Как стыдно бывает...

страшного.[/b] Я попросила реферат напечатать, что такого? Объяснила ситуацию. Я у них на хорошем счету, не переживай. Завтра допечатаю, чуть-чуть осталось.
- Спасиб... бо... Тогда я ага? Того?
- Да беги, беги, бегун. До завтра…
Блин! Ситуацию она объяснила! Я, мол, тут халтурку на дом взяла... Неужто и про меня тоже? В деканате! Ага, как же, это несомненный мне „бонус“ при выставлении оценки. И не отвертишься уже! Назад не вернёшь - уже „допечатать чуть-чуть“! Да не-е-е. Вряд-ли. Не могла она. Что она, глупенькая что ли!
Да о чем ты думаешь-то, козёл! Ты глянь, блин, какую работу она для тебя проделала и на жертвы ещё какие решилась! В деканат! Под танки!
Не-е-ет, „спасибом“ тут не отделаешься. Наверное, как-то отблагодарить нужно...
А как? Бли-и-н! Как это делается-то, кабы знать!

 Первым делом на память приходит что? Правильно. Старый, как сам кинематограф, киношный штамп. К секретарше с чем ходят? Правильно: либо с шоколадкой, либо с коробкой конфет. Словом, решение пришло само. Догадайтесь, какое? О чём мы с вами в самом начале говорили? Правильно - о конфетах. А Чехов чуть пораньше что утверждал? Ну, умницы - правильно: если на сцене висит ружьё, оно непременно должно пальнуть. Но на этот раз вышла у нас с вами осечка и конфеты не „выстрелили“. А почему? Неужели решился я над Чеховым поглумиться таким вероломным разрушением стереотипов?! Да никогда! Никогда бы не посмел я глумиться над классиком! Но, товарищи мои, дорогие мои! Разве вы не знаете, что это только в книжках сюжет развивается по классическим схемам? А в жизни всегда найдётся место нелепому стечению обстоятельств и слепому случаю. На то она и жизнь. Ничего я не имени против Чехова, что вы! Но, порывшись в многочисленных карманах и даже вывернув некоторые наизнанку, я с прискорбием обнаружил, что на конфеты ну никак не хватит, даже самые невкусные, с противно-приторной белой какой внутри. Ну и бес с ними!

Эврика! Советский шоколад - лучший в мире шоколад! Разве не этому учит нас партия и правительство? Вот лучшая благодарность - шоколад „Алёнка“. Ух, сам бы съел! Прям здесь, не выходя из магазина. Но нельзя - Галочке!

Глядя в чистые и светлые глаза Алёнки, на её лучезарную улыбку и румяные щёчки под косынкой, я и сам вновь повеселел и заулыбался. А на радостях решил вам рассказать о происхождении слова „блин“. А то я всё блин да блин, а вы ни ухом, ни рылом. Нечестно, так ведь? Тем более, мне в метро больше и заняться нечем: я сегодня так скоропостижно собрался, что книжку свою, на самом интересном месте, кстати, отложенную, дома позабыл. Итак, откуда взялся блин? Поехали наши в стройотряд. Был в те годы такой неплохой способ подзаработать бедному студенту. Если повезёт, то привезёшь столько, сколько папа с мамой за год получают. А как на стройке, да ещё при таком напряжении, в каком стройотряды вкалывали, свои эмоции излагать, если не матом, скажите мне на милость? Вот и излагали. А тут Галя. И не одна, а много галь. Ввели систему штрафов: слово - рубль. И хрен поспоришь: совет отряда, это вам не шутка! Вот, поднапряглись и придумали заменители: блин, нафиг, сто китайцев. И самое страшное: макаронина!

