и защитника лучше тебя. Десять лет ты у нас «Первый», и все эти годы гнёшь свою осторожную линию.
Иван Ильич. Виктор, ты же знаешь, что я – убеждённый атеист. Ты ведь не сомневаешься в моей искренности ? И я искренне считаю, что религию в обществе нужно искоренить. Но искоренить – это ведь как в борьбе с сорняками – нужно удалить именно корни. А здания церквей – это всего лишь «вершки», но не корни религии... В общем, сегодня ясно одно – у нас нет ни полного понимания проблемы, ни единодушия в том, как её решать. Давайте вместе ещё раз хорошенько всё обдумаем. Не впопыхах. Привлечём к обсуждению Общественную палату при ЦК, Совет старейшин, творческие общественные организации. А сегодняшнее заседание… Лично я им доволен… и благодарен Вере Францевне – она проделала большую работу и помогла нами обнажить проблемы.
Хабибуллин. Так что, расходимся ?
Иван Ильич. В повестке дня у нас значится ещё и «Разное»».
Хабибуллин (с шутливым испугом). У-уу ! Это до вечера… А мне в семь – на футбол !
8. День третий. Эрнст.
Квартира Серёгиных. Раздаётся дверной звонок.. Вытирая руки о полотенце, из кухни торопливо выходит Наталья Петровна. Она открывает дверь, и в квартиру заходит Иван Ильич. Наталья Петровна привычно подставляет ему щёку, и он целует жену.
Наталья Петровна. А у нас Эрник ! Сказал, что поужинает с нами.
Иван Ильич. Отлично ! Вот и на нашей улице праздник !
Наталья Петровна. Мне на кухне надо ещё повозиться, минут через десять попрошу к столу.
Иван Ильич. А он надолго к нам ?
Наталья Петровна. Не знаю. Сказал: «Надо бы с дедом поговорить». Кстати, ты внука и не узнаешь !
Иван Ильич. Ну что же, поговорим…
Иван Ильич снимает с себя сумку с «грибницей» и пиджак, вешает их в прихожей, ослабляет узел галстука, надевает тапочки и проходит в гостиную.
Она просторна и обставлена современной мебелью. В центре стоит овальный стол, у стены – пианино, за которым сидит внук Ивана Ильича Эрнст. За время, прошедшее со дня их последней встречи в парке, он отрастил себе бородку а-ля Хемингуэй С рассеянным видом Эрнст наигрывает «Girl». Увидев вошедшего деда, он встряхивает головой и подчёркнуто энергично с пафосным выражением лица начинает играть марш «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью...».
Остановившись в двух шагах от пианино и заложив руки за спину, Иван Ильич любуется внуком, слушая его шутливое музицирование. Внезапно Эрнст прерывает игру и встаёт. Внук и дед молча делают по шагу навстречу друг другу и крепко, по-мужски обнимаются.
Иван Ильич. Давненько не виделись ! Надо же – бороду отрастил !
Эрнст. Пора ! Не зря же отец меня назвал именем Хемингуэя.
Иван Ильич. Да уж, одно время Пётр им зачитывался... Ты знаешь, в конце своей жизни твой отец и сам стал чем-то похож Хемингуэевских персонажей…
Эрнст. Не замечал.
Иван Ильич. Ты был пацан.
Эрнст. Он ощущал себя «потерянным», одиноким или что-то в этом роде ?
Иван Ильич. Пожалуй… да… какой-то мере так оно и было... Но это было одиночество сильного человека.
Эрнст. Из за матери ?
Иван Ильич. Думаю, что не только... Что-то томило его, не давало покоя… Они никого не пускал в своё сердце… Да… Хемингуэй… Он писал для мужчин…
Эрнст. …Скоро будет девять лет.
Иван Ильич. Мы как раз с бабушкой говорили об этом сегодня утром. Полетишь с нами на могилу ?
Эрнст. Конечно… Дед… хочу посоветоваться с тобой. Какая-то фигня пошла у меня в жизни... Безысходная безнадёга…
Иван Ильич. Это связано со злополучной выставкой и милицией ?
Эрнст. Давай не будем вспоминать об этом инциденте. Тем более, что бабушка уже выспросила у меня все подробности, и ты, наверняка, всё знаешь.
