ее родителям: ребенок не учится, это скандал. И возвращалась в райцентр одна. «Да оставьте вы ее в покое! Ей здесь хорошо. Люди это звери», - сказал в сердцах дядя Хадиуль.
Дядя выразился неточно. Звери лучше двуногих.
«Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем», - говаривал Ницше. Далее - растасканные строки про бездну. Но бездна – одномерно. Черно-белое. Не слишком опасное. «Черный квадрат» Малевича, выяснилось, не такой уж и черный. В инфракрасных лучах под черной краской, уверен, таятся другие картины. Другой смысл. Все самое опасное не черное, а серое, мимикрирующее. Его трудно распознать. Все самое бесчеловечное творится не в инфернальном мраке, а среди человеков, в потоке будней.
Я не про своих земляков, в конце концов, они не хуже и не лучше, - сравнительные характеристики тут неуместны. Я про себя.
Я и есть людовище - словцо моей мамы. Неологизм вроде бы. А по-сути старо как мир. Перерождение. Себялюбца и похотливого эгоиста - в убийцу. Как-то незаметно случилось это превращение. Обыденно.
Время бежит, не идет, как ему положено, оттого, что мы механически наблюдаем времена суток и года, но не само Время. Оно незримо и тягуче. А тем временем, - не этим, - страна за бортом нашего сознания сущностно переменилась. Даже не так. Перевернулась с ног на голову. И вот уже в порядке вещей сделка с правосудием. Это теперь юридическая норма. А как насчет сделки с собственной совестью?
Пленка 26е. Бассаров. Еще раз про любовь
«Бабочки в животе». Увертюра к любви. Расхожая фраза, но верная. Могу подтвердить . Именно бабочка как прелюдия. О да, бывает, сиюминутной страсти в том числе. Однако же, я вновь и вновь испытывал его в первом приближении к Моей Бабочке – и в здравии, и в страдании ее. Как странно, как странно...
…- разрешите побеспокоить…
Вежливый кашель.
- Да, слушаю…
Напротив в кресле смущенно улыбался Маркаков.
На диване Кеша вылизывал свои яйца.
- Простите, что оторвал, - снова покашлял гость. – Но вы уже почти полчаса где-то находитесь… не здесь, извините… А то мне пора.
- Простите, задумался. Ну-с, еще по триста капель?
Я наполнил рюмки.
- Тогда на дорожку, - привстал гаишник. – Жене обещал сводить детей в парк, там эти… американские горки пустили. Да и вашей жене надо отдыхать.
- Она мне не жена вообще-то, - брякнул я и прикусил губу..
- Простите?.. - на лице Маркакова отразилось недоумение.
- Не то хотел сказать… - засуетился я. Зачем-то смахнул со столика крошки от шоколада. – А хотел вот что: пригласить вас на наше бракосочетание. Узаконить наши отношения, так сказать.
Решение не было спонтанным.Вспомнил, что уже приглашал инспектора на бракосочетание.
- Так вы… того… - протянул старший лейтенант.
- Учтите, вместе с супругой! – перебил я его.– Никакого официоза, все по-домашнему. Понимаете, Моя Бабочка… то есть, моя суженая хворает последнее время.
- Да, да, я понимаю, - кивнул гость и пригладил жидкие волосики.
«И много он там понимает?» - мелькнуло в голове.
- Будете свидетелем со стороны жениха. Форма одежды цивильная. Вы же свидетель ДТП – дорожно-транспортного приключения. Самого главного приключения моей жизни. С вас, товарищ инспектор, все и началось.
- Что «все»? – испуганно застыл с рюмкой Маркаков.
- Ну…The long and winding road, - бормотнуля.
- Что? Как? – еще больше перепугался гость и потянулся свободной рукой к кепке.
- Ну… отношения, - ляпнул я и скривился.
Кеша взглянул на меня желтыми глазищами и зевнул во всю пасть.
Ты не кот, который гуляет сам по себе. За базар надо отвечать.
Минутку Маркаков переваривал услышанное, потом расслабился, улыбнулся:
- Ну ведь это же того… это же здорово, так, нет?
Я чокнулся с гостем в знак согласия.
После ухода Маркакова долго сидел, держа в руке лапу медведя. Из спальни – ни звука. На колени прыгнул кот и сразу замурлыкал. В оцепенении боялся нарушить редкие минуты тишины в доме. Армянский коньяк потворствовал рефлексии и философствованию. Я начал медленно загружаться, что компьютер «Формоза».
Итак, еще раз про любовь… «Любовь похожа на призрак: все о ней говорят, но никто ее не видел». Даже в темных закоулках старинного замка разрушителя женских сердец герцога Ларошфуко. Недаром этот призрак предпочитает темноту. Уж что-то, а убалтывать дамочек, изнемогающих в корсетах и париках-башнях, умница герцог умел. Франсуа де Ларошфуко пережил в будуарах множество светских любовных интриг. У него было все – слава, богатство, положение при дворе, женщины на любой объем талии. Однако много лет герцог любил только одну - герцогиню де Лонгвиль, между прочим, бывшей замужем за принцем крови.
