — шутливо надулась Лида.
— Пока война не закончится — сестрёнка. У меня одни братья. А ты будешь любимой сестрёнкой.
— Ну ладно, — согласилась Лида. — На любимую сестрёнку до конца войны согласна. Но только до конца войны! А после войны — просто… не сестрёнка.
Лида повернула лицо к Захарову, доверчиво закрыла глаза и чуть выпятила губы, ожидая поцелуя. Захаров поцеловал девушку в висок.
Лида разочарованно вздохнула.
— Ну а теперь, Лида, о деле.
Захаров ещё раз чмокнул девушку в висок и с сожалением отстранил от себя. Встал с кровати и пересел на стул, подчёркивая этим, что начался деловой разговор.
— Пароходом доберёшься до Сызрани. Оттуда по железной дороге в Самару. Задача такая. Сходить на каждой станции… Там есть станции Батраки, Безенчук, Титовка, Липяги, много разъездов. Ну, подруга, мол, на станции жила, про родителей кто-то что-то из здешних слышал, или ещё что придумаешь. Смотри, что творится на железнодорожных станциях. Какие войска и куда едут. Бывай на вокзалах, в ресторанах. Ни в коем случае никого ни о чём не выспрашивай. Не ищи случайных знакомств, не вступай в разговоры с первым встречным. Разведчик должен быть храбрым, но не безрассудным. Не имеет права играть своей жизнью. Необдуманные, поспешные действия бессмысленны, более того, вредны.
Захаров не выдержал, пересел к Лиде, обнял её за плечи, прижался щекой к её волосам.
— Только смотри, слушай и запоминай. Слушай, о чём говорят офицеры, железнодорожники. Можно знакомиться с офицерами, только осторожно. Познакомилась и исчезла. Постоянные знакомства, они, знаешь ли, обязывают. Ты, мол, возвращаешься из Балакова в Самару. Потому что знакомый… Ну, скажем, тот же Кузьма Слепченко, владелец льнотрепальной фабрики, с которым вы пеньку закупали, слышал, что твой отец в Самаре. Вот ты и едешь искать отца. Ну и в штаб к Максимову, у которого работала, и который посылал тебя на задание к подполковнику Махину, а потом в Балаково. В Балакове некоторое время ты по заданию из Самары работала в военном комиссариате. Но потому как связи с белым штабом нет, решила вернуться в Самару. Это ещё одна версия. Смотри, с кем разговариваешь. Если с твёрдохарактерным военным, говори о работе с Максимовым. Если человек помягче — на первое место ставь версию о поисках отца. А легенда у тебя железная, ни капли выдумки, всё настоящее.
Захаров тяжело вздохнул и прижался щекой к виску девушки.
— В Самаре на углу Молоканского сада напротив трамвайной остановки стоит деревянный домик на два окна. Постучишь в то, которое дальше от калитки. Если спросят: «Кого нелёгкая принесла?», ответишь: «Письмо квартиранту». Выйдет человек, представится Иваном Иванычем. Передай ему эту шифровку. Он даст тебе сведения о белогвардейских частях. Если на стук ответят как-нибудь по другому, то и спросишь кого угодно, хоть Петрова, хоть Сидорова. В общем, покажешь, что ошиблась. И уноси ноги. Если, не дай бог, попадёшь в засаду и тебя арестуют, покажешь им письмо, мы напишем. Обыкновенное письмо Ивану Иванычу с кучей поклонов от родственников и слёзными просьбами вернуться в Балаково. Кто такой Иван Иваныч, ты знать не знаешь. Письмо попросила знакомая передать.
Захаров прижал девушку к груди.
— Не хочу тебя отпускать. Сердце кошки скребут. Но надо. Ты у нас идеальная разведчица.
— Я пойду, — тихо успокоила военкома Лида. — Я понимаю, что надо. Я хочу, чтобы война быстрей кончилась, и чтобы ты перестал называть меня сестрёнкой…

Вечером, когда стемнело, к военному комиссариату подъехала машина.
