СОКРОВИЩЕ
Рассказ из сборника – БАЙКИ ДЕДУШКИ ПИМЕНА -
Наша мама Олёна уехала в далёкий санаторий, с дочуркой. И мы с малышом остались дома одни.
Нет, мы ей не слишком досаждали своими мужскими досадами; это была для неё очередная профилактика от сердечных болезней. Так сказал наш поселковый главврач – небольшой лысый мужичок с огромным волосатым опытом. Судя по его рукам, опушённым бурой медвежьей шерстью, он уже многим больным вправил кости и души именно туда, откуда они и должны расти.
- Ничего, дорогие, - внушительно сказал он нашей семье. – Чем дольше разлука, тем слаще свидание. Здоровое женское сердце – основа домашней любви. –
Мы, конечно, повздыхали на дорожку, прохладно сидя у обеденного стола на чемоданах; но потом горячими поцелуями и тёплыми объятиями согрели друг дружку до скорой встречи. И даже наш дворовый пёс Санёк с удовольствием вылизал слюнявым языком все подставленные губы.
- Ждите нас! – с верой крикнули напоследок из поезда.
- Всё будет хорошо! – надеждой и любовью ответили им от перрона.
Вот теперь вся домашняя готовка, уборка, стирка и глажка легли на мои мужские плечи – хотя я с самого детства стремился к железному стахановскому труду. Но вместо магнитной руды добываю глазки из картошки.
Сижу над тазиком; чищу картофель, свеклу и морковь – для борща.
Они немного сопротивляются мне, не желая донага раздеваться – стыдливы; но мой остро наточенный ножик тонко и ёмко срезает кожуру. Их одежды падают наземь словно придворные платья кавалеров и дам, и я укладываю клубни в одну железную миску, готовясь ко вкусной кухонно-дворцовой оргии.
Мне не нравится нарезать продукты на овощерезке, даже луковицу, от скрипучих визгов которой текут сострадательные слёзы. Потому что под стеклянным колпаком строго гудящей машины, клубни, все до единого, приобретают общий фасонный вид - как будто их настругали для огородного парада во славу урожая. А одинаковые, они во время варки склющиваются в клейких бульонных объятиях, и тонут на дно, превращаясь в балласт от борща.
Нет. Сначала овощам нужно серьёзно намять бока, катая их по татами ладоней; а потом ножиком разделить на крупные кубатурки, которые затем уже покрошить звёздами, лунами, солнцами – как подскажет фантазия – придавая им форму и содержание мирозданья. Вот тогда в борще будет кипеть целая вселенная, а не безвкусная стружка пищевых отходов. И хорошо бы ещё в последний момент, когда почти все клубни заряжены в боевой патронташ белой кастрюли, случайно порезать свой палец да капнуть под крышку – чтобы овощи почувствовали необратимость, смирились со своей участью, и распавшись на мелкие витаминки, зажили во мне с удвоенной радостью.
Тут заходит мой малыш; а я его час назад послал в магазин за укропом с петрушкой.
- привет, - грустновато сказал он, стараясь не вешать нос. Но тот всё равно смотрел на застёжки сандалей, а не в голубые облака.
Мне всегда становится жалко людей, которые прячут от мира глаза, огораживая их щитами повседневных забот.
- Виделись, - отвечаю. - Что случилось? говори, да не виляй.
Он всё-таки попытался подёргать хвостиком в разные стороны; как щенок, наложивший кучку где-то глубоко под кроватью, и для сокрытия закидавший её старыми тряпками. Но запах-то просачивался - а я мудрый мужик и нюхач.
- ну, там в магазине была большая очередь, и я стоял долго, ждал…
- И как обычно смотрел на торты да конфеты, - надоело мне нянчиться с ним. - Что потерял: кошелёк или сумку?
- ве-ло-си-пед, - произнёс он по слогам, как будто сначала угонщики отвинтили руль, потом колёса, а после уже ускакали, тряся задницей, на голой седушке.
Я присвистнул: - Фьюиииить! - не совсем как соловей, но тоже блистая впечатляющими коленцами. И сам себе внушил – не свисти, денег не будет.- Малыш, а ведь мы лишаемся денежек из-за твоего разгильдяйства.
Наконец-то он поднял голову: высоко, гордо, обиженно. Словно бы та кучка под кроватью была не его, а какого-то приблудного щенка: - я его не терял, у меня его украли!
- Как велосипед могли украсть, если я дал тебе замок и цепочку? Значит, ты его просто бросил на улице, непристёгнутым, а сам побежал за конфетами.
- нет. - Он стал резок как нож у меня в руке. И губы сжались будто осиное жало, сердечком. Попнувшись, малыш вытащил из сумки замок; и цепочку. Она была перекушена каким-то воровским инструментом – скорее всего, кусачками. - Вот, видишь? Нас по настоящему ограбили.
В его синеватых глазах подступающим штормом темнело негодование добра на подловатое зло; но иногда и просвёркивали искры восторга – как же, мы ведь страдающие жертвы средь ужасного мира.
- Обокрали, - поправил я, следуя закону и уголовному кодексу. - За грабёж статья больше, вплоть до высшей меры.
Малыш удивлённо распахнул прежде на часок запертое от людей сердце: - неужели могут расстрелять?! - и две буквы эр прорычали в слабом голосе холостой пулемётной очередью.
