Как стыдно бывает...

поэтому не буду повторяться, куда я побежал.
Но сначала в буфет, конечно. Я ведь из дому выскочил даже без маковой росинки во рту.[/b]

 Хотя нет, наш буфет сейчас не годится. С похмелья неправильная реакция организма может возникнуть. Тут надобно что-то покруче. Нет, я не опохмеляюсь никогда - упаси, господь! Покруче - это кофе с пышками. Не пытками, а пышками! (Не обращайте внимания - у меня тоже случаются опечатки , случайно, сейчас исправлю).
Обычно я беру их десяток. И два стакана кофе. Стаканы - это обычные керамические кружки, превращённые в стаканы методом отбития ручки. Если повезёт, то достанется и собственно кружка и даже с ещё ровными, необгрызанными краями. Кофе с молоком, из огромной бочки. Но зато натуральный… ...Или нет? Кто знает. Короче, мне пофиг! Главное, что двух стаканов этой жидкости аккурат хватает запить десять огромных белоснежных от сахарной пудры кулинарных изделий.
Пышечная здесь же на углу, напротив метро. Не берусь сказать, к какому из трёх окрестных институтов она ближе. Вроде как раз посередине, как специально для студентов.  Все там кормятся. Потому как еда самая экономичная из сытных и самая сытная из экономичных. А ещё вкусно, несмотря на непонятное происхождение напитка из бочки. Студенту, особенно иногороднему, да к тому же без повышенной стипендии, на сорок рублей в месяц - самое оно! А мне, хоть и на родительской шее сижу, думаете, тоже не надо экономить? Ха! На одну музыку сколько уходит. А портвейн? А дискотека в субботу? Рупь вынь да положь, будь любезен!
Думаю, десять пышек и два стакана кофе это и есть полный объем моего желудка. Иначе как объяснить болевые ощущения где-то там под ложечкой при каждой моей попытке втиснуть в себя одиннадцатую? Вот я и решил, что десять это предел и впредь никаких поползновений побить рекорд не предпринимал. Но! Но, пацаны, это только в нашей пышечной, учтите. Есть места, где нагло жульничают и пытаются под видом пышки всучить вам худосочное колечко, чуть не с сушку величиной. Таких, конечно, и тридцать можно умять и не заметить, так что вы будьте внимательнее...

 Если честно, то никаких особых дел я сегодня не планировал. Так, Галке по ушам проехал, чтобы не вдаваться в излишние объяснения под молчаливым напором её выразительных глаз. Но, дожёвывая последнюю пышку - она, понятное дело, обычно труднее всех даётся - я решил, что негоже пропадать пятаку, уже так и так потраченному сегодня на метро. И отправился по обычному маршруту. Студклуб - профком и обратно.

Изрядная порция углеводов реанимировала мой похмельный мозг настольно, что я без труда подбирал очередные доводы с целью охмурения повелителей студенческого досуга. Особенно мне сегодня удалась обработка председателя профкома. Он и раньше был более податливым и впечатлительным, а сегодня он точно - мой. Клубная директриса и подавно со мной, ещё с первого дня. Да ей вообще все студенческие инициативы по кайфу. Она за любую позитивную движуху. Наш человек. Вот зам её сопротивляется. Ну и пусть себе слюной брызжет - деньги всё равно профком выделяет. Но про всю эту истории то я ещё напишу огроменную тетралогию „Я и музыка“. Или „Музыка и я“. Или, по крайней мере, трилогию. А к нашей истории это вовсе никакого отношения не имеет, это вообще ненужная лирика. Наша с вами история, помните, про что? Не забыли? Про муки совести. Про стыд. А стыд будет. Уже сегодня будет. Я уже почти иду по коридору ему навстречу. А пока... А пока на радостях я забежал к этому выскочке - заму клубному. Хочу так, как бы между прочим, вставить в наш с ним вялотекущий музыковедческий диспут пару слов о выделении таки профкомом долгожданной, ежедневно клянченной немалой денежки на аппаратуру. Уж больно неймётся его позеленевшей физиономией полюбоваться.

