Передозняк

я несся по какой-то спирали и у меня от восторга захватывало дух. Видимо так и ворвался бы, восторженный, на тот свет, если бы никого рядом не было. Вот бы удивился бы моему виду этот, как его…? Ну вобщем чувак, который там, на том свете, на воротах стоит. Представляете картину?!
Я с наслаждением закуриваю сигарету. Лёха заканчивает варку, а Герман сидит на стуле рядом со мной и внимательно за ним наблюдает. Я гляжу на него и, наконец, догоняю кого он мне всю дорогу напоминал – французского актера, который постоянно всяких героев играет, в старом фильме графа Монте-Кристо, например. Как его звали то? Забыл. Ну ладно, хрен с ним, вобщем Герман – его копия.
Меня не слабо прет, но все равно, по инерции что ли, хочется еще догнаться. Возникает слабая надежда, что, может быть, вторяками-смывками со мной поделятся? Хотя, наверное, вряд ли, судя по Лёхиной роже – он не из тех, кто способен поделиться ханкой. Стопроцентный кандидат на тот свет – уж больно жадный до ширева, без тормозов – по повадкам видно. Сколько я уже видел таких вот  Лёх – немереное количество, и все они давно на кладбище! Вот и Аркан был таким, но он еще довольно долго продержался, не в пример остальным. Без ложной скромности я считаю, что в этом была и моя заслуга, я ему личным примером демонстрировал, что нужно себя время от времени притормаживать. Но видно этого было недостаточно.
– Как себя чувствуешь, Вовчик, – спрашивает меня Герман, раскатывая демид.
– Ништяк, Гера, – говоря я откровенно, пока я себя еще чувствую, но все-таки релаха дает знать: такое ощущение, что кости в моем теле отсутствуют напрочь и если мне придется вставать, то я вряд ли смогу это сделать. Хорошо хоть по ханке не надо в туалет ходить – не возникает ни малейшего желания, да и не получится, как не старайся. А еще у меня в глазах все как-то слегка расплывается, реальность кажется совершенно другой, более реальной что ли. И еще эта штука…, забыл как называется эээ… ну, вообщем, как будто все это уже когда-то было, один в один. Ну и память, с этим тоже проблема, а так, в целом, пока все ништяк. Да, еще забыл сказать кого мне напоминает эээ… Лёха вобщем, чувака из этой банды, как ее…, ладно, фиг с ней, короче он его напоминает – все то же самое, и белые короткие волосы, кольца в ухе и слегка нагловатая морда.
– О чем задумался глубоко седлок приветливо спросил, какая на сердце кручина, чем белый свет тебе не мил? – Это мне Герман выдал такой навороченный опус. – Кадр!
– Да это я так, о своем, – говорю я ему. Классный он чувак все-таки, даже хочется ему сказать что-нибудь приятное, ну, например, что он похож на того актера французского. Но, наверное, не стоит, мало ли, подумает еще что я какой-то ни такой. Вместо этого я спрашиваю его почему-то:
– А как ты, Гера, раскумаренный на тачке ездишь? Не страшно, мало ли что.
– Уже не страшно, – отвечает Гера печально, – мы с Лёхой ее разбили на прошлой недели, так что теперь пешеходы.
– Хорошо хоть не покалечились, – кричит Лёха. Он достает новые телеги, распаковывает их и начинает вытягивать готовый раствор, бухнув туда предварительно пару ампул реланиума.
– Чё, раскумаренные были?
– Ну, а то какие же?
На кухню заходит Лягушка, точнее заходит – это громко сказано – чуть ли не приползает, аккуратно держась за стенку. Она обводит всех мутным взглядом, пару секунд концентрируется на телегах с раствором, чего-то там мычит и так же осторожненько тащится в комнату.
– Этому больше не наливать, – констатирует Герман.
Он садится на корточки, пережимая вены коленкой под мышкой, качает свой кулак и питается уколоть себя в кисть.
– Вмажем меня, Вовчик? – спрашивает Лёха.
– Вообще-то я… ну ладно, давай, – и беру у него телегу.
Я сажаюсь рядом с ним, нащупывая вену и ввожу в нее иглу.
Зрение меня подводит, в глазах все расплывается.
