Война без героев

— пояснил без бодрости Захаров. — Когда мы были в Саратове, я попросил саратовских товарищей проверить архив больницы, в которой лечилась Лида Мамина. Мы нашли её паспорт.
Рука девушки дрогнула, будто она испугалась того, что держала.
— В прифронтовую полосу, в стан врага с тобой пойдёт товарищ Клочков. Но ты его будешь знать как Кузьму Слепченко, владельца льнотрепальной фабрики в городе Мценске. Едете вы скупать пеньку. Ты случайно встретила его в Балакове. Слепченко знает тебя, потому что у него были торговые дела с твоим папинькой. Ты рассказала ему, что родители куда-то уехали, ты без средств к существованию. Вот он и взял тебя в помощницы. Я ему сказал, что ты — всамделишная дочь купца Мамина.
В дверь постучали. Вошёл коренастый, бородатый мужчина лет пятидесяти, в полосатых заношенных штанах, заправленных в сапоги, в пиджаке поверх косоворотки навыпуск, в высоком картузе с кожаным козырьком.
— А вот, кстати, и мценский владелец фабрики Кузьма Слепченко.
Захаров поздоровался с вошедшим за руку.
— Вот вам деньги…
Захаров вытащил из-под стола довольно увесистый вещмешок, правда, очень грязный.
— Там керенки и кредитки царского образца. Сколько их, я, честно признаться, не знаю. Наверное, много.
— Целый мешок денег?! — поразилась девушка.
Захаров презрительно махнул рукой.
— Что они стоят, керенки?
— Я постираю мешок, очень уж грязный.
— А вот стирать не надо. В грязный мешок у проверяющих меньше желания заглядывать. Ну а сейчас самое главное. Информацию будете передавать через местные парторганизации. Если сможете — телеграфируйте в наш штаб, для меня. Предположим, надо передать, что две стрелковые части выступили пешим ходом в сторону Саратова. Вы говорите, что двадцать пудов пеньки передали с оказией в Саратов. Ежели эскадрон белых направился в Вольск, передаёте, что один тюк пеньки отправили в Вольск лошадью… Один — лошадью, понятно, что эскадрон. Солдат «считаете» килограммами: тридцать солдат — тридцать килограммов. Старших офицеров — коньяком в соответствующих годах выдержки: подполковник — два года выдержки, полковник — три года выдержки, генерал — бочка коньяку. Вас высадят ближе к Хвалынску. Нужно будет пройти до Сызрани, посмотреть, где какие войска, и вернуться домой…

В глухую полночь маленький катер с погашенными огнями отбыл от пристани, увозя на задание Лиду Мамину и мценского владельца фабрики Кузьму Слепченко.
Катер сидел глубоко, можно коснуться воды, перегнувшись через борт. Холодный сырой воздух пронизывал до костей. Лида куталась в платок, но всё равно дрожала от холода.
Катер огромным жуком полз по зеркальной поверхности могучей реки. Лида спустилась в трюм, но от железных стен трюма тоже веяло холодом. Лиду затрясло как в лихорадке, она вновь поднялась на палубу.
Катер, наконец, ткнулся носом в берег неподалёку от соседней с Хвалынском деревни. Новоиспечённые разведчики спрыгнули на берег. Катер, приглушённо урча, отошёл от берега, повернул в сторону Балакова и исчез в ночи.
В деревню ночью решили не заходить, чтобы потемну не вызвать подозрений у военных, если они там окажутся.
Неподалёку от деревни наткнулись на стог сена. Слепченко вырыл нору в стогу, помог Лиде устроиться на ночлег, прикрыл девушку своим пиджаком. Лида согрелась и уснула. Лишь вздрагивала и подёргивалась во сне, когда по ней щекотно пробегали мыши.
Проснулась утром, когда солнце уже пробивалось сквозь сено. Лежала в душистом сумраке, слушала щебетание птиц, чувствовала утреннюю теплоту и расслабленность тела. Где-то далеко раздался одинокий выстрел, нарушивший душевную идиллию.
Лида испуганно встрепенулась. Где Слепченко? Мы же на задании!
Она торопливо вылезла наружу.
