пуховые. Так и хочется упасть в них и зарыться с головой. А блестят как под солнцем, словно крошечные огненные искорки. У нас так не блестят. – Вздохнула Алина.
– Да, я и забыл совсем, ты же у меня романтик! – Усмехнулся Саша и ласково коснулся пальцем кончика ее носа. – Ну, пойдем, пройдемся. А потом - домой. А то, с голоду помрем здесь с твоими сугробами. Романтикам, знаешь, тоже иногда подкрепляться полезно. – Он нежно поцеловал Алину и, обняв ее, неторопливо побрел с ней по искрившейся под солнцем заснеженной площадке к невысоким одетым в белоснежные шелка лесным великанам-соснам.
Они медленно прошли по краю поселка, мимо стройного ряда испуганно зарывшихся в снег низеньких заборов, под охраной которых, мирно посапывая кирпичными трубами, уткнувшись в белоснежные пушистые перины, дремали небольшие приземистые домики. Словно нахохлившиеся от холода огромные черные птицы, томно взирали они из-под снега своими окнами-глазищами на угрюмую тишь тайги. Лишь изредка кое-где ворчливо кряхтела входная дверь, выпуская наружу их хозяев.
Чуть слышно поскрипывал под ногами свежевыпавший снег. Сквозь морозную, туманную небесную дымку, проглядывал ярко желтый диск солнца, ослепляя и подавляя своими лучами таинственную паутину теней лесных зарослей. Врываясь во владения их и, прочь прогоняя тьму, победно плясало искорками на белых воланах их одеяний. И какое было счастье кружить в объятьях любимого между стройных заснеженных сосен, нарушая прикосновением своим морозные кружева их веток. Падать в нетронутые взбитые перины – сугробы и ловить в них его горячие поцелуи, вглядываться в бездонные озера его глаз, вновь и вновь тонуть в их просторах, упиваясь свежим, ни с чем не сравнимым ароматом окружавшей их красавицы тайги. И казалось, каждая веточка, каждый кустик приветствует ее, радостно восклицая: «Алина, ты снова здесь!.. Привет Алина!.. Какое счастье!.. Иди к нам!.. Потанцуй с нами!.. Улыбнись нам… Посмотри на нас… Видишь, какие мы красивые… Ведь мы так долго ждали тебя…». И Алина улыбалась им в ответ, ласково проводя рукой по маленьким, трепетно тянувшимся к ней веточкам, весело подхватывала с них невесомые охапки белых хлопьев и, подбрасывала их высоко вверх, плавно танцуя меж стройных деревьев. И вновь великая тайга заключала ее в свои объятья, красуясь перед ней сияющей белизной и утонченностью своих зимних убранств. Мохнатыми лапами сосен она приветствовала Алину, развлекая причудливым танцем узорных теней на серебристо-белом ее убранстве. И река, молчаливо дремавшая под тяжестью ледяной кольчуги, добрая Матушка Тунгуска, ласково улыбалась во сне тихим отблеском льда под ярким февральским солнцем, словно боясь шевельнуться, молча встречала своих старых знакомых. Она изменилась, стала мудрей и серьезней. Она больше не смеялась игривым всплеском волн у берега, не журчала, приветливо напевая мотив одной из веселых летних песенок, не бежала вперед, обгоняя стайку резвившихся рыбок. Она мирно спала, укрывшись толстым ледяным одеялом. И лишь чернеющие на берегу лодки-пуговки, да все так же разрывавшая речную гладь, старая полуразвалившаяся баржа у берега, нарушали величественную красоту ее наряда.
– Пойдем, пройдемся по поселку. – Глядя на расстилающееся перед ней величие реки, предложила Алина.
– Зачем? – Улыбнулся Саша. – Ты еще не устала по лесу шагать?
– Может, на теремок наш посмотрим? Как он, там?
– Так он сгорел. – Саша удивленно посмотрел на девушку. – А ты не знала?
– Как сгорел? Теремок? – Не поверив ему, переспросила Алина.
– Теремок. – Он пристально посмотрел на нее. – Кто-то из шпаны забрался туда погреться и поджег. Пойдем, ты сама сейчас увидишь.
