Дворник Бонифат (продолжение).

что  раньше  и  так  уделил  этому  слишком  много  внимания.  Скажу  лишь  одно:  минуты  нашей  последней  близости  с  Аделой  навсегда  останутся  у  меня  в  памяти  самой  яркой,  самой  волнующей  страницей.    И  не  только  потому,  что  по  велению  судьбы  действительно  стали  для  нас  последними.  Главная  их  прелесть  (я  понял  это  уже  потом,  спустя  какое-то  время)  в  том,  что,  по  сути,  это  был  наш  единственный  на  сегодняшний     день     любовный     акт,      не     обусловленный     никакими  меркантильными  интересами,  и  то,  с  какой  готовностью,  с  каким  самозабвением  отдавались  мы  этому  акту,  уже  говорило  само  за  себя.  Да,  язык  страсти  в  конечном  итоге  оказался  намного  убедительней  доводов  рассудка.  Все,  что  мы  так  и  не  сумели  доказать  друг  другу  на  словах,   доказали   наши   жаждущие   воссоединения   тела,     наши     глаза,    губы,  руки,  связавшие  нас  крепче  самых  страшных  клятв  и  обещаний.  Так,  во  всяком  случае,  казалось  мне  в  те  минуты…
     Не  знаю,  сколько  времени  прошло  с  тех  пор,  как,  достигнув  пика  страсти,  мы  разомкнули  объятия,  в  блаженной  истоме  разбросавшись  на  кровати.  Наверно,  вскоре  мы  оба  заснули,  утомленные  этим  почти  часовым  (сегодня  мне  кажется,  что  он  продолжался  почти  до  утра)  любовным  марафоном,  и  проспали,  по-видимому,  достаточно  долго.  Сейчас  я  уже  не  вспомню,  что  мне  снилось  в  ту  ночь,  но  определенно  что-то  очень  приятное.
     


     
     Зато  мое  неожиданное  пробуждение  назвать  приятным  было  никак  нельзя.        
     Я  разлепил  веки  оттого,  что  Адела  отчаянно  тормошила  меня  за  плечо:
     -  Просыпайся!  Ну  просыпайся  же!
     Ее  лицо  было  почти  неразличимо  на  фоне  окна,  по-прежнему  плотно  зашторенного,  но  по  бледно-желтому  пятну  света,  расплывшемуся  на  занавеси,  я  догадался,  что  уже  утро.  И  еще,  помню,  мне  бросилось  в  глаза:  в  полумраке  комнаты  кулон  на  шее  девушки  слабо  отсвечивал  красным,  словно  глаз  какого-нибудь  хищника.  Мне  показалось  это  странным,  так  как  раньше,  насколько  мне  было  известно,  он  подобного  свойства  не  проявлял.
     -  Что  случилось?  -  я  сел  на  кровати,  в  растерянности  протирая  глаза.
     -  Скорей!  Поднимайся!  Тебе  надо  уходить!
     -  Куда?  Зачем?  К  чему  такая  спешка?
     Но  она  не  слушала  меня  и,  ухватив  за  руку,  изо  всех  сил  тянула  с  кровати.  В  ее  одержимости  было  что-то  противоестественное.
     -  Дела,  что  на  тебя  нашло?  Успокойся!
     -  Паша,  я  умоляю  тебя!  Поторопись!   -   в  голосе  девушки  слышалась  неподдельная  тревога,  в  любую  минуту  готовая  перерасти  в  истерику.  Я  был  в  полной  растерянности:  такой  я  ее  еще  никогда  не  видел.
     -  Послушай,  ты  можешь  мне  объяснить…?
     -  Потом!  Сейчас  не  время!  Уходи!
     В  этот  момент  я,  наконец,  разглядел  лицо  Аделы.  Застывшая  на  нем  гримаса  отчаяния  делала   мою   подругу  почти  неузнаваемой.   Но  было  в  нем  еще  что-то  -  неприятное,  даже  отталкивающее,  что  именно,  я  так  и  не  успел  разглядеть,  так  как  она,  почувствовав  мой  изумленный  взгляд,  быстро  отвернулась  и,  глядя  куда-то  вбок,  заговорила  вдруг  зло,  отрывисто  -  чужим,  незнакомым  голосом:
     -  Павел,  если  ты  сейчас  же  не  уйдешь,  клянусь,  мы  больше  никогда  с  тобой  не  увидимся!
     Странная  угроза,  прозвучавшая  в  словах  Аделы,  необычность  интонации,  с  какой  они  были  произнесены,  подействовали  на  меня  отрезвляюще.  Я  послушно  спустил  ноги  с  кровати  и  стал  подбирать  свою  разбросанную  по  полу  одежду.
     -  И  все  же  ответь  мне…
     -  Никаких  вопросов!  Быстрей!  -  снова  я  не  узнал  ее  голоса,  в  котором  вместо  привычного  металлического  звона  слышалось  теперь  глухое  буханье  литавр.