Слепченко сидел с противоположной от села стороны стога. На стареньком полотенце разложил хлеб, пару луковиц, солёное сало. Рядом лежала солдатская фляжка.
— Отдохнула? — спросил, не поворачиваясь. — Ежели по каким делам надо с утра, то вон там кустики. Давай закусим, да пойдём.
Через пару минут Лида села к «столу».
Слепченко отрезал кусок хлеба, положил на него ломтик сала, налил в кружку воды, подал Лиде. Дольку лука Лида понюхала и отложила в сторону.
— Лучок обязательно съешь, — посоветовал Слепченко. — И для здоровья полезно, и какому настырному офицерику в лицо дыхнёшь, глядишь, охотку лапать отобьёшь. Вам, красивым девкам, без защиты нынче тяжело. На лук одна надёжа. И не умывайся, пока в Балаково не вернёмся. Чумазой путешествовать тебе по той же причине сподручнее.
Закусив, отправились к деревне. На краю деревни подошли к бабе, с интересом наблюдавшей из-под козырька ладони за приближавшимися чужаками.
— Доброго здоровьица, хозяюшка, — по свойски поздоровался Слепченко, чуть приподняв картуз. — А пенька у вас тут продаётся? Мы по этому делу путешествуем.
— А кака пенька надобна? Костерь, дерганец с кострыгой, аль трепанец?
— Нам… э—э… — замялся Слепченко. Но, подумав, что пенька вместе с какой-то кострыгой лучше, чем без неё, смело заявил: — Нам чего получше. С кострыгой, да поболе.
Баба усмехнулась:
— Ты, купец, похоже пеньки в глаза не видел. Из Сызрани, мабудь, бежали? Красные, небось?
Слепченко с опаской наблюдал за бабой.
— Вот тебе мой бабий совет: не мели попусту про то, в чём не знаешь толк. В село не ходите, там чехи.
— Спасибо, хозяюшка, за науку, — искренне поблагодарил селянку Слепченко. — А как же нам пройти в Хвалынск, не подскажешь?
— Подскажу, чего не подсказать. Зла вы мне не сделали. Мимо села не ходите, в поле вас издалека видно. Спуститесь к реке и бережком. Только, где от села спуск будет, вы тишком переметнитесь, чтобы вас дозор сверху не увидел. А там уж до самого Хвалынска спокойно идите.

Так по берегу в Хвалынск и вошли. Городок лежал в низине, у самой реки. Одна заросшая травой и деревьями улица тянулась вдоль реки, да одна, примерно от центра, поднималась довольно круто вверх между окаймляющих город белесоватых от известняка сопок.
Лида обратила внимание на многочисленные золочёные главы церквей, не забыв перекреститься и поклониться им. Слепченко — на скверные городские мостовые.
— Я вот думаю, — посетовал Слепченко, — что красивый город получился бы, если средства, потраченные на устройство церквей, употребили бы на благоустройство улиц.
— Церкви тоже нужны, — возразила Лида. — Куда человеку идти, если на сердце горе и никто тебе не поможет? А в церкви помолишься богу, вроде как легче становится.
— Правильно ты сказала: вроде. Религия — опиум для народа. Она человека от борьбы за своё счастье отвлекает. К смирению зовёт.
— От борьбы может и отвлекает. Но силы человеку даёт, когда их взять неоткуда.
— Вам не понять классовой борьбы, — упрекнул девушку Слепченко, поднял голову и замолчал. На горе, куда они поднимались, стоял человек в чёрном солдатском сюртуке с блестящими медными пуговицами, в фуражке с красным околышем. К ноге его была приставлена винтовка.
— Стоять, — неторопливо потребовал солдат.
— А что такое? — с простецким выражением лица удивился Слепченко.
— Час появления граждан на улице, согласно приказу об осадном положении, не наступил, — пояснил солдат. — Документики предъявите!
Лида и Слепченко переглянулись и полезли в карманы за документами. Это была первая для Лиды проверка документов, поэтому пальцы у неё дрожали.
Лида протянула солдату паспорт.
— Ма—ми—на… — по слогам прочитал солдат и с интересом глянул на Лиду. — Не Ивана Василича, старосты Балакова, сродственница будете?
— Дочь, — тихо подтвердила Лида.
