шагая, на середину плаца выскочил замполит, за ним, едва поспевая, начальник объекта.
Несмотря на сентябрьскую свежесть, лицо замполита горело красками летнего рассвета; пунцовостью выделяясь на черном фоне формы.
Слово взял начальник, высокий, подтянутый, прямой, как линейка:
- Товарищи матросы и старшины! Все вы осведомлены, наша часть является…
Не извиняясь, его перебивает замполит:
- Товарищ командир! Разрешите, без полунамёков и дальних заходов, прямо! Отрублю! Как! Есть!
Растерявшись от такой напористости, начальник уступил место замполиту.
Тот начал с места резво и резко.
- Рядовой Юзбашев!
После этих слов весь строй смешался, что мог натворить этот тихий азиат, с трудом изъясняющийся на русском? Всё стало известно из дальнейшего.
- Я! – послышался звонкий голос Алтына.
- Головка от часов «Заря»! – взорвался замполит. – Выйти из строя, мать-тать!
- Есть! – матрос Юзбашев вышел из строя и стал к нему лицом.
По поводу матов скажу кратко – в армии и на флоте матом не ругаются, а разговаривают. От высшего командного состава до матросов. Ничего преступного.
Замполит быстро приблизился к Юзбашеву, стал перед ним навытяжку и чётко, будто отдавал приказ, спросил:
- Товарищ матрос Юзбашев! Разрешите задать вам вопрос?
Без того невысокий росточком Юзбашев, стал вдвое ниже, втянул голову в плечи, ничего не понимая, посмотрел на замполита, затем, испуганно, на строй.
- Что же вы молчите, товарищ матрос? Природная скромность, осмелюсь спросить, не позволяет ответить или от неожиданного обращения язык проглотил, сынок?
В строе раздался смешок. Мелкий. Колкий. Нервный.
- Отставить смех в строю, мать-тать! – рявкнул замполит так, что окна завибрировали в здании казармы и встревожено поднялись с веток птицы. – Или вы тут думаете, замполит от нехер делать репризы разыгрывает или мизансцены из спектакля прогоняет?
- Нет, - слабо раздалось из глубины строя.
- Молчать!!! – всем показалось, замполита сейчас разорвёт от злости и напряжения. – Мол-чать! Мать! Тать!
Трясущимися руками он вынул из внутреннего кармана кителя сложенный вчетверо двойной тетрадный лист.
- Как вы думаете, - спросил он,- что это я держу в руке? – и поднял её над головой.
Тишина, переплетённая с солнечными лучами в тугие косы, висела над затихшим перед бурей строем и над завороженным происходящим плацем.
- Что? Нет мало-мальски стройных гипотез и предположений? – немного успокоившись, произносит замполит. – На смешки вся фантазия ушла? – испытывающим взором, как лезвием, прошёлся по шеренгам матросов и офицеров. – Найдётся смельчак и решится изложить свою версию?
Тяжёлые косы тишины расплелись под нежными пальцами осеннего ветра; солнечные лучи заструились на небо, тишина – в пространство.
- Значит, - продолжает он, - ни версий, ни гипотез, ничего! – констатирует Владимир Сергеевич, - а вот я постараюсь популярно объяснить, что это такое!!!
Он развернул листок и явил его строю. Конечно, издали нельзя было разобрать, написанное на нём, но цветовая палитра читалась легко.
Замполит сказал, это письмо товарища матроса Алтына Юзбашего родителям. Мало того, что оно написано в удивительной, видимо, присущей только ему манере, каждая буква разным колером цветных карандашей. Больше скажу, выразил предположение, обращаясь к строю и непосредственно к Юзбашеву, не имеет ли он отношения к наскальной живописи кроманьонцев и неандертальцев. Юзбашев насупился и ответил, что если он казах, то это не повод обзывать его разными словами, некрасивыми и непонятными, следовательно, ругательными.
