четко, и я, воодушевившись, несколько секунд приходил в себя, а потом меня прорвало! Я подошел к толстяку и уже было открыл рот, чтобы крикнуть: «Пырей ползучий!», как вдруг чья-то дрожащая от волнения ладошка легла на мою руку. Я даже вздрогнул от неожиданности и отпрянул в сторону. Передо мной стояла Прасковья. Вид ее был решительный, щеки пылали.
- Погоди-ка, Жор! - сказала она, отбирая у меня микрофон.
Перечить своей старосте я не стал и сделал шаг назад в угол ринга, где колыхалась призрачная тень от ехидно ухмыляющегося воздушного монстра. Паша двинулась вперед, прямо к толпе, и быстро заговорила:
- Люди добрые! Да что же это вы такое делаете-то! Вы же русские - люди, одаренные особым даром слова! Ведь язык - это Божий дар, данный Им людям! Каков язык - таков и народ! Ни у одного народа в мире нет больше такой литературы, как у русских! В нашем языке мата нет и быть не могло! Его придумали басурмане, захватившие русские земли, но так и не сумевшие покорить душу русского человека, сильную верой Христовой! Вот они и стали хулить наши святыни и прежде всего Матерь Божию. А вы, подражая им, оскорбляете Ту, Которая спасала Русь и от татар, и от псов-рыцарей, и от французов, и от поляков, и от гитлеровцев... Ту, Которой поклонялись наши святые, Которой молились и молятся все христиане о спасении, любви, здравии и о всякой помощи.
На поляне стало необычайно тихо. Лишь гневные слова Прасковьи, усиленные мощными динамиками, зычно разлетались по округе, проникая, казалось, даже и во все деревья, кустарники, заросли папоротников, в разомлевшие от жары автомобили.
- Вы же знаете, что от слов своих оправдаешься и от слов своих и осудишься! Первое же испытание, которое ждет нашу с вами душу после смерти - это ответ именно за сквернословие! Так чем же будем оправдываться?! А ведь, знаете, даже «козлом» и то никого нельзя оскорблять! Это звучит как грозное проклятие в адрес ближнего! Потому что в Священном Писании сказано, что Господь на Страшном Суде отделит овец от козлов, праведных от грешников. Значит козлы - это те, кому уготован ад! И называя человека таким именем, вы уже заранее совершаете над ним свой суд! А ведь каким судом судите, таким и сами будете судимы!
От волнения и напряжения Прасковья уже дрожала, как осинка на ветру. Я подошел к ней и встал рядом, чтобы она видела, что я здесь и готов защищать ее.
- Всякое слово обладает весом и силой. Произнося скверные слова, человек произносит страшные заклинания, призывая к себе гнуснейших бесов, приносит словесную жертву сатане. Такой человек пачкает грязью свои уста и льет мерзкую скверну в души окружающих. Надо помнить, что речь нашу слышат не только те, которых мы не стесняемся, но и святые, ангелы и сам Господь!
- Эй, кончай базар! Это не по правилам! У нас тут не «маевка»! - раздался возглас из оторопевшей толпы слушателей.
Но его быстро осадили:
- Да заткнись ты! Пусть говорит!
- Люди добрые! - произнесла Прасковья уже как-то совсем мягко и жалостно. - Мы же русские! А значит, и говорить должны только по-русски, чтобы оставаться настоящими людьми: умными, милосердными, добрыми, справедливыми. А вы... - силы наконец оставили Пашу, голос ее дрогнул, и она, сунув микрофон в руки растерянного ди-джея, сбежала с подиума и устремилась к лесу.
На какие-то мгновения стало так тихо, что я отчетливо услышал, как жужжит какая-то мошка, крутящаяся над микрофоном. Первым очухался ведущий. Он быстро сказал мне каким-то ничего не выражающим голосом:
- А ты ничего не хочешь добавить?
Я чисто машинально взял микрофон, кашлянул, потом произнес бодро и решительно:
- Что же еще можно добавить? Все и так ясно! Матершинники Царства Божия не наследуют! Сквернословие - яд. А незнание духовных законов не освобождает от ответственности!
- Да что вы их слушаете-то! Дать им по шее, разбазарились! Учить нас вздумали, сопляки! - снова донеслись возмущенные вопли.