А вот каким ветром меня потом к деканату забросило, до сих пор взять в толк не могу. Он ведь совсем в другом здании!

Моя теперешняя версия: хотел я на крыльях победы ещё и в актовый зал заскочить. Для него у меня тоже парочка-другая тёплых слов нашлась бы.
Дружище! - сказал бы я актовому залу - скоро ты тоже будешь моим. Ура-а! - вскричал бы актовый зал, - я так давно тебя ждал, дорогой мой человек! И мы бы с ним обнялись, как давнишние добрые приятели, долго сидели бы в тёмной пыльной духоте и мечтали, мечтали, мечтали о будущем…

- Галя?!..

 Я так и не попал в актовый зал. Именно поэтому, наверное, и не сохранили анналы наш с ним проникновенный диалог...  

Галка выходила из деканата и я чуть не сшиб её на полном ходу.

Я, надо заметить, на своих длинных ходулях перемещаюсь в пространстве очень стремительно, поверьте уж мне на слово. Да ещё помножить эту мою скорость на пусть худосочную, но достаточно длинную массу, представляете? Кто помнит из физики, что получится? Ну? Им... Ну же - им…? И за что вам только аттестаты выдавали, а? Ладно не тужьтесь. В общем, им не поздоровится, точно. Им - всем-всем, кто повстречался на моём пути. Без переломов, надеюсь, обойдётся, а вот, по крайней мере, двух-трёх шишек и ссадин не миновать.

- Галя?! Ты?!..
Было странно не то даже, что она выходила из дверей деканата. Она полноправная староста нашей группы и, как всякий уважающий себя староста, ежедневно посещает деканат. По долгу службы - тут все понятно. Непонятно и странно именно то, в какое время выходила она из деканатских дверей.
- Галя?! Ты?! Ты как?..
 Семь часов вечера! По моим расчётам она должна была вот уже как часа три корпеть в общаге над моим рефератом, а она по деканатам шляется! Она меня под монастырь подведёт! Послезавтра - сдача!
Мне снова почудился военком. Он манил меня хищным пальцем с одного из портретов, висевших на стене деканатского коридора…
- Галя?! Ты?! Ты как?.. Т-т-ты что здесь делаешь?..
- Да вот, зашла к ним на машинке пишущей попросить поработать, у меня ведь… своей нет…
Я опустил взгляд. Действительно, как я сразу не заметил пачку листов в её руках и свою - свою „родную“ - связку учебно-научной макулатуры, которую собственноручно всучил ей днём!  
И вот тут мне стало стыдно. Только тут. Здесь и сейчас. Впервые.
Но как!
Меня словно запихнули в парилку на верхнюю полку. Нет, меня опустили в кипяток. Точно. Нет, кипяток слишком прохладно. В кипящее масло! Тунговое!  Я испугался, что жаром, исходящим от меня, испепелю и портреты на стенах вокруг, и дерматиновую дверь деканата, и саму Галочку.
Что портреты! Портреты - чёрт с ними! Но от Галки я на всякий случай отступил на пару шагов, и отступил так резко, что стороннему наблюдателю показалось бы, будто я собираюсь от неё сбежать. Сбежать с позором. Как последний трус.
Дураки вы все, если думаете, что я усовестился своих необоснованных подозрений. Якобы она прохлаждается как раз в тот момент, когда мне так нужна её помощь. Дураки, да и только! Не потому мне стало стыдно, совсем не потому...
Вспомните, из нашей давешней беседы выходило, что Галка легко сумеет настучать пару десятков страниц, раз работала секретаршей аж два - подумать только! - два года. Что называется, одной левой. Но, ослеплённые очевидностью того, что Галка сумеет, все мы, а особенно я, даже не подумали задать себе элементарный вопрос. А сможет ли? На чём, собственно?

