Из детства Игоря Красильникова

пророчицы; доносилось ее бормотание – уже неясное повторение одного и того же, как часто бывает со стариками, которым давно неуютно жить в настоящем, и они ищут утешения в воспоминаниях о прошлом.
Это возвращало ему маму, такой, какой она была - ласковая, любящая. И он не торопился провалиться в глубины сна, чтобы поскорей убежать от окружающей его яви, как этого хотелось ему в городе. Но старался подольше держаться на поверхности, чтобы удержать еще на мгновение ту безмятежную пору, которая так быстро подошла к своему концу.
И вот еще одно утро...
- Отдать швартов! – врывается в комнату бабушка, распахнув двери в июльское утро.
И целует его, будто он вернулся из путешествия в дальние страны. На завтрак – яичница, краюха хлеба и стакан чая. И начинается день. Один из тех летних дней, чьи часы и минуты сливаются воедино в блаженстве, тянутся вереницей мелочей, которые потом он будет вспоминать с грустью, а, взрослея, с ностальгией.
Можно пойти в поход по берегу моря в сторону Литвы и полазить по казематам германской береговой батареи: настоящий рай для искателя приключений! А можно уйти в лес - собирать ягоды. Да мало ли интереснейших дел, когда ты свободен, как ветер, и словно играешь все в новые и новые игры. И тебя не терзают разные вопросы, которые лезли в голову в городе: «Да кто же я такой?»
На косе все было понятно и ясно. Как шелест травы, растущей на дюнах, или – как море.
Игорь  мог часами  смотреть на море, разбивающееся о берег темно-синей полосой на множество извивающихся щупалец. В этом созерцании была упоительная безмятежность, постепенно стиравшая грани между миром и ним. Он забывал о себе, и ему радостно было о себе забывать, как бывало в раннем детстве, когда он вечером погружался в сон. Но теперь - после города, драк, фарцовки, домашних скандалов и ссор, -  это забвение становилось даже приятней, оно растворяло в себе его тревоги, и все делалось в нем летучим и легким, словно тени от облаков.
- Бабуль, не теряй меня! Пойду, подстрелю куропатку нам на ужин! -  решает он   уйти в лес с луком и стрелами.            
- Ни пуха, ни пера! - не возражает насчет куропатки бабушка, понимая, что это игра.
«Спаси, спаси его Бог!», - думает она о внуке, провожая его взглядом. - Что-то его ждет.
И ей до смерти становится грустно, что она еле перемогла эту зиму. Близок конец - вот, что понимала она. И пугалась. Не за себя - за Горюшу... С чем останется? Ни кола, ни двора. Отец, конечно, не бросит, но там верховодит мачеха, да и он не вечный. Страшно думать об этом было. Но своими тяжелыми мыслями внука она не тревожила. Твердо решила дом на Горюшу отписать. Пока ноги худо-бедно держат. Пусть у него будет хоть такое пристанище.
Она вспомнила, как давеча внук сказал ей, что он хотел бы стать рыбаком, как дед.
- Да рыбаком-то быть, милый ты мой, можно и без образования, -  вслух сказала она, заново переживая тот разговор. А внуку учиться надо. Вон, какой башковитый. Что не спроси, все объяснит. Был бы отец нормальным, давно бы ему фотоаппарат купил. «Бабушка, у него денег нету!» - защищал его Горюша. Да как это нету? Оба работают, и нету денег. Ох, ох...
- Сколько же фотоаппарат-то этот стоит? –  однажды закинула удочку она, поняв сердцем, что внук спит и видит фотоаппарат.        
- Дорого, - буркнул Горюша, почуяв неладное: мол, чего доброго, бабка удумает экономить на пенсии, чтоб купить ему фотоаппарат.
Татьяна Кирилловна пошла в дом. И достав из комода сундучок с якорем на крышке, положила в него десятку - к деньгам, которые Горюше дал отец.            
А в это время Игорь лежал  в дюнах и смотрел на вечерние облака. Небеса сияли. И это свечение отзывалась в его сердце тихим счастьем, таким же неведомым, как и рокот моря, или шум слепого дождя, внезапно налетевшего...
Но вот закатный свет уже лежит только на кронах сосен, вверху. Начинает темнеть. И душевный покой уходит.  Каждую секунду что-то может произойти, тем более что лес, до сих пор цепеневший в неподвижности, начинает пробуждаться к ночной жизни: вскрикивает в листве птица, сухо шелестит камыш, пропуская, может, кабана. «Бабка плоха,  - думает Игорь, вспомнив, как часто она держится за сердце, хватая ртом воздух. - Может, помереть». И тогда он останется один.
                                     
* * *
           
На другой день Игорь пошел в поселок к начальству. И его приняли  подсобным рабочим на рыбное предприятие. Через месяц в совхозной бухгалтерии ему выплатили шестьдесят рублей. Бабушка добавила недостающие – для покупки фотоаппарата - деньги. И ее бревенчатый дом, черный крест на морском обрыве с именами погибших рыбаков; мост, похожий на останки дракона; доброе лицо самой бабушки - обрели вечность, запечатленные Игорем на квадратиках фотобумаги, которые он тогда не закрепил, как следует, и они со временем поблекли, потемнели.