- Дурак! - сказала Галя, вспыхнула пунцовым цветом и, одарив меня на прощание исполненным величайшего презрения взглядом, скрылась в полумраке деканатского коридора. А меня снова схватил столбняк. На этот раз я ничего не понимал, а лишь стоял в позе Ленина на броневике у Финляндского вокзала, но, в отличие от вождя - с зажатой подмышкой прозрачной папочкой с бесценным рефератом, и машинально пересчитывал горячие волны, перекатывавшиеся по телу от макушки до пяток, а потом обратно - от пяток к макушке. Только ленинская рука указывала политически незрелым верный путь, а моя, простёртая вослед исчезающей вдали Галочке и с дрожащей в ней плиткой самого вкусного в мире шоколада „Алёнка“, напротив, как бы вопрошала...
За что?! - недоумевал я. Что теперь я сделал не так? Что крамольного в исполненной благодарности фразе „а это тебе, Галочка, за беспокойство“? Может, она не любит шоколад? Самый лучший в мире шоколад не любит?! Может, аллергия, а я не знал... Болван. Или ей почудился непристойный намёк в названии „ Алёнка“? Блин, ничего не понимаю! Блин, блин, блин!!!

 Я стоял, поникший и жалкий, а вокруг все стены сотрясались от хохота. Учёные мужи, светила мировой науки, обычно такие напыщенные и исполненные величавого достоинства, корчились в золочёных рамах. Где-то под срезами картин они наверняка держались воображаемыми руками за воображаемые животики и, если бы крепкие дубовые рамы не подпирали их великие тела, сгибались бы пополам от гомерического ржания. Особенно старался меня уязвить военком, невесть откуда вновь появившийся в раме с табличкой Д.И.Менделеев. Он упёрся в меня своим жирным наглым пальцем, будто красноармеец с популярного военного плаката и даже не ржал - он стонал, повизгивал и похрюкивал: Ты!.. Т-ты... ой, не могу!.. ты записсс... хи-и-и-ха-ха... ты запис... уй, щас описссаюсь...
Думаете, на этом мои мучения закончились? Нет, вы наверняка так не думаете, потому что я сам обещал вам пять ступеней моего падения. А вы, мол, считать пока не разучились?
Дурак! Я искал вашего сострадания, а вы вон тоже ржёте! Ну, смейтесь-смейтесь. Будет и на моей улице, как говорится, когда-нибудь...

Третий раз не заставил себя ждать…
Я входил в аудиторию под бравурную медь духового оркестра. Что, не слышите никакой музыки? И правильно: она, музыка, в моей душе играла. А как же, победитель идёт получать свои заслуженные лавры.
- Ну, ребятишки, как дела? - поинтересовался, поздоровавшись, вошедший сразу вслед за мной преподаватель.
Он хороший дядька, весёлый, незанудливый и справедливый. Я бы даже осмелился сказать - добрый, если бы меня не смущало то обстоятельство, что преподаёт он не что-нибудь, а такую мерзость, как историю партии. Дослужился аж до доцента, а скоро, по секрету вам скажу, вообще возглавит кафедру научного коммунизма. Лучше, на всякий случай, держать с ним ухо востро. Каждому советую.
- Как дела, спрашиваю? - не получив отклика от „ ребятишек“ , продолжал настаивать вошедший дядька на своём сценарии развития событий. - Все помнят, что сегодня за день?
 Как же, забудешь такое! На протяжении последней недели только и разговоров вокруг было, как бы с рефератом не облажаться.
Ну-у, нам-то с Галкой волноваться вроде бы не о чем. В наших с ней рефератах будет сплошной ажур и загляденье: не надо разбирать кривые раскоряки - читай себе в радость, дядька, про свою любимую коммунистическую партию. Ровнёхонькие, чёткие строчки. Любо-дорого смотреть!
- Сдаём, сдаём, - бодро захлопал дядька в ладоши, - давайте, ребятишки, снимите тяжесть с души, пусть вас больше ничто на занятии не отвлекает. - И радушным жестом метрдотеля обозначил ту область своего стола, на которую всем следовало водрузить свои труды.
Как так получилось, что я подошёл к столу вслед за Галкой, до сих пор не пойму. Мы даже сидели на разных рядах - как совпало, что мы подошли „сдаваться“ одновременно, господи, ну как?!!
Галя аккуратно положила реферат поверх внушительной стопки сданных работ. Я, в моём обычном стиле, дурашливо ей подмигнул. И уже было занёс руку, чтоб небрежно плюхнуть свой – а вернее, тоже больше её, Галкин - опус, но тут взгляд мой случайно упал вниз, на стол. Торжественный марш в моей душе сделал у-у-у-у-у и замер. Такое часто бывает в кино, когда герой неожиданно попадает в ситуацию „всё, приплыли!“ и музыка за кадром резко замедляется до полной остановки.
Я остолбенело пялился на Галин реферат. Чистенький, аккуратненький, красиво перевязанный голубенькой тесёмочкой - да, всё что делает Галя, она делает аккуратно - реферат покоился на вершине и сиял во все стороны каллиграфическим Галиным почерком.
Он был написан ОТ РУКИ!
- Можно мне выйти? - больше для порядка спросил я у насторожившегося вдруг дядьки и, не дожидаясь ответа, выбежал вон…