Иван Ильич. Ну, не будем – так не будем. Тогда по существу - твоя «безнадёга» меня ничуть не удивляет! По моим представлениям, «фигня» в твоей жизни началась пару лет назад, когда ты ни с того, ни с сего примкнул к «андеграунду»… Слово-то какое ! «Подпольщики» липовые… Да и самоназвание иностранное выдаёт их с головой – вся их мазня несамостоятельна, подражание западу. Оттуда этот затхлый ветер. И очень мне жаль, что вот и тебя он подхватил и унёс неведомо куда.
Эрнст. А ты не допускаешь мысли, что ветер этот, наоборот - свежий, что именно советское искусство отстаёт, что оно консервативно и провинциально, что по-другому и быть не может после стольких лет изоляции от мировой культуры ?
Иван Ильич. Эрнст, всё-таки у меня внук художник, и поэтому за изобразительным искусством я слежу… с особым интересом… хотя, конечно, времени не хватает. Скажи, ну какая изоляция ? Особенно, в последнее время, когда через инфо-сеть доступна любая информация. Нам о них, им о нас.
Эрнст. Им о нас – вряд ли. Наши журналы в инфо-сети постоянно блокируются. Так что о наших работах мало кто не знает… и в стране, и за рубежом. А главное в том, что нашему искусству не дают развиваться в одном русле с мировым. Именно в этом суть нашей изоляции.
Иван Ильич. Как не дают ? Вы же пишете всё, что вам угодно, и как вам угодно !
Эрнст. Художник пишет не для себя. А наших работ никто не видит… если не считать выставок по квартирам, в домах под снос и в парках. Да и там скоренько прибегает милиция или комсомольские патрули и снимают полотна.
Иван Ильич. Не бульдозерами же сносить ваши выставки…
Эрнст. А почему бы вообще не разрешать выставки «актуального» искусства ?
Иван Ильич. Вот как… Вы, значит, актуальны, а прочие нет… Что ж вы сами так себя нахваливаете, это же просто неприлично... Сколько сил я потратил на то, чтобы снять по стране все лозунги «Слава КПСС», помнишь, ещё лет десять назад они висели на каждом шагу. И эта навязчивая самореклама была позором для партии.
Эрнст (с усмешкой). Сам себя не похвалишь, никто тебя не похвалит.
Иван Ильич. А за что вас хвалить ? Если люди на картине, так непременно болезненного, дебильного или маньячного вида, если женщина, так какая-то «лахудра», если что-то сюжетное, так обязательно взгляд из подворотни, драка или ещё какая-нибудь уголовщина. Почему так тянет именно к теневой стороне нашей жизни ?
Эрнст. Слава Богу, светлую – есть кому описать, даже в избытке.
Иван Ильич. И в этом нет ничего плохого ! А чаще всего андеграунд – это просто мазня на картине. А то и вообще - трусы с колготками на подрамнике. Ну, и как же такое можно разрешать? Ведь это же подтачивает сами основы нашего общества, и когда про таких горе-художников говорят как об отщепенцах и пособниках запада, в этом нет преувеличения.
Эрнст. Стало быть, и я «пособник капитализма»…
Иван Ильич. Смотря по тому, что и как ты пишешь. Заметь, мы же не против авангардной живописи, как таковой. Вспомни хотя бы авангард прошлого века. В конце концов, Шагал и Кандинский были народными художниками СССР. Но ведь нужно же, чтобы реальность была хоть сколько-нибудь узнаваема на полотнах, так ? Лично я реализм и правду в искусстве именно так и понимаю.
Эрнст. Пойми, художник должен изображать не предметы и не окружающий мир, а суть предметов и суть нашего мира !
Иван Ильич. С помощью рваных трусов на подрамнике ? В них суть нашего мира ?
Эрнст. А что, и в них тоже… Хотя… вот дались тебе эти трусы !
Иван Ильич. Приехали…
Эрнст. Пойми, настоящий художник всегда создаёт свою собственную эстетику, собственные критерии творчества, и в этом – никто ему не судья ! Картина – это же слепок живой души художника, и только художник знает, насколько он полон и достоверен. И по этой же причине –художник не может отступать от выражения своего «Я», своей позиции, иначе он не художник !