– Пойдем. – Тихо ответила Алина. Ей, вдруг стало очень грустно. Будто, что-то оборвалось в шаг-за-шагом строившемся ими, мире счастья. Что-то очень важное. Оборвалось и осталось далеко позади.
Они подошли к Теремку. За знакомой невысокой оградой вместо стройного двухэтажного сказочного домика чернела куча обуглившихся бревен, некогда, их красавца - Теремка. Заваленная снегом, она мрачно смотрела на ребят обгоревшими пустыми глазницами окон, мертвая, безликая, ничего не выражающая.
– Как жаль, – вздохнула Алина. – А когда-то это был наш Теремок.
– Да. Наш Теремок. – Повторил за ней Саша.
– А где же мы будем жить этим летом? – Она повернулась к нему.
– Ну, где жить-то, я думаю, найдется. Да вот, хотя бы здесь, на соседней улице, – он махнул рукой прямо перед собой, – магазин заброшенный есть. Или там, – и он снова махнул рукой в сторону аэропорта, – старая общага, там когда-то геологи жили.
– А такого теремка уже нет. – Прервав его, грустно произнесла Алина.
– Ну, подумаешь, теремок. – Хмыкнув, пожал он плечами.
– А почему ты не сказал, что Лешка умер?
– Ты уже знаешь? – Он отвел от Алины взгляд и на минуту задумался. – Не хотел огорчать тебя. Ведь ты и так бы узнала от девчонок. – Нехотя выдавил он из себя.
– Знаешь, пойдем, сходим к нему на могилу, проведаем его?
– Пойдем.
Они, взявшись за руки, молча побрели от сгоревшей черной развалины в сторону РСУ по утоптанной снежной улочке поселка.
Пройдя за железную ограду замершего в угрюмом молчании деревенского кладбища, они молча прошли по узким его улочкам мимо заснеженных холмиков с серыми каменными надгробиями. Вокруг не было ни души. Словно в мрачную, немую скорбь погружено, все вокруг было безжизненно и величаво тихо. Саша, не выпуская из своей руки теплую Алину ладошку, медленно вел ее за собой вдоль скорбного молчания каменных плит – немых вещателей о некогда живших в поселке их постояльцах.
Вот они медленно подошли к низенькой черной оградке, окружавшей четыре небольших холмика. Оставив Алину стоять у калитки, Саша медленно прошел по засыпанной снегом, едва заметной тропинке мимо трех из них и остановился у четвертого. Осторожно стряхнул снег с верхушки надгробия и взглянул на небольшую овальную фотографию. Алина минуту постояв у калитки, следом за Сашей, прошла по тропинке и остановилась у могилы Леши. Осторожно проведя рукой по холодному краю камня, она взглянула на фотографию. С нее, мило улыбаясь, спокойно глядело на девушку красивое лицо парня.
– Какое несчастье. – Почти шепотом произнесла Алина. – Надо же, такой молодой… Не пей, слышишь! Ладно?.. – Умоляюще прошептала она, переводя взгляд с Лешиной фотографии на Сашу.
Постояв немного, они молча вышли с кладбища и направились к главной улицы поселка, той самой, на которой стоял его дом.
* * *
Второго стройотрядовского лета в Ербогачене Алина почти не помнила. Далеко не радостные ого события стерли из памяти тот отрезок ее жизни. И как ни старалась напрягать она свою память, перед глазами возникали лишь несколько пасмурных дождливых дней, когда она вечерами, сидя на своей кровати, читала одну из немногих не очень интересных книг, что нашлись в местной библиотеки, только для того, чтобы ни о чем не думать, а просто убить время, терпеливо дожидаясь той минуты, когда Саша забегал ненадолго, целовал ее в щеку, говорил, что любит, извинялся за то, что не может быть с ней из-за отсутствия времени, так как надо отрабатывать деньги, потраченные на его поступление в Университет, мимолетом обменивался с девчатами какими-то не очень удачными шутками и, усевшись на свой мотоцикл, скрывался за первым поворотом улицы. А Алина снова оставалась одна, со своими не слишком веселыми мыслями, не понимая, что же на самом деле происходит вокруг нее.