На этот раз вместе со строем, дружно взорвавшимся смехом, истерично, до икоты, захихикал и замполит. Десять минут здорового смеха сняли цепкое нервное напряжение у личного состава и офицеров.
Придя в себя, утерев набежавшие слёзы платком, замполит прочёл письмо «на деревню родителям». Написано оно было красочно, как и сами буквы. С азиатскими заворотами и выходом вприсядку из-за угла. В целом, оно было пустым, го только несколько предложений вызвали бурю смеха. А были они вот о чём: видимо, стесняясь своего военного статуса, Юзбашев пишет своим родителям, что служба у него хорошая, тяжелая немного, но очень ответственная. В его ведомстве отдельный кабинет, секретность настолько высокая, читайте и гордитесь, родители и вся деревня, сын как высоко поднялся, что даже командир с замполитом, что уж упоминать простых офицеров, стучатся в дверь, - дорогие папа и мама, бабушка и дедушка, сестрёнки-братишки, - и тонкими слащавыми голосами спрашивают у меня разрешения войти. Если у меня есть настроение, разрешаю; большей частью с ними разговариваю через дверь.
На этом месте все без исключения зашлись смехом до икоты. Смеялись, ржали, как лошади. Сгибались пополам и били себя по бёдрам.
Один Юзбашев стоял, молча, и через узкие глазки-щёлки смотрел на происходящее непонимающим взглядом.
С высоты своего положения замполит взирал на смеющийся личный состав, довольно улыбался, теребил пальцами письмо Юзбашева.
Когда пик смеха пошёл на убыль, Владимир Сергеевич изрёк:
- Теперь вы можете представить, как смеялись на центральном объекте старшие офицеры и матросы.
Замполит медленно прошёлся перед строем, заложив руки за спину.
- Представьте себе, - гипотетически, раскрепостите закостеневшие мозги, - этот шедевр эпистолярного жанра попадает в руки наших дружественных противников из горячо нелюбимого блока НАТО! А?! – замполит взглядом гипнотизирует строй. – То, что они смеялись бы, полбеды. А вот то, - он заострил внимание, - что старшие офицеры, чтобы войти в какой-то кабинет, стучат в дверь и испрашивают разрешение – у кого? – у подчинённого! Что там, в той злобной НАТЕ подумают своими обгаженными и обсосанными лживой пропагандой мозгами? В каком свете предстанут наши доблестные советские вооружённые силы в их глазах?
Замполит снова прошелся перед молчащим строем.
- Молчите, - с досадой произнёс он, подошёл к Юзбашеву и спросил, - сынок, мать-тать, какими такими секретами ты располагаешь, ответь мне? Тайным кодом рациона питания свиней или поочерёдности дёргания за коровьи сиськи для увеличения надоя?
Смех было совсем невмоготу сдержать. А замполит продолжал пытать Юзбашева.
- Что надоумило тебя написать эти – не могу скрыть восхищения, строки, превзошедшие Хайяма? Какая муха, мать-тать, тебя, сынок, укусила?
- Э-э-э… товарища командира, - пролепетал нерешительно Юзбашев, - эта, на хоздвора муха много…
Смеяться сил не было. Кто-то в глубине строя зааплодировал.
- Итак, товарищи матросы и старшины, - замполит заговорил, как по писаному, - напоминаю ещё раз…
Прочитал Владимир Сергеевич небольшую лекцию о бдительности, о том, что надо беречь, как зеницу ока, о недремлющих врагах с добрыми намерениями, а закончил следующими словами:
- Писать письма не возбраняется. Думайте, что пишите. А вот этого, мать-тать, Омара Хайяма и Гафиза в одном лице, - он указал пальцем на Юзбашева, - взять под особый контроль мать-тать. По природной наивности, глядишь, ещё одно письмо с песнями и танцами в цвете для развлечения родни и деревни, мать-тать, домой напишет.
Строй не распускал. Посмотрел. Внимательно.
