Дело в том, что более или менее основательно вникнув в тексты Хайдеггера, мы поймём самое важное: за этими терминами в той или иной степени скрывается момент возникновения смысловой, идейной Новизны в виде спонтанно (внезапно) явленного из бессознательного в наше сознание смысла новой идеи. Иначе говоря, скрывается момент инсайта, озарения, а на худой конец, интуиции.
Вот то гнездо, из которого выпорхнули столь разные по форме своего представления, но столь одинаковые по своему происхождению необычные птенцы — термины-наименования.
А для того чтобы более основательно утвердиться в этом, изложим далее наше понимание некоторых из вышеприведённых терминов.
[u]«Просвет самосокрытия» и «просвет Бытия».[/u]
Сразу же приведём цитату из Записей 1V «Чёрных тетрадей» 1942-1948, чтобы показать, насколько актуальным был для Хайдеггера вопрос «просвета самосокрытия» и его связи с Бытием и забвением Бытия:
«Как часто я десятилетиями пытался осмыслить просвет самосокрытия и, мысля так, постичь сущность забвения как бытийствования самого Бытия, а говоря — сохранить? Просвет: безжалостная яркость; сама ясность самосокрытия: яркость вокруг окончательности тайны» (1V:506).
Спрашивается: во-первых, что может быть нам явлено в «просвете», во-вторых, почему «просвет» так тесно связан с «самосокрытием» и забвением, и в-третьих, в чем причина возникновения «самосокрытия»?
Судя по текстам Хайдеггера с использованием аналогичных терминов, в просвете нам является сам смысл истины Бытия, под которым нами, конечно же, понимается сам смысл идеи. Причём, является он внезапно, тогда, когда мы вовсе его не ожидаем. И является он в нашу краткосрочную память на краткое мгновение, в течение которого наша задача в том только и заключается, чтобы подобрать те слова, которые могли бы его выразить, то есть облачить его в одеяние культурных знаков. Но выразить за один «присест» у нас, как правило, никогда не получается. А потому, когда мы ищем слова в нашей долговременной памяти и отвлекаемся от этого смысла, то он, сам смысл «голой» идеи, в буквальном смысле «улетучивается» из нашего сознания, а значит и из памяти, то есть он «забывается». (Вот откуда «забвение Бытия» у Хайдеггера как забывание первоначально явленного смысла истины (идеи)).
И нам необходимо некоторое умственное усилие, чтобы вспомнить его и продолжить подбирать адекватные этому смыслу слова. И так продолжается до тех пор, пока мы не выразим этот смысл, то есть, пока не облачим его в одеяние культурных знаков (слов, символов, метафор и т. д.) и не найдём то, что нам «подскажет» сам смысл идеи. А он, как мы уже знаем, приведёт нас сначала к нахождению идеального вида искомого сущего, а потом и к материализации последнего в подручное средство, которое, можно сказать, является «целью» Бытия, поскольку с его помощью изготавливается новая Продукция, вносящая само обновление в те или иные структуры системы-социума. (Обо всем этом ниже в Разделе 2).
Так что и просвет и самосокрытие есть и ментальный и нейрофизиологический процесс как «предъявления» смысла идеи из бессознательного в наше сознание, так и «запрятывания» его обратно туда же, в бессознательное, где он ранее зародился. Заметим кстати: в связи с этим, Хайдеггер иногда применяет термин «Туда сюда» для обозначения попеременного «хождения» то к смыслу идеи, то к словам, его выражающим, и обратно.
С этой же целью он применяет и термин «Тишь» для обозначения наступления того момента, когда в наше сознание вдруг (неожиданно) является совершенно новый, тайный для нас самих смысл, и тут же побуждает нас к тому, чтобы отвлечься от всего обыденного и «прислушаться» к смыслу внове явленного пришельца с той целью, чтобы уловить его сущность в сеть адекватных ему слов и выражений. (См.: 1V:95, 431-436, 470, 497, 560, 576).
И недаром, видать, Хайдеггер сплошь и рядом — особенно во второй половине «Чёрных тетрадей» за 1942-1948 годы — употребляет этот термин («Тишь») в связке с терминами «Сплотка» и «Употреба», то есть с терминами, которые характеризуют как момент раскрытия того, что было сплочено в самом внове явленном смысле идеи-истины, так и предназначенность последнего к употреблению. А пригодным к употреблению, как мы уже знаем, является подручное средство, полученное благодаря раскрытию этого смысла, и предназначенное для изготовления какого-либо вида новой Продукции для нужд социума.