     Озадаченный,  раздосадованный,  я  стал  нехотя  одеваться.  Моя  подруга  сидела  на  кровати,  все  также  отвернувшись  от  меня,  и  по  тому,  как  иногда  вздрагивала  ее  спина,  как  судорожно  она  прятала  голову  в  плечи,  я  видел,  что  Адела  находится  в  жутком  напряжении.  Я  не  мог  ничего  понять  и  от  этого  злился  еще  больше.
     Заря  тем  временем  разгоралась  все  сильней,  заливая  комнату  мутным,  неверным  светом.  Предметы,  понемногу  выступая  из  темноты,  принимали  какие-то  странные,  причудливые  очертания.  И  не  менее  странно  среди  всей  этой  обстановки  смотрелась  фигура  обнаженной  девушки,  с  рассыпанными  по  плечам  черными  волосами,  сжавшаяся  на  краю  кровати.  Когда,  уже  полностью  одетый,  я  снова  взглянул  на  нее,  на  какое-то  мгновение  мне  показалось  даже,  что  она  стала  как  будто  ниже  ростом  и  еще  меньше,  миниатюрней.  С трудом  отогнав  от  себя  этот  морок,  я  снова  попытался  заговорить  с  ней:      
     -  Дела,  может  быть,  ты  все  же  объяснишь  мне…?
     -  Оделся?  (Нет,  это  все-таки  не  ее  голос!)  Ну,  иди  же!  Не  стой  как  вкопанный!
     Но  так  как  я  все  еще  медлил,  моя  подруга,  видимо  окончательно  потеряв   терпение,    вдруг   вскочила   с   места   и,    подлетев   ко   мне   как  фурия,  в  ореоле  разметавшихся  во  все  стороны  волос,  с  каким-то  диким  утробным  завыванием  стала  решительно  выталкивать  в  коридор.  Натиск  был  настолько  неожиданным,  что  в  первую  минуту  я  совершенно  растерялся   и   даже   не   пытался   сопротивляться.    Тем  более  что  передо  мной  снова  на  мгновение  мелькнуло  ее  перекошенное  от  злости  лицо,  и  снова  я  подсознательно  отметил  в  нем  нечто  странное,  пугающее.
     -  Да  уходи  же  ты!  Уходи!
     Нет,  что-то  тут  было  не  так.  Почему  с  таким  маниакальным  упорством  Адела  старалась  выставить  меня  за  порог?  Чего  или  кого  опасалась?  И  вдруг  меня  осенило.  Это  случилось  в  тот  момент,  когда  моя  подруга,  благополучно  справившись  с  замком,  одной  рукой  уже  тянула  на  себя  входную  дверь,  другой  же  пыталась  протолкнуть  меня  в  образовавшийся  проем.  Но  я,  уперев  ладони  в  косяк  и  весь  напружинившись,  быстро  заговорил,  чуть  развернувшись  в  ее  сторону:
     -  Дела,  признайся,  это  все  из-за  Бонифата?  Да?  Он  сейчас  должен  прийти?  Поэтому  ты  так  торопишься  меня  прогнать?
     Она  не  отвечала,  с  той  же  упрямой  одержимостью  продолжая  толкать  меня  в  спину.  Однако  я,  шире  расставив  ноги  для  упора,  стоял  как  стена,  и  девушка,  наконец,  вынуждена  была  уступить.
     -  Да!  Да!  Из-за  него!  Ты  доволен?!  -  она  уже  не  кричала,  а  хрипела,  словно  удавленник,  на  шее  которого  все  крепче  затягивают  веревку. -  Теперь  ты,  надеюсь,  уйдешь?!
     -  Но  почему  ты  его  так  боишься?  Может,  нам  с  ним  стоит  объясниться?
     -  Нет,  только  не  это!  Павел,  я  тебя  умоляю!
     -  Не  понимаю.  Он  что,  настолько  опасен?  -  я  несколько  ослабил  сопротивление,  пытаясь  поймать  ее  взгляд,  и  Адела  тут  же  не  преминула  этим  воспользоваться:  я  опомниться  не  успел,  как  оказался  на  лестничной  площадке.  Дверь  уже  готова  была  захлопнуться  за  моей  спиной,  но  в  последний  миг  мне  удалось-таки  упереться  в  нее  плечом.    
      -  Дела!  Да  постой  же,  Дела!
     Но,  судя  по  долетавшим  до  меня  из-за  двери  скрежещущим  звукам,  моя  подруга  в  эту  минуту  уже  возилась  с  замком.  Я  попытался  ее  опередить  и  надавил  чуть  сильней.  Дверь  вроде  бы  поддалась,  но,  открывшись  меньше  чем  на  треть,  дальше  не  пошла  -  мешала  цепочка,  которую  девушка  успела,  видимо,  накинуть  в  самый  последний  момент.
