МУЖИК
Мужик – крестьянин; мужчина; человек,
отличающийся твердостью, мужеством.
(из словарей С.И. Ожегова, Т.Ф. Ефремовой)
Серега Игнатов шел быстро, пошатываясь. Ныла припухшая щека, а подбитый левый глаз совсем заплыл. «Суки,- думал Серега,- грозились… Людушку и Машутку…, если не отдам сто тысяч, заработанных на бетоне за три месяца в столице. Машутке только четырнадцать исполнилось, а Людушке уже рожать скоро. Сказали, что будет сын… Торт растоптали, гады… Кому жаловаться? Ваське участковому? Он же ихний, гнилицкий, с ними же парится, горилку мутную гоняет, их же и покрывает. Видать в доле. Не могу терпеть… Как же им в глаза-то смотреть потом. Что, значит, получается? У гнилицких бандюков выкупил их за сто тысяч? Как же жить с этим, а? Замудохали всю округу, все им с рук сходит, падлы». С заплывшего глаза сочилась то ли сукровица, то ли кровь, то ли слеза отчаяния и безысходности ползла по израненной щеке.
Воздух какой-то склизкий сгустился вокруг Сереги. Словно утреннее июльское солнышко внезапно закатилось, и болотный гнилицкий туман выполз и заволок всю округу. Нестерпимо заныли ссадины и шишаки. «Ногами гады голову футболили… Могли и убить. Вакула им помешал», - проносилось в голове. «Эх,-вздохнул Серега,- только бы сотрясения не было...». Но хмель прошел, и мысли приходили в порядок. «И то хорошо, что правый глаз-то цел. С правого лавоче…», прошептал про себя разбитыми губами, уже окончательно протрезвевший мужик.
В то утро подкинул Серегу до Клинцова березняковский мужик по имени Силай. Нужно было отвезти гостинцы куме.
- Чай не лаптем щи хлебаем,- звонко рассмеялась Людушка,- ты, Сереня, все ж с вахты… В городе куме прикупи че надо… ну… сам знаешь. Не стесняйсь, а я тут солений собрала. И гляди, к вечеру назад. Баньку протопишь, а то вчера только с дороги. Чистое наденешь, Серень, а…?
Помилуемся, а то совсем отвыкли…
- А то тебе можно? - откликнулся Серега,- Вон живот-то какой… Уж скоро рожать.
- Можна, - снова прозвенела жена,- толька осторожна…»
С кумой почаевничали немного, порассказали, что нового. Кума знала, что Серега непьющий, первачок бы у нее нашелся, но предлагать не стала.
- Что я тебе покажу, Сережа…, - с лукавинкой сощуриласькума, - да смотри, Людке не говори до сроку,- и кивнула на стоящую в углу еще не распакованную детскую кроватку.
- Ты вот что скажи: пусть Людка не обижается.У Машутки в следующую пятницу именины, так я заеду, подарки уже припасены.
На том, в общем, и распрощались. До автобуса было еще часа полтора. Черт дернул его, Серегу, заглянуть в продуктовый. Вот уж вправду люди говорят: «не узнаешь, че где найдешь, а где потеряешь». Захотелось сладенького девчатам прикупить.
Серега уже расплатился и забирал увязанный в коробке торт, когда его окликнули:
- Эй, Гнаток-березнячок,чей-то тебя на сладкое повело?
Серега обернулся на зов и увидел щерящуюся рожу сепелявого Брызги, который еще с двумя гнилицкими Хверзем и Киселем прохаживались по пивасику. Три кружки уже подсыхали. Гнилицкие повторяли.
- Его- на сладкое, а бабу его - на солененькое»,- поддакнул Кисель, и оба дружно заржали.
Игнатов почувствовал, как лицо его загорелось от щек до кончиков ушей. Был он мужиком, хотя и невысокого роста, но кряжистым и за себя постоять мог, бывало, что и стоял, да и перед гнилицкими тоже. За что и прозвище получил Гнаток, коль, значит, ростом до Игната не вышел. Хотя звали его так, скорее, с уважением, чем пренебрежительно. «Смолчу пока,-решил про себя Серега,- посмотрю как оно дальше пойдет».
- Ша! Хавалки заткните, цифра ваша - «шесть», - поднял руку с наколотыми синими перстнями Витя Щирый по кличке Хверзь.
В первую ходку по хулиганке, когда спалил колхозный трактор, на малолетке Витя еще пытался заставить себя зауважать и назвался Ферзем. А навзрослой, куда попал во вторую за то, что сгоряча подрезал финкой пьяную блядь, седой и суховатый законник Баграм, услышав на хате про такое наглое его погоняло, только головой слегка повел:
- А ну,дайте ему как следует и на жопе ферзя наколите, чтобы каждая пешка его, этого ферзя в жопу пялила». Ух, и дали же ему тогда быки по почкам, месяц кровью ссал. Но Баграм беспредел творить не стал, опускалово не дозволил. Ласково по отечески обнял уже проблевавшегося и умытого Щирого и вынес свое решение:
- Теперь ты, фраерок, будешь называться Хверзем, Хверзем и останешься. И помни, в нашей масти цифра твоя - «шесть». Шестеркой при мне будешь. Может, когда в вальты переведут, но это я решать стану. Хверзь промышлял кражей автомагнитол, и в первое время исправно платил в общак. Но теперь что-то делишки не заладились, лохов находилось все меньше и меньше. Граждане проявляли бдительность, и, выходя из легковушек, вставные панельки забирали с собой. Словом, в общаке появилась дырка, и Хверзя смотрящий уже предупредил…
- Ты, Гнаток, их не слушай, волков этих позорных, - попридержал гоготавших дружков Хверзь,- Что мужик с вахты приехамши, торт бабе купить не может. Ты ж теперь богатый, со столицы без лавэ ешо никто не возвращался. Нам Силай, что тебя до кумы подбрасывал, базарил, что на тачку копишь, бомбить в Клинцове станешь?