– Ай, дуешь, дуешь, вытаскивай… Ну тебя нафиг, Вовчик, я лучше сам, – со злобной мордой кричит Лёха.
Ну и ладно, не очень-то и нужно, я опять пересаживаюсь на свое место. Звук падающего шприца, смотрю, Гера вроде отъехал. А, нет, дышит – все нормально. Лёха тоже внимательно на него смотрит, а затем, успокоившись, продолжает свои попытки вмазаться самостоятельно. – Чухни его телегу, – говорит он мне из-под лобья. Я игнорирую его пожелание – такой облом подниматься со стула!
Лёха, наконец, вмазывается и с закрытыми глазами откидывается на спинку стула.
– Прикури сигаретку, – просит он шепотом меня через какое-то время.
Я, с трудом, это делаю и вставляю сигарету ему в рот. Он, с закрытыми глазами, затягивается и забывает про нее, она вываливается из его рта и падает на штаны.
Я это вижу, но не реагирую. Обжегшись, он резко стряхивает ее на пол и продолжает зависать. С глубоким вздохом, я дотягиваюсь ногой до сигареты и тушу ее.
Я какое-то время отрубаюсь, а очнувшись, вижу все ту же картину – все в отключке. Но вроде дышат.
На кухню пошатываясь заходит Лохматый, перешагивает равнодушно через валяющегося на полу Германа, и берет кружку – поднимать смывки.
– Поднимем смывки? – спрашиваю я его, намекая на то, что тоже в доле.
Он смотрит на меня удивленно, а потом, видимо узнав, кивает головой и начинает варить.
Через некоторое время очухивается Лёха и как сомнамбула, ничего не соображая, на полном автопилоте, берет лежащую на столе телегу с ангидридом и приноравливается вмазать себя им, с полузакрытыми глазами.
– Ты чё, дурак что ли, – кричу я ему и пытаюсь вырвать у него телегу. Он ее не отдает.
– Это кислый, Лёха, сдохнешь же! – пытаюсь я его урезонить.
Он обиженно смотрит на меня, и видно подумав, что я просто не хочу с ним делиться ханкой, бубнит мне заплетающимся языком. – Чё ты… жалко… в натуре, ну ладно… на здоровье, – и пытается вмазать меня. Лохматый никак на все это не реагирует. Я еле-еле разжимаю Лёхину руку, забираю телегу и подношу к его морде.
– Это кислый, Лёха!
Тот пару секунд смотрит на телегу бестолковыми глазами, а потом опять отрубается.
Лохматый заканчивает варить и вмазывает меня, на этот раз уже без релахи. Сам он тоже удачно, с первого раза, догоняется.
Минут десять мы сидим молча и прёмся, а потом он встает и говорит: "Пошли музыку слушать".
Мы заходим в комнату. Лягушка сидит в кресле и пускает слюни из упавшей челюсти, она поднимает на нас свои мутные глаза и опять их закрывает.
Я ложусь на кровать и через некоторое время засыпаю.
Просыпаюсь я уже под утро. Встаю с кровати и плетусь на кухню, где уже в сборе вся компания, нет только Лохматого. Все целы и невредимы, Лёха с Герой попивают чай, а Лягушка стоит у плиты, варит ханку.
– Вот и Вовчик очнулся, – весело кричит Леха, – как спалось-то?
– Да ничего. Тань, а еще чека не будет, на меня?
– Все нормально, на тебя тоже варим, – говорит она мне.
Я успокаиваюсь, закуривая и спрашиваю:
– А где Димок?
– На работе, еще вчера ушел, опаздывал, правда, немного, – говорит Танька.
Работа! Ё-моё! Я же совсем забыл, что мне вчера на работу надо было. Вот черт, как неудачно-то. Эх и вони будет! Уж лучше тогда, наверное, совсем там больше не появляться, один хрен, теперь меня выгонят, так зачем же еще и наезды до кучи выслушивать? Жалко, конечно, такая халява была! Теперь надо думать на что жить. Ну ладно, это потом, Сначала вмазаться нужно, а там что-нибудь придумаю.
– Ты чё печальный такой, – спрашивает Герман.