Что есть любовь? Аксиомы исключительности конкретной особы противоположного пола, невозможности механически заменить ее, вроде бы вполне достаточно. Но после серии опустошительных встреч в полумраке спален и возни на задних сиденьях авто я дополнил формулу возвышенного чувства: любовь - то, что продолжается после секса. Нечто инфернальное, зыбкое и да, похожее на призрак. Призрак нельзя заменить. На то он и призрак, что преследует тебя всю жизнь. Днем и ночью. Призрак нельзя стереть, вытравить из памяти. Ни сорокаградусной водкой, ни безбашенным сексом. Это не страсть, временная по определению. Так что моя установка на «стирание» призрака была обречена на провал. На провал памяти? Собственно, мой разврат, спортивный секс, череда одноразовых парнерш на заднем сиденье «тойты» и в моей кровати после бегства из Захолустья есть не что иное как тщетная попытка вытрахать из себя образ обожженной девочки. Не вытряхнуть, а вытрахать.
Странно, когда-то и я мечтал о чистой любви. Кутаясь по самую макушку в караульный тулуп в степи под Улан-Батором, то и дело поправлял сползающий ремень АК-74 с примкнутым штыком, чертыхаясь, глядел на небесное светило и чувствовал себя самым несчастным человеком под Луной. В ее разводах мне чудились то профиль девчонки из соседнего барака, то мамино, чуть подгорелое, печенье. Мысли мои, дерзкие и горячечные от обжигающего мороза, ввинчивались в темень ракетой класса «земля – воздух». И Луна становилась ближе, и невозможное - возможным…
По ночам на задворках империи торчала странная мешкообразная фигура, топающая гигантскими валенками в такт припеву застрявшей в голове гражданской песенки. Лишь серебряная звездочка, дрожащая на кончике штыка, озаряла царящую окрест темень истиной: человек торчит под Луной из самых благородных побуждений.
Армия – не то, что вы думаете. Это долгое предчувствие любви, дрожащее на кончике штыка.
I believe in love, поетсладкоголосыйЭлтонДжон. Что понимает в любви этот увенчанный лаврами (по заслугам) сэр, на весь мир заявивший о своей нетрадиционной ориентации? И ведь что-то понимает! Даже если у предмета его интереса между ног не то, что принято видеть (или ощущать). Хотя я, унылый заурядный гетеросексуал, считаю, что мужское тело в сравнении с женским бесповоротно неприглядно. С любой точки обзора. Это чувство не измеряется ни дюймами, ни сексапильностью. «Любовь зла, полюбишь и козла». Грубо, но точно. Сермяжная истина.
Заметим, фонд Элтона Джона (Elton John AIDS Foundation) — один из главных спонсоров профилактики и борьбы с ВИЧ/СПИД. Учрежден в начале 1990-х.
Но вернемся за пыльцой на прежний цветок.
Что я нашел в Моей Бабочке? Ноги-веточки, половые признаки выражены слабо, смуглость, мелкие черты скуластого личика, острые коленки... Ни плавной линии бедер, ни волнующего абриса груди. Облик подростковый, нежели женский. Болезнь лишь обострила природные данные.
Приходишь к неутешительному выводу, что это зараза. Засада. Любовь передается не столько половым, сколько воздушно-капельным путем. Через поцелуи в том числе. Пожизненное хроническое заболевание. И как в случае с ВИЧ против данной напасти вакцины человечество не изобрело.
Однако во мне говорила злость. В капкан я угодил по доброй воле. Было в Лориго и нечто волнующее, привлекательное. Что-то. Somethingintheway, как утверждал Дж. Харрисон. Хотя я далеко не перфекционист. Секс тут побоку. В Моей Бабочке была грация трепетной лани. Трепет не чешуекрылого создания, а утонченность олененка. Незащищенность, хрупкость, которые хочется укрыть. Плохо это у меня получилось, если сам угодил в сети.
Но я уверен: если бы у нас с Моей Бабочкой все сложилось, так сказать, романтично, гармонично, как у тысяч пар, ничего бы не случилось. Не случилось любви.
Я узнал главное – чтобы познать всю глубину чувства, тысячу раз описанного поэтами, надо пережить несчастье. Поэты, люди импульсивные, подразумевали под любовью страсть как наслаждение, упоение им. Страсть как вспышку. Она сиюминутна, суетлива, обжигает, не утоляя. Потом берет свое скользящий график, между делом, между прочим («Сегодня смогу до пяти, милый»), и, получается, между жизнью. Полет не удался, за попытку спасибо. Все свободны. Если не пройти школу горя, любовь не будет долговечной. Не побывав на дне, не взойдешь на вершину. Любовь нельзя подать к столу поджаренным тостером к завтраку после бурной ночи. Любовь живет долго, только если каждый из любящих знает ей цену.
Любовь бескорыстна – еще один ее симптом. Секс не имеет к понятию любви никакого отношения. Я знаю историю болезни, когда расплющенная диагнозом жена, беспокоясь за супруга, при жизни подобрала ему спутницу. Падающие в омут страсти на самом деле корыстны. Каждый норовит пролезть вне очереди. «Кто крайний? Мне полтора килограмма филейной части, пжалста». И потому так сокрушительно разочарование. Это как черви в златоволосом парике