Это как меня самого, целыхдевятьмесяцевпослешколы токаря, попросить выточить красивый подсвечник либо ещё что в хозяйстве пригодное. На маминой швейной машинке мне трудиться прикажете или как?! А Галка, не иначе, от подножия Уральских гор с собой машинку в общагу припёрла в чемоданчике с немудрёным девичьим приданым. Так что ли? И это ещё при условии, что Галин дедушка был бы писателем и получил печатную машинку под роспись в соответствующих органах. Ибо советская власть во все времена зорко следила за своим реноме и затыкала волосатой пролетарской ладонью всем грязным пасквилянтам их поганый рот. А как ещё можно заткнуть пасквилянту его поганый рот? Правильно, жёстким контролем. Чтоб ни-ни! Полный, тотальный контроль за всей оргтехникой, особенно множительной. Не поняли, как это по-русски будет? А вот как: Чёрта лысого ты в магазине купишь! Из машинок можно только закаточную свободно купить, соленья-варенья с личных приусадебных соток по осени закатывать. Стиральные и швейные - тоже пожалуйста... Но только по записи или блату. О машинке „Запорожце“ даже не мечтай - ты столько в очереди не протянешь. А пишущих в природе нет. Нет и всё тут. Ах, вы слышали про такие? А где, позвольте спросить? - поинтересуется неприметный человек в штатском. Нет-нет, вам показалось, - пролепечете вы едва дыша... И - глянь - в советском королевстве снова тишь да благодать.
 Всего этого монолога а-ля Михал Михалыч на дежурстве по стране Галя, конечно, не слышала. Я его сам только что сочинил, чтоб вам ситуацию в памяти освежить.

В том ступоре, в который ввергла меня молнией посередь ясного неба открывшаяся правда, моей фантазии хватило на одно лишь короткое русское слово: Блин!
Но Галя и „блин!“ не услышала. Блин яркой вспышкой взорвался в моей голове. Даже в состоянии ступора я помнил, что произносить плохие слова в присутствии Гали - табу! Гали, которая даже слова „жрать“ или „сволочь“ произнесёт лишь под пыткой. Гали, для которой самым страшным упрёком в адрес провинившегося было: детский сад - штаны на лямках!

Что плохого в слове блин? Странный вопрос. Это я сейчас сказал слово „блин“. Я же не знаю, вдруг меня какая-нибудь галя сейчас слышит. А тогда мне некогда было искать эвфемизмы, я сказал то слово, которое мы все привыкли заменять словом „блин“ в приличном обществе. Я вам больше скажу: мы вообще тогда слова „блин“ не знали. Оно войдёт в нашу речь только через год.
Итак, рисую картину дальше. В теле - столбняк, в голове - блин, кожа пышет жаром. Как от печки, ей богу! Но на лице на моём ровным счётом ничегошеньки не отражается. Даже лёгкого румянца нет.
Никакой я не вруша! Просто вы с моей кожей ещё не знакомы. А была она у меня с детства и по глубокую юность иссиня-бледная. Не везде - на лице только. Лицо даже летом не загорало, не то что там краснело от стыда. А поскольку загорать я очень любил и загорал за лето на даче обычно дочерна, то вообразите себе этакого негра с „аристократическим“ мертвенно бледным лицом. Мне и с девчонками-то поначалу не везло именно по этой причине. Девчонки думали, что я вампир, ночью их укушу и выпью всю кровь, а потому сбегали от меня ещё днём, до заката. К слову, заглядывая на несколько лет вперёд, замечу, что, когда моё лицо, наконец, чудесным образом само собой вдруг оттаяло, девушки ринулись в моём направлении толпой и выстроились в длиннющую очередь. Но было поздно: я был прочно и безнадёжно женат.
 И вот, стоит этакая бледная окаменелость перед Галкой и судорожно силится вспомнить ещё какие-нибудь слова кроме слова „блин“. Обязательно приличные и желательно сочувственно-извиняющиеся. Но таких слов я, признаться, и в спокойном, взвешенном состоянии не очень чтобы много знаю, а тут - сами же видите - судорогой мозги заклинило.

[b]- Да как же... Что же ты это... Вот. - Заблистал я красноречием вперемешку с отборными извинениями, едва обретя способность ворочать онемевшим языком, - Ты бы это... Вот... Галь... И я бы... Сам... Может... Это... Ну вот...  Сам я... а?
- Да ничего