- Я ж за свои заработанные,- огрызнулся Серега и уже с примирением добавил,- А вы, что ж здесь мужики по делу или как?
- А тебя ждем. Вот и дело,- усмехнулся Щирый, - И не мужики мы - масть другая. Обижаешь. На хате тебя спрессовали бы за это.
- Нешто блатные», - спарировал Серега.
- А хочь бы и так,- резанул Хверзь, - блатные али приблатненные, - дело наше. Но к тебе базар сурьезный имеется. Да ты не боись, на гоп-стоп тебя брать не станем, а тема есть для тебя без понтов. Мы щас в Гнилицу, по пути тебя в Березняки подкинем. В дороге и побазарим. Троица встала и направилась к двери.
- Мы в законе…,- просипилявил было Брызга.
- Заткнись, фраер!»,- осадил его Хверзь, выходя на улицу.
Березняковские с Гнилицкими еще при царе Горохе ходили стенка на стенку, кулачками силу свою доказывали, морды в кровь разбивали. Но гнилицкие подличали: то свинчатку в рукавицу засунут, а то и с кистеньком за поясом выйдут.
Село Березняки окружали светлые березовые рощи. Веселое трудовое племя обитало на селе. Вечерами горели костры, заливалась тальянка. Ребята запевали душевные разудалые молодецкие песни. Откликались на них девчата. Гуляли до рассвета, женихались, играли свадьбы, рожали, да ставили на ноги ребятишек, таких же веселых и работящих. Славились Березняки тучными стадами коров, и овец. Была на селе и своя кузня.
Деревня Гнилица ютилась на болоте. Места были и впрямь гнилые, поганые. В сказках про такие места сказывали, как про обиталище кикимор, леших, водяных да прочей нечисти. И людишки урождались в Гнилице под стать болоту – все больше ленивые да вороватые. Нещадно рубили по соседским окрестностям и продавали лес, приворовывали. Тем и жили.
Когда немец нагрянул внезапно, что стая воронья налетела, березняковские ушли в партизаны, а гнилицкие остались полицаями. Ох, и досталось же им, да их хозяевам от березняковских мстителей. Многие в своем болоте и сгинули, а иные после отсидок вернулись. Березняковские девки им не давались, брезговали, так и звали их полицаями гнилицкими. Вот и нарожали гнилицкие бабы потомство всяких Щирых, Киселевых да Брызгаловых.
Брызга тоже одну ходку имел за наркоту, какую мулом возил на незалежную. Сцапали. Закрыли на время, но дурь из глумной башки так и не вынесли.
Киселю же свезло. Он чуть было не сел за попытку изнасилования. Но тут нашелся столичный сродственник, который по знакомству в Сербском институте приобрел справку о том, что Кисель психический, и теперь его уголовкой было не достать. Заполонило гнилье да упыри первопрестольную, деваться от них некуда. Профессура в сербском тоже вкус капусты распробовала, дескать, по всей державе распил да треск стоит, так и нам чего?
Серега с гнилицкими поначалу ехать и не думал. Хотя до автобуса еще ждать да ждать. Любопытство все же взыграло. Что ж за дело шпана хочет предложить. «Садись назад, Брызга поведет,- банковал Хверзь, - Засекаешь, мы тоже не лыком шиты. Видал, жигуль какой красный. Мне почти задаром браток один отдал. Садись земеля, - миролюбиво указывая Сереге на место справа, на заднем сидении машины. Сам сел слева на середину поближе к Сереге. Кисель рядом с Хверзем примостился.
- У нас три нуля, понял? Знаить, общество с ограниченной ответственностью. То есть, бабки заколачиваем, а ответственность ограничена, значит, не несем ее, - продолжал Хверзь,- Доставай, Кисель, белую. Наливай. Давай, Серега, за дружбу. Не глотнешь - обида кровная. Мы ж к тебе со всей душой. Хлопнули! Серега поморщился, но выпил. Ты ж, Серега, охотник известный, все повадки звериные знаешь. Мы ж тебя уважаем, - и тут же кивая в сторону Киселя,- Руку не меняем, наливай по второй. За Серегу!
Хлопнули по второй. Брызга, который тем временем вел машину по ухабцам проселочной дороги, тоже выпил. А чего, менты далеко, можно не опасаться.
- Давай, Серега, по третьей, мы щас тебе такое дело предложим…,- распылялся Хверзь.
Посоловевшему с непривычки Сереге хотелось побыстрее развязаться с ними и поскорее добраться до дому.
[justify]- Слышь, Серый,- плутовато
