Дневник вездесущей пылинки

проворная и угодливая.

35
   Кудрявчик вытащил из нагрудного кармана ещё один свёрток - маленький. В нём оказались рапирки с черными рукоятками, будто увеличенные кнопки-втыкалки. Холодное оружие для карликов. 
   Он ни разу не глянул в мою сторону. Я не спускала с него глаз, вся превратилась в слух. Сумрачный визитёр забормотал что-то. Как я ни напрягалась, значение звуков осталось для меня тайной. Между тем кукла зашевелилась, глаза влажно блеснули, словно бормотание пробудило её ото сна. И тут кудрявчик с размаху вонзил ей короткую рапиру в выпуклый пуп. 
   Толстуха завопила от боли, согнула и с силой выпрямила ноги, стараясь ударить смуглое лицо. Оно, отстранившись, улыбалось, оскалило жёлтые зубы, снова зашептало что-то над свежим ручейком крови. Кудрявчик, размахнувшись, всадил в мягкое тело левой и правой руками сразу две рапирки. Толстуха вроде бы хотела приподняться и ей
не хватило сил. Она вздрогнула от собственного крика. 
   Из живота в разные стороны потекли ещё две струйки. Я едва не свалилась от страха с видеокамеры. Здание вроде бы дрогнуло, колеблемое криком. А на его лице - прежняя оскаленная улыбка и невнятные бормотания с губ.

36
   Я убеждена: даже не простая, а электронная кукла не смогла б так согнуть ноги в коленях, чтобы лягнуть ухмыльнувшуюся физиономию. Но и настоящей толстожопкой эта малышка не могла быть: не те габариты и темперамент. Вряд ли удалось бы кудрявчику всадить толстухе рапирку. Она упреждающе вцепится в шевелюру, стукнет несколько раз лбом о стену и вытащит обмякшее тело в коридор. Так уже случилось однажды, когда муж приволокся к ней на помощь в стельку пьяный. Могильщица пылинок оказалась крутой и при семейной расправе. 
   Малышка-двойник вела себя иначе. Три кровавых ручейка вымыли из пухлого тельца остатки сил, однако губы в розовой помаде произнесли какое-то слово. Кудрявчик уловил его и, словно в ответ, взял две новые рапирки. Странная искажённая улыбка не сходила с лица. Я ничего не могла поделать, с ужасом глядя на чёрного человека.

37
   Левой рукой он всадил рапирку в низ живота, правой - под вдох. Тёмная струйка потекла в дебри лобка, другая стала накапливаться в ложбинке под грудью. Розовую помаду накрыла розовая пена. Кукла, не шевельнув ни рукой, ни ногой, пыталась что-то говорить. Звуки тонули на губах в пузырьках, не в силах прорваться сквозь них. Оскал кудрявчика стал шире. 
   Когда я смотрела только на его лицо, можно было подумать: человек сотворил доброе дело и доволен им. Как только взгляд опускался ниже, мысль исчезала - даже подобие мысли. 
   Конечно, толстуха принесла мне сегодня много мучений, бросив в пучину страха. Я радовалась бы, если б её на моих глазах побил муж, наставил синяков под оба глаза, отодрал, как сидорову козу. Блин, да я веселилась бы: поделом толстожопке. А глумление над образом уборщицы будило не страх, а отвращение к ублюдку.
   Он снова забормотал невнятное и взглянул на меня. Это произошло впервые после начала таинства. Я не отвела взгляда от его безумных зрачков.

38
   Что-то встревожило кудрявчика в фиолетовом зрачке, хотя я понимала: маньяк слеп в темноте, как мелькнувшая за окном снежинка. Что могло насторожить его? 
   Я - неприметная пылинка, чей взгляд неуловим. Да, я заметила у этого остолопа высверк безумия, но я же молчу, не рыпаюсь, не проявляю себя даже вздохом. Мне жалко толстуху. Она тоже женщина, она подневольна и должна отдавать мужу своё тело, а рабочую силу - начальству. Может, раскрой глаза пошире, она почувствовала бы меня. Впрочем, нет, такое невероятно: это грубое тесто и примитивный замес. Там, где можно оседлать кого-то, толстожопка, не задумываясь, оседлает и своего не упустит. 
   Почему он так измывается? Башкой о стену насинячила совсем недавно при свете дня и недремлющей видеокамере. Кудрявчик схватил самую длинную рапирку, другой рукой приподнял отвислую грудь и всадил оружие в сердце. Колыхнулся едва заметно флаг. 
Казалось, несколько раз дрогнула чёрная рукоять и затихла.