В комнату Лиды вошёл Захаров, поставил на табурет небольшой кожаный, изрядно потёртый баулец.
— Пора, Лидушка. К полуночи пароход из Саратова в Балаково придёт. На нём и отправишься.
Он открыл баулец.
— Пара платьев, жакетка, чтобы не мёрзла. Тут из продуктов кое—что. Здесь, в кармашке, керенки, паспорт. Здесь, под обивкой, царские билеты. Из своего, что тебе надо, положи.
Захаров подошёл к окну, сложил руки на груди, замер.
Лида посмотрела, что лежит в баульце, переложила вещи по—своему. Одну вещь развернула и охнула. Красивая кофта «казачок», скроенная в талию, с насборенной баской.
— Краси—ивая—я… — протянула завистливо. — Откуда?
— Новая, неношеная, — понял беспокойство девушки военком. — Через своих заказал у белошвейки, или как они там называются, которые хорошо шьют.
— Подойдёт ли? — забеспокоилась Лида.
— Подойдёт, — уверил Захаров. — Я в фотосалоне у Зефирова открытку купил, там дамочка, вылитая ты. По ней велел сшить.
— Подходит, — довольно сообщила Лида, приложив кофту к плечам.
— Наши там ходят с хитрыми рожами… Военком, мол, барыньку обхаживает, — вздохнул Захаров.
Лида подошла к Захарову, прильнула к его спине.
— А он всего лишь о любимой сестрёнке заботится… Да?
Захаров повернулся к Лиде, обнял её.
— Ох, Лида… Не трави душу. Нельзя перед серьёзным делом.
— А после можно? — Лида хитро посмотрела в глаза Захарова.
— Ли—да! — умоляюще проговорил Захаров и отстранил девушку от себя. — Лидонька, милая, ну не мучь ты меня…
Лида сделала резкое движение, будто стряхнула с кистей воду и посерьёзнела:
— Всё! Больше не буду. Я понимаю, Сергей Парменович, что всё очень серьёзно. Я слышала, как один ихний контрразведчик заклинал друзей, что стрелять всех надо. И понимаю, что не дай бог…
— Вот ещё что, Лида… — Захаров вытащил из глубокого кармана галифе маленький свёрточек, развернул его. В руке что-то отсветилось металлом и слоновой костью. — Это дамский браунинг. Игрушка, конечно, но если в упор, то действует. Это на крайний случай. Вот предохранитель. Большим пальцем сюда — и на курок. Вот запасная обойма. Меняется так, — Захаров показал, как сменить обойму. — Попробуй сама.
Лида перещёлкнула туда—сюда предохранитель, вытащила и зарядила обойму.
— Если почувствуешь опасность, можно завернуть пистолет в платочек и засунуть в рукав. А между делом пусть лежит там, где его при обыске трудно найти. За голенищем ботинка, например, или в бауле, в укромном месте, но чтобы недалеко. Ну, сядем перед дорожкой.
Посидели молча, грустно.
— Идём.
Захаров накинул на плечи девушки длинную кавалерийскую шинель без знаков различия, поднял воротник, нахлобучил фуражку.
— Зачем? — удивилась Лида.
— Тебя никто не должен видеть. Если кто—нибудь увидит, как я провожаю тебя, и ляпнет, где не надо, представляешь последствия? Лида, разведчики должны учитывать все мелочи. Разведчики на мелочах засыпаются. Пошли.
Он поднял баульчик, взял Лиду за руку, повёл по коридору. Спустившись на первый этаж, поставил Лиду под лестницу, в темноту.
— Боец! — позвал дневального. Подал ему ключ и приказал: — Запри дверь, где барынька…
Едва боец ушёл, Захаров с Лидой вышли во двор, сели в машину.
— На пристань, — скомандовал Захаров.
Он поднял кожаный верх машины, спрятав себя и Лиду от чужих глаз. Минут через пятнадцать приехали на пристань. Водитель поставил машину под раскидистое дерево. Хоть и светила полная луна, машины издалека не было видно.
К машине подошёл парень в косоворотке, сапогах и картузе. Небрежно подал в окно автомобиля бумажку:
— Билет.