Не этого ждала она от наступившего лета. Она, вдруг, снова оказалась во власти той, давно забытой тревоги, оставшейся, где-то в далеком детстве, когда они с сестрой поздними вечерами сидели у окна. Одернув занавески и, выключив свет, чтобы лучше видеть все происходящее на улице, они смотрели на темнеющую за окном аллею, едва освещенную придорожными фонарями, ожидая, задержавшихся на работе родителей. Когда они сидели, считая, появлявшихся на дороге, прохожих, и загадывая, какими же по счету появятся ее папа и мама. И чем дольше Алина сидела, тем больше и отчетливей ей казалось, что на свете есть еще один мир, такой же, как наш, с такой же улицей и таким же домом, в котором жила ее семья, в котором есть точно такая же квартира, очень похожая, но все-таки другая. И будто родители, выйдя с работы и сев в подошедший к остановке троллейбус, доехали до нужной им остановки, и вышли на аллею, но не на их аллею, а на другую, такую же, очень похожую. Словно как по волшебству что-то сдвинулось в пространстве и времени, что-то незначительное, совсем незаметное. И что ее родители давно уже дома, поужинали и сидят у телевизора, листая свои неинтересные журналы и думая, что их дети спокойно играют в своей комнате. Но, только не у них дома, а в той второй квартире, которая существует в другом, параллельном мире, точь-в-точь таком же, как их. Будто они заблудились, перепутали два столь похожих друг на друга пространства, и сюда уже никогда не вернутся. В тот момент ей очень хотелось встать и, пулей вылетев из квартиры, бежать к остановке, чтоб там, на низенькой опустевшей скамейке сидеть и ждать, считая проходившие мимо полупустые троллейбусы. Вдруг она еще успеет. Вдруг они еще не доехали и не ушли в другой параллельный этому мир, тогда она смогла бы взять их за руки и привести домой.
Время шло, родители на аллейке все же появлялись и приходили домой. Но то чувство тревоги, видимо не исчезло бесследно, а просто спряталось где-то в закоулках ее памяти. И вот сейчас вновь и вновь всплывало на поверхность, не давая Алине покоя. И как тогда, в детстве, ей казалось, что все это происходит сейчас с ней. Что теперь именно она, вылетев на самолете вместе со своим отрядом несколько дней назад из родного города, вдруг приземлилась совсем не там. Вроде и поселок был то же, и люди те же, и речка, и лес, все то же. И все же что-то произошло, что-то изменилось, сдвинулось в пространстве и времени, то, чего она не могла сама себе объяснить. Это был уже не тот поселок, как год назад, солнечный, радостным ликованием первозданной природы встретивший впервые прилетевших туда студенток. Река уже не манила вдаль радужными бликами, и совсем не была похожа на добрую, мудрую женщину, окутывающую лаской одиноких путников, и радуя их своей красотой. Сейчас, она словно мертвая серая дорога, молча уводила куда-то вдаль всех, кто отваживался идти по ней, не радуя их, не огорчая и ничего не оставляя взамен, кроме серого равнодушия. И тайга, вроде та же величественная и необъятная, уже не влекла своей таинственной красотой, не манила щебетанием птиц и легким шелестом листвы. Она затягивала, засасывала, словно огромное мрачное болото, ни на миг, не давая передохнуть, крепко впиваясь в душу цепкими зелеными лапами, опьяняя жгучим бальзамом лесных снадобий. И куда бы ни уехал ты, куда бы ни убежал, она была уже в тебе, частью тебя. И ты уже себе не принадлежал, а был слугой, рабом той огромной, всепоглощающей, жестокой стихии первозданной хищницы-тайги. И хочешь ты вырваться из цепких когтей ее, и кричишь ей изо всех сил: «Отпусти! Оставь меня в покое!». «Нет». – Гулким, холодным эхом отвечает она тебе, – «Ты мой раб. Мой пленник. Ты - часть меня. Твоя душа - моя душа. Ты пропадешь без