Для обозначения инсайта Хайдеггер так же иногда применяет (как термин) словосочетание «Удобный случай» как тот момент, который не следует упускать, поскольку, если мы сразу же не зафиксируем его в словах, то он забудется, и нам уже не представится случай снова встретиться с ним. (См.: 1V:276-277 ).
Что же касается термина «просвет Бытия», то, согласно Хайдеггеру, просвет является проявлением самого Бытия, вернее, самим Бытием. Это то Событие, — как рождение нового смысла идеи-истины — которое, по сути дела, является «целью», «предназначением» самого Бытия. Вот почему Хайдеггер часто использует, наряду с термином «просвет самосокрытия», ещё и этот термин («просвет Бытия»).
[u]«То же самое»[/u]
[u] [/u]
Этот, часто употребляемый и совсем, на первый взгляд, непонятный в своей неопределённости термин, конечно же, возник у Хайдеггера не от хорошей жизни. Судя по его текстам, он является тогда, когда автор пытается обозначить:
- во-первых, то, что производит на нас — своим явлением — одно и то же впечатление,
- во-вторых, то, что является в наш ум в одном и том же виде,
- и в-третьих, то, что побуждает нас к одним и тем же ответным умственным действиям.
А всем этим условиям, как мы можем предположить, отвечает одно и то же: а именно, внезапное (инсайтное) проникновение смысла новой идеи из бессознательного в наше сознание.
И это проникновение сопровождается одним и тем же отреагированием нашей психики (на акт инсайта) в виде возникновения комплекса интеллектуальных ощущений:
- удовольствия от понимания смысла идеи,
- удивления от внезапности его явления и
- уверенности в единственности, надёжности и истинности внове явленного смысла.
Это, во-первых. Во-вторых, этот смысл возникает в одном и том же виде, в виде идеи. И в-третьих, он побуждает нас к одному и тому же, а именно, к раскрытию смысла этой идеи и к нахождению вида, сначала, идеального искомого сущего, а затем, подручного средства в материальном его виде.
Получается, что Хайдеггер вовсе не хотел «затуманить» однажды явившееся ему (в акте озарения) представление о Бытии и его забвении. Просто-напросто у него не нашлось других, более подходящих, слов-терминов для обозначения тех проявлений нашего ума и чувства, которыми сопровождается то, что внезапно является в наше сознание неизвестно откуда, то есть возникает, казалось бы, беспричинно. Вот это смысло-нагруженное (пока ещё) неизвестно чем, но беспричинно явленное «содержание» как раз и является камнем преткновения для обозначения его сути и понимания его содержания.
Да к тому же Бытие оказалось в соседстве — можно было бы даже сказать, в кровном родстве — с забвением Бытия. Откуда столь странное сближение того, что свойственно всему существующему с его, постоянно упоминаемой Хайдеггером, уникальной способностью забываться? Не потому, наверное, что мы со времён Античности о нем всегда забываем, чего отрицать мы никак не можем. А, скорее всего, потому что всегда забывается — в прямом смысле слова — то, чем может быть представлено Бытие.
А оно, Бытие, может быть представлено возникновением Новизны в виде спонтанно явленного смысла идеи, имеющего способность самопроизвольно ускользать (забываться) из нашего сознания в те моменты, когда мы обращаемся к поиску тех слов, которые адекватным образом могли бы выразить этот смысл и тем самым раскрыть его. Ведь только посредством этих слов-знаков раскрывается этот смысл, и тем самым (с)охраняется от забвения путём оформления, путём одеяния в «одежду» слов и выражений. И теперь только по этой «одежде» мы уже можем узнать сам смысл идеи. Получается, что известные нам культурные знаки являются тем средством, которое «переводит» смысл нашей «голой» идеи с языка непонятного нам материального, нейронного его оформления на язык, понятный нашему сознанию.
Так что эти слова, заимствованные из нашей долговременной памяти, мы всегда можем вспомнить и тем самым по ним восстановить сам смысл идеи. А вот тот внезапно мелькнувший смысл идеи, не будучи запечатлённым в словах, может бесследно исчезнуть, поскольку бесследно может исчезнуть тот «ансамбль» (материальных) нейронных образований, на основе которого в краткосрочной памяти нашего сознания возник сам изначальный, «голый», смысл, смысл без своего облачения в культурные знаки.
Можно даже, наверное, предположить, что краткосрочная память имеет ту примечательную особенность, что она на какое-то время способна поддерживать непосредственную связь с