39
   Я измочалена событиями, каждое из которых словно вытаскивало из моей мягкой души по ниточке. Вот и сейчас он закрыл кукле глаза, которые тут же открылись. Куда подевался его оскал? Лицо стало спокойным, зрачки сузились, хотя света не было. Я отчётливо расслышала неровный скользящий шёпот: «Прости умышленныя и неумышленныя согрешения созданных во славу имени Твоего; очисти виновность их грехов благодатным дождём Твоим».
   Он согнулся в три погибели, припав к неподвижным губам... Я смотрела во все глаза, не зная, что думать об увиденном и услышанном.                    

40
   Поцеловав её пухлыми губами, он не запачкался в крови. Не извлёк ни одну из шести рапирок, вонзённых в куклу. И, при всей неторопливости действий, времени зря не терял. Внешне выглядел уже не тем, кто с улыбчивой злобой вонзал в маленькое тело оружие и бормотал невесть что. 
   Кудрявчик как будто вновь стал вменяемым человеком, заметающим преступные следы. Не посмотрел на видеокамеру. Я убеждена: был уверен в её слепоте. Да скажи ему кто-нибудь, что этот зрачок записывает каждый его жест, поздний гость опять оскалится и станет прыгать с намерением разбить камеру. Но всё было тихо, спало или погибло, как кукла. Только шуршала бумага, в которую окровавленные руки завёртывали двойника толстожопки. Спеленали газетой умело и засунули под мышку. Кудрявчик без шума открыл дверь и исчез в коридоре. Там он опять начал возиться с замком до тех пор, пока не удалось повернуть ключ.

41
   Я знала: визитёр просидел под знаменем ровно тридцать минут. Он успел за это время накуролесить столько, что на месяц хватило бы работы опытному криминалисту. А я вынуждена верить собственным глазам: кудрявчик длинной рапиркой прикончил живую куклу. Как он ухитрился не оставить на полу ни пятнышка крови, я не знаю. Завернуть эти ручейки в пакет вместе с маленькой толстухой можно в том случае, если б они оказались резиновыми. Или сразу засохли и прилипли к телу. Блин, да и какое дело до тёмной тайны мне, пылинке, которую едва не замели, не запылесосили днём? Расстроили мои тонкие нервы, вот и блазнятся босоногие призраки. 
   Ключ у толстожопки. Без неё сюда проникнуть не сможет никто. Вздремнула я от потрясений, вот и замельтешили перед глазами кровожадные руки. А скорее всего, кудрявчик играет по компьютеру и в ус не дует. Жена на кухне стряпает. Поцапались малость, помирились. Милые бранятся – только тешатся.
   Лучшей жены, чем еврейка, не сыскать. Она покладистая и потакает мужу. Готова ковром стелиться. Нет, у меня с головой нелады либо это ранняя ночь выкаблучивается.
Тут бесшумно повернулся в замке ключ. На пороге дородная кукла с прилипшей ко лбу чёлкой и в халате. Чтоб походить на настоящую толстожопку, ей не хватало на ногах резиновых сандалий. Лишним был свёрток под мышкой. Я едва не свалилась с насеста от воскресшего во мне стресса.