Когда случился четвёртый раз, я точно не вспомню. Ну что вы хотите - столько лет миновало! Одно лишь могу утверждать почти наверняка: где-то между третьим и пятым. Какая теперь разница?!

 Было в нашей группе несколько „кумушек“. Парни, да ведь у вас тоже в группе были такие кумушки? Вы вспомните. Я их ещё трындычихами называю. Все, чем они отличаются от обычных девчонок - это что они постоянно в движении. Вернее, не все, собственно, целиком, а только некоторые их части. Язык в первую очередь. Он издаёт звуковые колебания с такой частотой, что у вас в ушах стоит постоянное тра-та-та-та-та. Или как сейчас мы переняли у америкосов: бла-бла-бла. Скорость, повторюсь, такая, что наши популярные телеведущие - он на своём канале, она, кавказских кровей, на своём - застрелились бы в бессильной злобе. Слов не разобрать. Впрочем, слова и не предназначены для ваших ушей. Кумушки группируются по двое-трое и стрекочут друг для дружки.
Их руки тоже всегда заняты делом, тоже в вечном движении. Хотя нет, не так: одна рука как раз большее время неподвижна - держит зеркальце, стараясь не сильно дрожать и отклоняться от оптической оси. Зато вторая мелькает туда-сюда, туда-сюда. Накладывает всё новые слои румян, пудры, тональников, теней, туши, кремов и разной прочей помады. Про пудру не забыл? Ах, уже говорил? Ну, значит, это она по второму кругу пошла. И так из перерыва в перерыв. Мне иногда кажется, что не отковыривай они каждый вечер наложенное за день (хмм, или оно у них само отваливается?), очень скоро слой штукатурки на их премиленьких - под этой самой штукатуркой - личиках  легко бы соперничал по толщине с наружной отделкой Эрмитажа.
 Вот. И вас это бесит. Вернее, кого что раздражает. Димону, например, - ну, помните, наш клавишник, косая сажень в плечах - не по нутру, что они постоянно марафет наводят.
- Да они нас за мужиков не считают, раз при нас таким интимным делом занимаются. Понял, да? - мы для них пустое место. Это ж они для других, своих кобелей мажутся! - возмущённо шипел Димон. - Ничего святого! Скоро колготки при нас поправлять начнут и...
Я не могу повторить при детях, что ещё добавил Димон.
- Да ладно тебе, Дим, - лениво цедил я ему в ответ. - Они ж нас не допекают, что у нас носки воняют или что мы на них перегаром дышим. Расслабься. Наоборот, они тебя за своего считают - гордись!
Мне их салон красоты  как раз пофиг. На этих болтушек я никогда особо и не рассчитывал. Ну, в смысле... Ну вы меня поняли. И это хотя бы тихо. Сосредоточиться или, наоборот, отдохнуть не мешает. Не нравится - не смотри. А вот их постоянное ля-ля-ля меня просто выводит из себя.

[b]Помню, однажды сижу я, по обыкновению, на любимой задней парте и списываю. Неважно, что списываю - к делу не относится. Ну, пусть это будет дэ зэ по математике, хотя математику я обычно старался делать самостоятельно. Не успел, стало быть. Или заленился или загулял, что вероятнее. Не важно. Важно, что сижу, занимаюсь ответственным делом под чьё-то пустопорожнее ля-ля-ля (придушил бы собственноручно этих трещоток!) и никому ничего плохого не делаю - просто списываю. А эти, спереди, знай, себе мордахи намалёвывают и - ля-ля-ля да ля-ля-ля. А меня, как обычно, в упор не замечают. Как будто я мебель.
- А Галя-то, Галя - да?- и так и сяк перед ним