- Всем всё понятно? – пауза и привычное. – Мать-тать!
- Так точно! – слитный крик отозвался эхом в небе.
- Все свободны! – положил руку Юзбашеву на плечо. – Золотой ты наш, ты тоже свободен. Ступай и выполняй свои секретные миссии с усердием и тщательностью и, смотри, без самодеятельности!
Закончу мысль о дневниках. Не считал большой необходимостью их сохранять. Ценности даже сейчас, годы спустя, в них не вижу. Не писал их и потом. Не было острой необходимости. Сейчас появилась.
Началось всё после одного происшествия, случившегося со мной. Произошло это в феврале 2010 года…»
«Полуаскетический, полумонашеский образ жизни накладывают на адепта свой неизгладимый отпечаток. Пожизненный слепок грядущего существования. Как печать на лбу: видно всё, понятно всем. Жёсткая самодисциплина, крутые самоограничения: внутреннее и, как следствие, внешнее воздержание или частичный отказ от благ цивилизации, приобретённых человечеством на долгом и трудном, часто с большими материальными и физическими потерями; но это впоследствии вознаграждалось сторицей, - эволюционном пути от амёбы до раба Природы. Рука не дёрнулась написать «хозяин», какой человек хозяин, когда полностью зависим от неё, доброй Матушки-Природы с неограниченным запасом наказаний для заигравшегося в детство повзрослевшего человечества.
Кажущееся временами сверхпозиционирование себя супергероем с ультрапревосходными способностями, есть гордыня. Она наказуема.
Никакая мнящаяся супервозможность мочь всё не ставит одного выше другого; всем даны при рождении равные права, но не все могут их максимально использовать в силу наклонности личных, индивидуальных качеств. Правильно говорили переселенцы диких прерий, мистер Кольт уравнял в правах сытых и богатых с голодными и обездоленными. Так и в нашем случае: утомлённых богатством и примирившихся с нищетой уравняла Смерть.
Как ни крутись впоследствии родня, выжимая ум мастеровым похоронных дел своими запредельными запросами, итог один – все будем главным блюдом на пиршестве червей.
Что это я… начал за здравие, кончил за упокой. Продолжу, нет, пожалуй, начну с того, что…»
«… зима того года выдалась на редкость малоснежной, на удивление не студёной, без заносов снежных и протяжных песен вьюги, до безобразия мягкой и до неприличия влажной.
Лицо обдували ветры теплыми, тревожными струями, взбадривали сквозь тёплую одежду и вселяли трепетную надежду, что так и будет до весны.
Уже в феврале с чистого, безоблачного неба радостно светило солнце, даря щедро тепло и любовь. На замерзших ветках, усевшись рядком, друг к другу весело чирикали воробьи, обсуждая, когда взволнованно, реже степенно, свои пернатые дела.
Третье утро после для Святого Валентина выдалось почти зимним. По небу плыли исполненные гражданского долга облака, облачённые в монашеские рясы, разжиревшие на тучных пажитях; несли они в себе заряд не творческого зла, готовые вот-вот разродиться, уставшие от продолжительных схваток. Но ничего не случилось. Налетел восточный ветерок, как пастух овец кнутом согнал всех на дальнем углу неба-пастбища; враз проглянуло солнышко и одарило щедро землю теплыми ласковыми лучами.
На работе в галерее дела шли легко и положительно. График посещения экскурсий школ и детсадов расписан на месяц, помимо этого заключили договор на выездную экспозицию галереи в соседний город на неделю и уладили вопрос съёмок киногруппой из Германии и Польши. В связи с этим надо было наведаться к мэру, разобраться с финансированием фуршета и размещением гостей в центральной, открывшейся после капитального ремонта гостиницы «Юбилейная», расположенной в здании купца первой гильдии Ксенофонта Дормидонтовича Уса, которое он подарил городу в позапрошлом веке. В нём уже тогда по решению городских властей организовали постоялый двор с ресторацией с громким