Захаров молча взял билет, парень неторопливо ушёл к пристани.
— Спрячь недалеко, покажешь, когда на пароход входить будешь.
— Народу-то сколько! — вздохнула Лида. — Пробиться ещё надо туда.
— Тебе помогут, не беспокойся.
Народ с сумками, с чемоданами, с тюками сидел и лежал на земле рядом с пристанью. Некоторые неторопливо прохаживались, курили, негромко переговаривались.
Вдруг откуда-то издалека над водой послышалось характерное шлёпанье лопастей колеса по воде. Народ встрепенулся.
— Идёт! Идёт!
Заколготились бабы, засуетились мужики, заплакали дети.
— Давай! Собирай! Поднимай!
— Тятя!
— Мамка! Ты где?
Скоро вдалеке появились огни парохода.
— Какой идёт?
— «Изумруд» идёт! «Изумруд»!
— Ну, слава богу, все поместимся…
Скоро к пристани подошла довольно большая плавучая платформа, над которой на высоких столбах располагалась вторая. На второй платформе светились окнами пассажирские каюты, капитанская и рулевая рубка. На нижней платформе, открытой со всех сторон, кучами лежали какие-то мешки, бочки и тюки. У заднего борта привязанная короткой верёвкой к ящику шкодливая коза с настырно выпученными глазами невинно жевала угол мешка. Сзади «Изумруд» заканчивался огромным, высотой под самую крышу, широким, во всю корму, колесом. Колесо вращалось медленно, но за счёт широких плиц довольно эффективно толкало судно вперёд.
— Малый ход! — закричал в рупор страшным голосом капитан. — Лево руля! Стоп машина! Отдать концы!
Капитан откричал нужные команды, пароход пришвартовался к пристани. Подали трап, народ ломонулся на пароход.
— Пристраивайся прямо в шинели в толпу, тебя подтолкнут. Шинель и фуражку в толпе с тебя снимут, не противься. Ну, с богом!
Захаров поцеловал Лиду в щёку и подтолкнул из машины.
Лида схватила баульчик и заторопилась к толпе у причала. Два крепких молодых человека как-то удачно прижали её к суетящимся людям, и очень быстро пропихнули сквозь толпу к самому трапу. В узком проходе она показала матросу смятый билет и очутилась на палубе. Тут только Лида поняла, что стоит без шинели и без фуражки, где их потеряла и каким образом, она не помнила.
Ветер с реки дул сырой, прохладный. Лида выбрала укромный, непродуваемый уголок в глубине первой палубы и пожалела об утраченной шинели: очень неплохо было бы сейчас укрыться.
Вокруг быстро примащивался разночинный народ, что-то ставили, что-то вешали. Вскоре Лиду огородили со всех сторон. Она догадалась надеть жакет, лежавший в баульчике, ей стало теплее.
Едва пароход отдал концы и лениво пошлёпал в сторону Хвалынска, как вокруг заговорили о том, какая где власть. В Хвалынске, сообщили, власть какого-то КОМУЧа. А может чехов. И порешили, что всё едино — белая власть. Как-то довольно быстро выяснилось, что большевистская власть никому не нравится, что заели проклятые продразвёрстки, реквизиции и контрибуции, что при старой власти хоть и прижимали, но порядка было больше, что вешать, стрелять и казнить всеми возможными способами надо этих большевиков. И дремлющая Лида поняла, что если бы на их корабле были мачты, то после каждой остановке на мачтах болтались бы отловленные по пути большевики.
— Вон Хвалынск светится! — услышала сквозь сон Лида.
А через некоторое время всполошилась какая-то баба:
— Ет куды ж он поплыл мимо—ти?! Мне ж в Хвалынь надоть!
Бабу успокоили со смехом. Рассказали, что у самого Хвалынска по причине мелководья летом причала нет. А пристанет пароход выше города, в Ивановке, где на дебаркадере, плавучей пристани, написано «Хвалынск».
В Хвалынске на пароход сел молодой человек, который представился артистом. Сообщил, что