- Да нет. Но за ноги подвесят в кутузке, и будут со всей полицейской дури лупить по почкам. А это ещё хуже – лет десять промучаешься инвалидом и сдохнешь как пёс.
- юрочкин, скажи мне… - он стал тих как мышонок, и заторможен как улитка. - а наш участковый тоже такой?
Я оскорбился за капитана Мая Круглова: - Ты с ума сошёл? Там много честных людей; но и палачей тоже хватает.
Нет, капитан не такой – давно убеждал я себя; он совсем инаковый - непохожий на других, а космический.
Малыш почесал в затылке, встряхивая средь русой чуприны то ли разных козявок, налетевших от свежего ветра, то ль мысли свои. - если всё на самом деле так жестоко, не надо нам обращаться в полицию. А то они этих похитителей за велосипед покалечат. И мне будет больно. -
С чего бы это? – подумалось мне. Не тебя же бьют, и не твоя кровь из носа течёт.
Я вообще с некоторых пор подзабыл, что на свете есть сострадание. С телевизора о нём как-то глухо говорят, а всё больше про террористов и апокалипс, про реки крови. Поэтому когда показывают больных стариков да детей, с просьбой о помощи, то я почти всегда их благословляю на смерть – пусть подыхают, раз нечем держаться уже. На том свете им будет лучше.
Но вслух я спросил о другом: - Что же нам делать теперь? простить подарить?; – а моя жадность скребёт по душе, словно медный грош по отощавшему кошельку.
- у меня есть идея. Мы возьмём нашего дворового Санька, и натравим его по следу – на замке ведь остался запах.
Я вздохнул, давно разуверившись в собаках. Они нынче все стали шелудивые: питаются с помоек и всемером бросаются на одного.
- Не-пой-дёт. Наш Санёк беспородный пёс, и у него нюх только на колбасу да мясной суп. Он может унюхать маленький, трёхколёсный велосипедик – а твой школьный этот кобелёк не потянет.
- тогда мы попросим собаку у участкового. Она у него милицейская, наслеженная. – Малыш был упрям как бычок.
- Не-вый-дет. Капитан Май тоже подобрал своего мелкого Космоса на улице. Нет у нас в посёлке ищеек, ты понимаешь?
- зато наши не такие изнеженные. – В синеватых глазёнках и губках сердечком мне привиделся облик сдутого воздушного шарика, который пригласили на весёлый парад, но петлю затянули некрепко. - Давай, а?
- Ну хорошо.
Сначала мы позавтракали.
Я кушал скучно и невкусно, хотя долго готовился к этому борщу: то ли перегорел, играя ножичком, то ль мешали всякие криминальные мысли. А мой малыш за двоих махал ложкой, наверное придумывая занимательные приключения, к которым приведёт нас погоня за велосипедом.
И вот мы стоим перед участковым Кругловым, который придерживает свою домашнюю дверь: чтобы его ужасный пёс, по прозвищу Космос, не вырвался на волю вселенной и не скушал нас с потрошками. Сейчас выходной; капитан Май в майке и трениках с отвисшими коленками – а на мне, напротив, рубашка с погончиками; и кажется, будто я пришёл к нему за показаниями милицейского счётчика, который каждый день накручивает мне новые неоплаченные правонарушения.
- здравствуйте, дяденька участковый. - Из-за моей спины, вернее из-за поясницы, выглянул малыш; и стал быстро тарабанить, пряча испуг за множеством слов: - Вы извините, что мы потревожили, у вас наверное долгожданный отдых, вы целую неделю гонялись за преступниками, а мы к вам со своей ерундой…
- Товарищ Май - пожалуйста, одолжите нам свою собачку до вечера,- перебил я маленького тревожного дристопузика, здраво понимая, что как взрослые, мы скорее найдём общий язык.
Капитан удивился; он стал в позу внушительного ковбоя, засунув большие пальцы за резинку штанов. - А зачем вам? - и казалось, при неправильном ответе откуда-нибудь вылетит револьверная пуля.
Но я не собирался юлить.
- У моего мальчишки кто-то слямзил велосипед. Замок перекушен. Может быть, Космос его по запаху найдёт?
- пожа-ааалуйста, дяденька участковый, - снова пронюнил мой малыш, доверчиво напирая на жалость. - Он ведь у вас такой умный.
- Ну, не умнее меня. – Май попнулся на месте, почёсывая пяткой о пятку. - Вы могли бы и в милицию обратиться; - но по расслабленому виду добротного семьянина было ясно, что идти сейчас на работу ему ой как не хочется.
Тут из комнат раздался пронзительный голос то ли домашней ссоры, а то ль любовной утехи:
- Милый! Ты с кем там болтаешь?
Круглов вздрогнул, оглянулся: - Иду, родная! - и сунул мне в руки пёсика, а малышу намордник с поводком. Потом закрыл тихо дверь.
Мы вышли на улицу с Космосом. Не с тем, который на небе – а тот, что виляет хвостом, порываясь бежать, играться, и какать под кустик.
- Я ведь тебе говорил, что он маленький.
Этот космос едва ли был больше упитанной кошки, и даже подшёрстные блохи никогда не считали его огромной вселенной.
- зато ты послушай, как он на ворону лает! У него голос прям из оркестра.
- Ну мы же не ворону ищем, - вздохнул я. Наверное, моё взрослое неверие портило настроение мальчишке; но что я мог поделать, если бочку моего давнего оптимизма запоганила ложка нынешней нудной нуды.
[justify]