     -  Дела,  ты  слышишь  меня?  Я  все  равно  никуда  отсюда  не  уйду!  Поэтому  давай  поговорим!   -   чтобы  не  привлекать  внимания  соседей,   я  почти  шептал,  припав  губами  к  узкому  проему  между  дверью  и  косяком.  Одновременно  я  старался  хоть  что-нибудь  разглядеть  в  угольной  черноте  коридора,  но  пока  мне  это  плохо  удавалось.
     -  Дела,  прошу  тебя,  отзовись!  Скажи  хоть  слово!..  Я  ведь  знаю,  что  ты  здесь!
     Внезапно  моего  слуха  коснулся  слабый  придушенный  стон,  заставивший  меня  вздрогнуть,  который  тут  же  сменился  неприятным  скребущим  звуком,  словно  кто-то  с  усилием  царапал  ногтями  по  поверхности  двери.  Я  затаил  дыхание,  прислушиваясь.  Через  минуту  стон  повторился  и,  застыв  на  длинной  тоскливой  ноте,  перешел  в  утробный  клокочущий  рык,  отчего  мое  тело  вдруг  покрылось  гусиной  кожей,  а  горло  сдавил  спазм.  Я  стоял,  боясь  шелохнуться,  лихорадочно  соображая,  что  бы  все  это  значило.  Но  пока  я  терялся  в  догадках,  вслед  за  этими  странными  звуками  последовал  глухой  удар,  словно  там,  в  квартире,  уронили  какую-то  тяжелую  вещь.  Дверь  при  этом  как-то  странно  завибрировала,  как  будто  через  нее  пропустили  электрический  заряд,  и  я  невольно  попятился,  отметив  попутно,  что  с  той  стороны  на  нее  уже  никто  не  налегает.  Мне  стало  не  по  себе,  я  силился  что-то  сказать,  но  вместо  слов  из  горла  вырывались  одни  лишь  сдавленные  хрипы.
     А  в  квартире  тем  временем  творилось  что-то  ужасное:  один  за  другим  следовали  глухие  удары,  словно  по  полу  перекатывали  нечто  большое  и  громоздкое,  и  все  это  сопровождалось  какими-то  непонятными  звуками,  напоминающими  не  то  кряхтенье,  не  то  всхлипывание.  Это  было  похоже  на  борьбу  и  одновременно  на  конвульсии  умирающего.  Я  почувствовал,  как  по  моим  плечам  и  спине  заскользили  струйки  холодного  пота.  Впервые  за  все  это  время  мне  стало  по-настоящему  страшно.
     -  Дела! -  с  трудом  выдавил  я  из  себя. -  Дела,  что  происходит?  Ответь  мне,  Дела!
     В  ответ  -  все  то  же  кряхтенье  и  монотонный  звук,  будто  огромной  скалкой  раскатывают  тесто.
     -  Дела,  ты  меня  слышишь?  -  борясь  с  нервной  дрожью,  завладевшей  вдруг  моим  телом,  я  осторожно  приблизил  лицо  к  дверному  проему.  Я  хотел  и  не  хотел  видеть  то,  что  творилось  там,  внутри.  С  одной  стороны,     меня,     как,    наверно,    любого    на    моем    месте,    разбирало  любопытство,  но,  с  другой  стороны,  я  почему-то  боялся  увидеть  за  дверью  нечто  такое,  что  повергнет  меня  в  жуткий  шок,  и  тогда…  тогда…
     Я  так  и  не  успел  додумать,  что  «тогда»,  поскольку,  как  только  припал  глазом  к  щели,   доносившиеся   из   коридора    звуки    неожиданно  прекратились,  словно  кто-то,  открутив  до  отказа  ручку  настройки  и  так  и  не  найдя  нужной  частоты,  выключил  радио.  А  потом  произошло  то,  о  чем  я  до  сих  пор  не  могу  вспоминать  без  дрожи.  Послышался  скрип  -  возможно,  так  скрипит  половица  под  чьей-то  грузной  ногой, -  и  в  ту  же  секунду  из  темноты  на  меня  надвинулась  жуткая  физиономия  с  широко  расставленными  глазами  и  длинным  крючковатым  носом,  заросшее  по  самые  скулы  черной  спутанной  бородой,  после  чего  знакомый  скрипучий  голос  выдохнул  мне  в  лицо  одно-единственное  слово:
     -  Убирайся!
     Это  было  настолько  неожиданно,  что  я,  вскрикнув,  отшатнулся  от  двери,  которая  с  громким  лязгом  тут  же  захлопнулась  перед  самым  моим  носом,  и,  потрясенный,  испуганный,  кубарем  скатился  вниз  по  лестнице…
     


     Я  не  помню,  как  вышел  из  подъезда,  как  долго  блуждал  по  лабиринту  дворов,  прежде  чем  оказался,  наконец,  на  знакомой  улице.  Способность  соображать  и  делать  какие-то  выводы  вернулась  ко  мне  не  сразу  -  настолько  я  был  раздавлен  и  выбит  из  колеи  увиденным.
     Самым  ужасным  и  неприятным  в  этой  истории  было