- Да помолчи ты, Байк! Они же круто говорят! Я такого еще ни разу не слыхала! - шикнула на недовольного девушка с зелеными волосами.
- Вы уж простите нас, что помешали вам, а может, кого и обидели чем! Извините, уж... - я откланялся публике, загудевшей, точно потревоженный пчелиный улей, вернул микрофон ди-джею и поспешил следом за Пашкой, которая уже скрылась за соснами.
- Эй, вы что, так просто отпустите их, что ли?! За такое и по шее надавать мало! Я что, по-ихнему, дебил, что ли?
- Да иди ты, они все верно сказали! - слышалось у меня за спиной.
Ди-джей крикнул:
- Эй, браток! Ты бы прихватил чего со столов-то, а? Угощаем! И девочке своей возьми гостинцев!
- Да-да, бери! Не стесняйся! Мы не обижаемся! За выступление полагается! - загудели из толпы в основном женские голоса.
Я остановился около столов, поддавшись сильному искушению. А что вы хотите? Чего ведь тут только не было! У меня аж глаза разбежались: и фрукты всякие заморские, ягодки свежие с мороженым, икорка натуральная, горы сладостей, бутерброды и салатики всех мастей, колбаски, рыбки, окорока, шашлычок, курочки, напитки... Эх, да что там говорить! Слюну лишь в рот нагонять! Такого изобилия Пашка уж точно никогда в своей жизни не видывала! Но я смог сдержать себя и, проглотив подступивший к горлу комок, отозвался:
- Извините, но мне ничего не надо! Трапеза - это же общее дело! А нам с вами, простите, пока еще не по пути...
- Жаль! Ну, как хочешь... Ну и катись колбаской, болван! Да возьми хоть малость! Во придурок! - донеслись из толпы разные голоса. Я махнул рукой и, обернувшись, побежал в лес. Последнее, что я отчетливо услышал, было:
- Вот коз...
Но парень почему-то так и не договорил...
Прасковья ожидала меня, сидя на поваленном дереве, и теребила свои косички. Я подошел и примостился рядом. Немного помолчав, сказал:
- Ох, и еды же у них сколько было! Я такое последний раз лишь на папкином юбилее видал...
Пашка не ответила, только вздохнула и приложила ладошки ко все еще пылающим щекам.
- Ну, ты им и врезала! Я думал, что нас там побьют каменьями, то есть своими жестянками да бутылками!
- Не знаю, как мне только духу хватило...
- Ты молодчина! Все правильно сделала! - и я осторожно обнял ее за плечи.
- Извини, но я не дала тебе выступить.
- Это ерунда! Спасибо тебе, староста, что не позволила мне этого сделать! Ведь, как ни крути, если бы я и сказал что, то невольно стал бы их соучастником. От большого греха, видать, ты меня избавила! Мне ведь вообще не следовало бы влезать в эту историю. Блаженнее быть обиженным, чем чувствовать себя победителем в грязном деле... Гордыня-матушка тогда, понимаешь, заела... «Эй, монашек!» и все такое... Обидно стало. Праведный гнев возобладал! А ведь не туда я попер. Надо было просто уйти или же вот, как ты, выступить с обличением, а там - что будет! Побьют, так за веру пострадаешь, а поймут - добро тебе будет! А я-то всего лишь хотел с ними по-своему посостязаться, приняв, значит, их условия... Да, едва не вляпался в эту скверну... Спаси тебя Бог, моя Пятница! Эх, ну что тут поделаешь, слаб я еще духовно без твоей поддержки-то... Не могу пока как следует различать, где зло, а где и добро... Многому еще предстоит поучиться. Жаль вот, что видимся с тобою мало...
- Жор, а чего ты им хотел сказать-то? - вдруг оживилась Паша. - Ведь не ругательства же!
- Да так, хотел преподать им урок ботаники.
- Ботаники?! - удивилась девчонка. - Зачем ботаника-то на конкурсе ругательств?
- Да вот припомнилось одно дело...
- Расскажешь?
Я вкратце пересказал Пашке историю с «сачковским трактатом». Выслушав меня с интересом, Прасковья спросила:
- А что, разве эти названия действительно такие необычные?