42
   Толстуха бесшумно заперла дверь и, глядя под ноги, направилась к флагу. Меня не огорчило то, что она жива-невредима. Конечно, порой свирепа чистоплюйка, зато хорошо знакома. Я напрасно надеялась на то, что гостья рассеет пелену неизвестности. Наоборот, она сгустила её.
   Под знаменем развернула свёрток. В нём, как в пелёнки, упакован мужчина, точнее, маленький двойник. Без ползунков и распашонок, он проворно сучил ножками и улыбался. А в глазах толстожопки плясали красные блики. Из накладного кармана вытащила коробочку; я догадалась, что в ней...
   Младень с пухлыми губами сучил ножками, а она шептала, и я слышала каждое слово:
«Врачуй нас, и мы исцелимся; спаси нас, и будем спасены, ибо Ты слава наша. Пошли полное исцеление всем недугам нашим, ибо Ты Бог-Царь, Целитель верный и милосердый. Благословен Ты, Господи, исцеляющий болящих народа Своего, Израиля».
Непривычные для меня слова, огоньки в глазах непривычные.
   Выхватила из коробки рапирку, вонзила с размаху правей левого соска. Поднялся кровавый фонтанчик и сразу опал, стал ручейком. Пухлые ножки вытянулись, лицо страдальчески сморщилось.
   «Блудодею блудодеево»,- произнесла женщина, пытаясь закрыть младенцу глаза. Лицо его приняло обычное выражение, и я ни на минуту не усомнилась, что под звёздным полотнищем охладевает маленький кудрявчик. Впрочем, убийца не дала ему охладеть, стала завёртывать трупик в бумагу.

43
   Нет, толстожопка не еврейка. Чёрные волосы и глаза, ну и что? Еврейка не заколет за здорово живёшь живого... Да и вообще не заколет. Пусть это лишь кукла, пусть блудодей. Нет, еврейки покладистые, бережливые, они в определённые моменты разрешают половинке отполовиниться. Насмотрелась я. Зря, что ли, на потолке столько провисела и на всё глаза круглые сутки пялила? 
   Пикнуть не успел. Наповал. И рука не дрогнула. Толстуха настропалилась загодя, на пылинках наловчилась, привыкнув губить их без счёта. А тут - всего лишь одного. Она вытерла окровавленный палец о газету. Еврейка или не еврейка, это - мутная баба. Когда-нибудь и до меня доберётся. Счас на мой насест не посмотрела. Взяла свёрток под мышку и беззвучно стала темнотой. А завтра-то что будет?

44
   Увы, толстуха действовала не так аккуратно, как кудрявчик. На полу осталась лужица крови, хорошо заметная с моего насеста. Что она, эта бочка, ослепла? Или нервы расходились? А откуда тогда твёрдость? Разве я смогла бы так, круглая, мягкая, доверчивая пылинка? Она тоже мягкая, даже сдобная с виду, хотя и большая… Причём злобная. Красные блики в зрачках. 
   Она преследовала безропотных пылинок, ненавидела беззащитную, доверчиво улыбавшуюся куклу. Конечно, мне жалко и ту, первую, которой кудрявчик нанес пять ранений, затем заколол, как поросёнка. Это аукнулось ударом в сердце. Вытекшая из него кровь до сих пор на полу. Все надраила до блеска. Важная улика осталась.
   Выгонят толстожопку или заметут - всё мне на руку. Чистоплюйства меньше будет.

45
   Наследит бабища, так уж наследит. Блин, да в ней мешок говна. А я вынуждена при толстухе ежесекундно дрожать. Разве я способна отчубучить что-нибудь подобное? Да ни за что на свете! Не преследуй она меня с вонючей тряпкой и пылесосом, не впусти в распахнутое окно ветер, провисела бы беспечально на потолке до скончания века. От меня, неподвижной, не может быть не только беды, но даже микроскопического вреда.  Если нас, пылинок, тьма-тьмущая, так мы потолок утепляем, и от нас зимой домашняя польза. А в воздухе пылинка уже другая: зловредная из-за того, что её согнали с насиженного места. Толстожопка навела марафет. Немало моих подружек влетело к ней в лёгкие. Я это видела своими глазами. Ей же хуже: победа превратится в пердык. Камикадзе жертвовали собой ради других. 
   А пропри шеф уборщицу с насиженного места, она такой переполох учинит, что все тотчас забудут про существование пылинок, в том числе и про моё собственное.

46
   Прошло всего семь минут после того, как растворилась за дверью толстуха. И вот снова скрежет ключа, точь-в-точь как тогда, когда царапался кудрявчик. Вот лопасть повернулась в обратную сторону. Замок открылся. На пороге стоял шеф. Раньше я его нисколечко не боялась. Полопочет-полопочет и уйдёт. Сейчас в