Я задумался; и медленно шёл за Маем, шпыняя камушки, не жалея новых ботинок. А он то и дело оглядывался, меня поторапливал – Юрка, мол, не отставай. - Ярко светило солнце, за спиною намок мой мешок и рубашка. Чесалось всё: но больше зудела душа от непонимания ценности жизни моей, как будто я божья коровка, или червяк. Вот пронесу этот мешочек через всю жизнь, в конце её крякну с натугой, сбрасывая его себе под ноги, да и сам свалюсь уже в ножки богу. Никто и не вспомнит особо – останется только жестянка консервная с датами жизни, да именем Юрий.
- Ты что там, уснул? - Круглов вернулся назад, ко мне, сидящему на могильном камне. - Плачешь либо?
- Да нет. Херня какая-то под ресницу попала. - Я нарошно потёр глаз, притворяясь насмешливым и циничным: - А что если спиногрызам не понравятся наши подарки? - им ведь нужны сейчас айфоны с пифонами, а мы тащим яблоки да плюшевых зайцев.
- Да я тогда сам сожгу эти мешки! – Капитан Май стал зол, словно обласканный волк на поросячьем балу. - И твоему сыночку с удовольствием напихаю под зад, чтобы не сбивал бестолкового с толку. Я ведь жду от детей благодарности, а не презрения. -
Мне почему-то вспомнилось как однажды, сто лет назад, я уже сидел на почти таком же месте. И тоже в расстроенных чувствах. Тогда не было тротуаров, асфальта; лишь стояла по самые мои детские уши непролазная грязюка. Так что пытаясь обойти одну глубокую лужу, я попал в настоящее болотце, которое с каждым шагом затягивало меня в трясину. Я уже всерьёз испугался, и даже представил себя в гробу как соседскую бабушку.
Но тут, слава богу, на помощь объявился старичок. Просто подошёл; улыбнулся седой бородой, в которой и рта видно не было – да и вытащил меня мальчоночку из трясины, небрежненько взяв подмышки. А потом пропал куда-то, словно бы сквозь землю провалился.
- Что за ерунда?.. Как будто провалился под землю.
Я очнулся от своих детских воспоминаний. Май что-то искал вокруг нас, шаря по природе удивлёнными лупатыми глазами. Похожими на розовые ёлочные шары.
- Потерял вчерашний день? теперь ищи, - посмеялся я над ним.
- Да старикан тут мимо проходил, едва-едва лишь. А как пощупал наши мешки, так сразу сбежал дай бог ноги. Во дают эти нынешние пенсионеры! - не спёр бы чего-нибудь.
- Там брать нечего. От одной мандарины не обеднеем. Пошли.
И мы потопали как деды морозы прямо к детскому дому, малость чувствуя себя не в своей личной тарелке.
Мы не знали с капитаном куда мы идём, а просто шли – я в цивильном, он в форме; и воспитатели давали нам дорогу, понимая, что люди с погонами просто так здесь не ходят - а маленькие ребятишки выглядывали отовсюду, прожигая в нас дырки со рваными краями. Обычно детвора, когда бегает, то обязательно нагуливает аппетит: и на улице их можно встретить то с бутербродом под колбасой, или с котлетой под куском хлеба. А эти все стояли как будто голодомором: нет, я уверен что они были сыты, и государство их кормит по мере возможностей – но лаской и нежностью досыта накормить нельзя, а эти ребятишки вообще никогда не видели добрых милостей на куске сладкой булки.
- ты видишь, Юрок? ты видишь, – шептал мне капитан даже не ртом, а выпученными глазами, и я держался справа от него, чтобы закрыть собой кобуру, боясь что он от непонятной злобы в кого-нибудь выстрелит. Я тоже был зол, и понимал участкового: но до бога мы с этого нагана не достанем - а ведь только он, говорят, создал и пестует этот подлючий мир.
Воспитатели проходили мимо нас как так и надо, лишь слегка нам удивляясь: но они жили здесь долго, и поэтому ко всему привыкли. Точно знаю, что среди них когда-то встречались Марии Терезы, и святые угодники: только всё их сострадание не смогло бы изменить жалкой судьбы этих маленьких божьих тварей, обделённых семьёй, а значит любовью и лаской.
Ведь у одного воспитателя тридцать детей; три десятка и всего две ладони. Он погладит одного, и второго рядом, а через их вихрастые головы уже жмутся все те, кто стоит у самого позади - и давка за лаской такая, как за любопытством на похоронах у кумира. Они так хотят любви, что готовы насмерть задавить друг дружку, чтобы расцеловать ту ладонь, которая их к своему сердцу прижмёт.
Детишки нас обнимали там и сям: я чувствовал их ручонки на груди, на плечах, и даже в карманах. Май с виду казался веселее меня: он повесил на шею мальчишку, по плечам вместе с ним двух девчонок, и их многорукими руками таскал из бездонного мешка всякую всячину - в виде бананов, груш, абрикосов и кисточек зрелого винограда, хотя прежде там были только яблоки с мандаринами. Малышня висла на нём, обливаясь не соком а радостью, и он почему-то был очень доволен в потёках своего личного счастья.
Из меня же шаловливая ребятня вытягивала разнообразных трансформеров, конструкторов лего, резиновых и оловянных солдатиков – прямо из сердца, из печени и почек – и восторженно кричала – дядя, ты настоящий фокусник!
А я считал истинным фокусником, чудодеем, того самого вшивого старичка: который надуманнно попался нам по дороге, невзначай заглянул в мешки и души, наполнил до верха и те и другие - а потом пропал как химера из сна.
- Юрка, ты видишь какие они!? - воодушевлённо прокричал мне Май, затиснутый и затисканный как будто стальным прессом в углу возле окна. У ног его ползали самые маленькие, играясь со шнурками от форменных берцев, по ляжкам и лампасам прямо к кобуре тянулись ребятишки постарше, а девчата увлечённо пришивали к фуражке разноцветные банты - и орёл на кокарде, чуточку поклёкотав от негодования, смирился со своими новыми перьями.
- Вижу, капитан! Осчусчаю, - нарочито насмешливо ответил я ему. На пузе у меня сидел какой-то малыш, и так сильно обнимал прижимаясь к пупку, словно я его только что родил, и нас на всю жизнь повязала родственная пуповина.
- дяденьки-папочки, а вы ещё к нам придёте?- спросила не самая бойкая девочка, которая стыдливо тулилась чуточку в стороне – может потому, что ей не досталось местечка, а может быть просто отвыкла от ласки.
- Придём обязательно! - пообещал ей Май, пряча позорные немужские глаза как у коровы на бойне.
А когда мы ушли, уже за оградой, он долго не мог натянуть фуражку с бантами на вставшие дыбором волосы – обращаясь в небеса то ли богу, то ль дьяволу:
- Господь всеявый, миленький мой, я к тебе с большой просьбой! Пожалуйста, родненький, накажи всё это властительное и религиозное шакальё, которое приносит раздоры в души людей, и войны, которое ворует деньги из отечественной казны в свои трёхэтажные мышиные норки – зная что больные нищие дети умирают без помощи врачей, что в детдомах не хватает питанья и ласки, и ребятишки сгорают заживо, бесприютно, в обветшалых домах своих пьяных безработных родителей. Господь всеявый, молю тебя смертной мукой твоего вознесённого сына – унеси ты к чертям на котлы всех этих бесстыжих и лживых шакалов!!! -
и я тихо-тихо, с самой маленькой буквы, поддержал капитана Мая Круглова своей немой молитвой, которая во мне Громогласно Гремела на весь белый свет.