— А… — солдат уважительно вернул паспорт девушке. — Бывал я в Балакове…
Лида вдруг увидела, что Слепченко протягивает солдату… партбилет!
Солдат взял билет спокойно, даже читать не стал.
— А… Так вы товарищ комиссар? Ну, идите тогда…
— А что, в городе красная власть? — удивился Слепченко, пряча партбилет во внутренний карман пиджака.
— Не, белая. Белочехова. Да я всяко начальство уважаю. Белая власть уйдёт, красная придёт. Вспомнят, что я комиссара заарестовал — расстреляют. Так что я к любой власти с уважением.
Отойдя несколько шагов, Лида сердито зашипела на Слепченко:
— Вы что, с ума сошли, Кузьма Михайлович? А если бы солдат оказался настоящим беляком? У него же на лбу не написано, что он к красным хорошо относится!
— Да ошибся я! — оправдывался Слепченко. — У меня нутряной карман двойной. Вот я с перепугу и забыл, с какой стороны у меня паспорт, а с какой партбилет…
— Мы же на белой территории! — шипела гусыней Лида, стреляя глазами во все стороны, не подглядывает ли кто за ними. — Спрячьте партбилет как можно дальше, чтобы его даже при обыске не нашли! Расстреляют ведь и вас и меня! Я думала, вы опытный, защитник мне и учитель, а вы…
— Да какой я опытный…
Слепченко сел на лавочку у завалинки деревянного дома, снял сапог и, оглянувшись, сунул партбилет внутрь.
— Вы бы хоть завернули его во что, — посоветовала Лида. — Ноги ведь потеют, что с ним станет? Размокнет и сотрётся!
— Ох ты, господи! — расстроился Слепченко. — Куда ж его?
— А в картуз если? — предложила Лида. — У вас картуз высокий!
— И правда! — обрадовался Слепченко.
Он снял картуз, перочинным ножом подпорол подкладку у передка тульи, засунул внутрь партбилет. Надел картуз, пощупал рукой место, где лежал партбилет.
— Видать? Нет? — спросил тревожно.
Лида внимательно присмотрелась к картузу.
— Нет, не видать.
— Ну и слава богу! — вздохнул облегчённо Слепченко и утёр вспотевший лоб тылом ладони. — Погоди, передохнём немного. Переволновался я.
Посидели, отдышались, попили воды из фляжки.
— Ну что, давай в центр пройдём, посмотрим, что и кто у них там, — предложил Слепченко. — Ты ведь была тут, мне Захаров говорил. Пройдём мимо штаба Махина. Может узнаем что. Где ихний штаб-то?
— В особняке купца Михайлова был.
— Где был, там и есть, куда ему деться? Мужчины переезды не любят. А военные — тем более.
Неторопливо поднимались по мощёной, но заросшей травой из-за нечастого использования, и оттого выглядевшей по—деревенски, улице. Народу на улице, надо думать, по причине комендантского часа, не было ни человека.
— Надо же, как власть боятся, — удивлялся Слепченко. — Ни собак, ни кур…
— Лида! Ли—ида—а! — вдруг услышали они восторженный мальчишеский крик.
Из переулка к ним бежал молодой человек в военной форме. Левое предплечье его висело на перевязи, как у раненого.
— Лида! Подожди! — кричал военный. Лицо его сияло радостью.
— Костя… Росин! — узнала военного Лида. — Это Костя Росин, юнкер. Он помогал мне, когда я здесь была.
— Здравствуй, Лида. Здравствуйте, — поздоровался Костя, подбежав к Лиде и её спутнику. — Я так рад, Лида… Я волновался… Ты тогда так неожиданно ушла… А там красные…
Глаза Росина пылали восторгом.
— Здравствуйте, Костя, — улыбнулась парню Лида. — Я тоже рада вас видеть. Это Кузьма Михайлович Слепченко, у него льнотрепальная фабрика в Мценске. Он был знаком с моим папинькой…
— Подпоручик Росин! — радостно представился и лихо козырнул Костя.
— О! Растёте по службе! — одобрительно заметила Лида.
Костя отмахнулся: неважно, мол.
— Да вот… В связи с ранением… Как родители? — поинтересовался он.
— Родителей в