- Да, богат народный язык на всякие определения. Порой совсем весело получается. Я тогда подумал, что уж лучше растения всякие перечислять, если выругаться очень хочется, чем матюки эти, уже всем надоевшие, на воздух пулять. Хоть бы новое что придумали, а то из века в век одно и то же мелят и мелят и думают, что знают какие-то великие слова... А сами лишь чужим умом живут, так, срамота одна...
- А ты мне этот трактат прочитай, хорошо? А то ведь ты все же готовился к выступлению... Надо же пар спустить... - и Пашка улыбнулась.
- Ну хорошо, слушай! - и я зачитал ей то, что еще сохранилось в моей памяти.
Что, ребята, и вы хотите послушать?! Ну что же, тогда сами судите (только не очень строго) о моем так и не прозвучавшем на поляне выступлении:
- Пырей ползучий! Дуркоман! Мордовник шароголовый! Кровохлебка! Чертогрыз! Свиной баркун! Блошняк! Воронья нога! Курослеп! Зверобой продырявленный! Стоножник! Чели- буха! Подофил щитовидный! Опопонакс! Икотник пузырный! Козлобородник! Будра! Кругляк! Сушак ядовитый! Бешеный огурец! Псоралея костянковая! Рапункул! Колюха! Материнка! Вздутоплодник лохматый! Хоухера кроваво-красная! Дряква! Гриб-рогатик! Котовник кошачий! Дурман обыкновенный! Щетинник большой! Калган дикий! Язык бараний! Кардамон мадагаскарский! Крапива жгучая! Горох угластый! Многоножка! Зайцегуб гипсовый! Горец почечуйный! Василистник вонючий! Коровяк мохнатый! Ломонос! Наперстянка ржавая! Роза собачья! Болиголов крапчатый! Ромашка ободранная! Кроп морской! Чихрица костяная! Волчец! Боб белый! Скабиоза! Трава остропестрая! Лишайник бородатый! Бирючина! Агарик! Мухомор! Решеточник красный! Дерево гвояковое! Резак степной! Чистяк меньшой!
Прасковья не выдержала и рассмеялась.
- Да, тому вздутому монстру вряд ли понравились бы эти названия! Пожалуй, подивились бы и эти любители крепенького... Жор, а ты, похоже, и впрямь победил бы! Тут, поди, не меньше полусотни словечек!
- Держу пари, что те лихие ребята и понятия не имеют, что есть, скажем, свиной баркун!
- Скорее всего... А ты знаешь?
- А как же! Это горец птичий, он же - топтун-трава, он же - спорыш, он же - трава-мурава! А баркуном его, кажется, у вас тут, на рязанщине, величают!
- Да, ты прав, бабушка моя так говорила... Жор, да у тебя уже просто энциклопедические знания о русской природе! Где научился? У Васька, наверное?
- Нет, у меня есть куда более опытный учитель! - и я вновь дружески обнял девчонку.
- Благодарю за доверие... - смутилась Паша и вздохнула. - А вот я, знаешь, и понятия не имею, кто такой зайцегуб гипсовый или этот... как его... клоп морской.
- Не клоп, а кроп! - поправил я, рассмеявшись. - А кроп по-украински - это укроп!
- Ой, извини! - тоже улыбнулась девчонка. - Такие названия смешные... И ведь не обидные вовсе...
- Это уж точно! - согласился я, и мы тихонько рассмеялись.
- Слушай, Жор, а роза собачья - это ведь шиповник?
- Ну да...
- А почему собачья?
- Честно скажу: не знаю! Васька Сачков, тот, поди, и объяснил бы. Ну, наверное, ее собаки очень любят: цветочки понюхать или ягодку скушать. Ветки-то почти по земле стелются. А может, колючки этой розочки здорово дерут шерсть с бедных псин, когда они мимо пробегают! Как думаешь?
- Наверное! - рассмеялась Пашка, и я понял, что она наконец полностью успокоилась и взяла себя в руки. Тогда я сказал:
- Паш, а ты заметила, что на поляне как-то все стихло? К чему бы это?
- Да, ты прав... - согласилась Пятница, прислушиваясь. - Даже музыку отключили... Может быть, обедают?
- Скорее всего, они твои слова пережевывают! - усмехнулся я и встал. - Пойдем-ка лучше отсюда куда подальше... Здесь энергетика какая-то нехорошая.
- Пошли! - согласилась Прасковья.
Мы взялись за руки и вновь двинулись по дороге, на которой вскоре появилось множество свежих