– Да на работу вчера не пошел, теперь выгонят.
– А, фигня, меня тоже на днях выгнали, подумаешь! – говорит Лёха.
– Да, Вовчик, не горюй, придумаем что-нибудь, щас вот подлечишься и мысли появятся, – говорит мне Лягушка и подмигивает.
– Да, кстати, – я достаю бабки и отсчитываю нужную сумму, – сам при этом думая, что теперь придется на всем жестко экономить, но только не сейчас.
Лягушка без слов берет у меня деньги и прячет их в карман халата.
Пока Лягушка варит, мы о чем-то беседуем, так, ни о чем, а я все думаю про себя куда бы мне теперь пристроиться. Все варианты, которые приходят в бошку – какие-то нереальные.
Потом мы вмазываемся и через некоторое время Герман с Лёхой  сваливают. Я еще сижу немножко, а потом тоже собираюсь на выход. Уже в коридоре Лягушка советует мне:
– Ты, Вовчик, зайди сейчас по дороге к Димке, он вроде говорил, что его хозяин на второй свой магазин тоже сторожа ищет, узнай, может что и получится. – Димок еще пока на работе должен быть.
Она объясняет где это находится, я благодарю ее за информацию и ухожу.
                                                                                                                                                                                                                                                           15.
Вот и пришли хорошие денечки, над городом зависло хмурое, огромно-недоброе облако, – одно во все небо. Я вышел из подъезда и минут пять, наверное, смотрел на него – это не то, чтобы как-то ухудшилось мое состояние (облакам слабо тягаться с ханкой), просто мне вдруг стало очевидно, что все подходит к концу. К какому – этого я пока не знал.
Как обычно, не торопясь, я поплелся к месту, где Лохматый, презрев все опасности, сторожил чье-то имущество.
Еще из далека я заметил  пожарные машины и толпу народа. Первой моей мыслью было "Что за активность ни свет, ни заря?" И только подойдя поближе я вдруг понял в чем дело, там, где должен был стоять магазин, охраняемый Лохматым, дымились одни головешки! Не испытывая ничего кроме любопытства, я спросил первого попавшегося мне человека, что случилось.
– Что, что, обычное дело, сторож, видно пьяный заснул с сигаретой – все сгорело! Все водка, все эти демократы, мать их перемать! Довели страну, кругом одни алкаши! Хозяин тоже хорош – не видел что ли, кого на работу брал?! … и так далее, дальше я уже не стал слушать эту бабку – мое внимание привлек какой-то ара, месяце так на девятом – судя по животу, небритый и причитающий как в безумии.
– Э…, чумошник, э…, ой билат!
– Чего это он? – спросил я бабку, указывая на этого кадра.
– Хозяин, – и добавила, не без злорадства, – горе у черножопого!
– А человек, …, ну… сторож, он …?? –  промямлил я, уже почти наверняка зная ответ.
– Сгорел, полностью сгорел, только косточки остались, – оживленно поспешила заверить меня бабка, и увидев выражение моего лица, спросила с любопытством.
– А что, знакомец твой был?
Вот именно был, был да сплыл. Вместо ответа я только покачал головой и пошел – сам не зная куда.
В итоге я оказался в каком-то пустынном дворике, сидящим на скамеечке. Я закурил и зябко ежась в своей простенькой, не по погоде, курточке, стал думать что делать дальше. Появилась мысль пойти к Лягушке, рассказать ей о случившемся, ну и вмазать, как заведено в таких случаях. Но, на удивление, эта мысль повела себя очень необычно, как-то застенчиво, слегла послонялась по моей бошке, да и пропала, не вызвав к себе никакого интереса. Через некоторое время я вдруг ясно понял, что мне сейчас нужно и это понимание с легкостью оторвало от скамейки мое тело, до этого такое тяжелое и неподъемное.
Быстрым шагом, временами переходящим чуть ли не на бег, я понесся в цирк к Феди – единственному человеку на всем белом свете, которого я хотел сейчас видеть. Мне просто необходимо было его увидеть, поговорить с ним, приобщиться к той ясности, которая от него исходила. По моим  подсчетам, Федя уже должен был появиться на работе, да и день сегодня выходной, то есть уже через час-другой будет