Иван Ильич. Это просто красивые слова, а у большинства «неформалов» я не вижу ничего, кроме тяги к самоутверждению путём эпатажа и формалистических выкрутасов.
Эрнст. Глупо было бы отрицать, что такие есть, и что их даже много. По существу, это просто бесталанные люди. Но поверь, большинство альтернативных художников - люди талантливые ! Взять хотя бы наше товарищество…
Иван Ильич. Марефьевское ?
Эрнст. Ты и это знаешь…
Иван Ильич (усмехнувшись). Ты же мой внук…
Эрнст. Мы просто видим чудовищный кризис формы, охвативший наше «официальное» искусство, и по мере сил пытаемся этому противостоять. Мы ищем живописный язык, адекватный современной действительности… стилистику, соответствующую усложняющейся картине мира. При этом для нас равноценны все направление живописи, ради Бога – кому что нравится ! Нам также безразличен образовательный ценз художника. Способность профессионально писать - в академическом смысле – последнее среди достоинств настоящего художника..
Иван Ильич. А я бы поставил её на первое место. Прежде всего, писатель должен быть грамотен, должен уметь писать.
Эрнст. Умеют писать – миллиарды людей. Настоящих писателей – единицы.
Иван Ильич. И сколько настоящих художников в Марефьевском содружестве ?
Эрнст. Время покажет… Кстати, покажет обязательно !
Иван Ильич. А пока ?
Эрнст. Пока… лично я и те немногие, кто успел быть принятым в Союз Художников, живём относительно спокойно. Остальные числятся в милиции тунеядцами. Со всеми вытекающими проблемами. У нас ведь кто не работает, тот не ест.
Иван Ильич (иронически). С голоду, надеюсь, нее пухнут ?
Эрнст. Работают… кто где. Кто библиотекарь, кто грузчик… Вместо того, чтобы писать. Это же просто преступление !
Иван Ильич. Так… диспозиция ясна. Ну, а ты, мой внук ?
Эрнст (взволнованно расхаживая по комнате). Дед…я вот с тобой убежденно спорю… И чувствую, что правда на моей стороне. Тем не менее… что касается меня лично… даже… вне прямой связи с андеграундом и прочим… запутался я… совсем перестал понимать, кто я, и что мне делать.
Иван Ильич. А раньше понимал ?
Эрнст. Уже и не знаю… Когда как.
Иван Ильич. А если я скажу, что ты – художник, и делать тебе надо твоё искусство ?
Эрнст. Художник ? По каким критериям ?
Иван Ильич. Их много. Первейший – востребованность, интерес к творчеству художника. Если не брать в расчёт последнее время, ты ведь был заметным художником, несмотря на молодость.
Эрнст. Ха ! Так это ж моя главная проблема ! Ты прав вообще, но не в моём случае – к работам внука самого Серёгина всегда был и будет повышенный интерес. Да и критика, не могла быть неблагосклонной – зачем же ей огорчать руководителя страны.
Иван Ильич. Но ты же должен чувствовать, искренне тебя хвалят или нет ?
Эрнст. В моём кругу это очень трудно понять. Кроме того, в последнее время меня вообще поддерживают только самые близкие люди, друзья. Можно сказать, что я в официальной опале. Мои последние картины не выставляются и не берут в госфонд.
Иван Ильич. Значит, внук Председателя Президиума в опале ?
Эрнст. Внук Председателя…
Иван Ильич. Выходит, руководители нашего изобразительного искусства – принципиальные, независимые люди…
Эрнст. Выходит так. Сейчас ты скажешь, что само по себе это неплохо.
Иван Ильич. Если бы было иначе, это бы меня огорчило.
Эрнст. Ты всё равно огорчился – за меня. (после паузы) Тебе известно, что эта… «злополучная» выставка была закрыта на следующий день после открытия ?
Иван Ильич. Слышал об этом – не каждый день у нас закрывают официально разрешённые выставки. Эта была даже специально согласована с секретариатом ЦК по культуре, чтобы аномальные художники всё-таки смогли
