властелинам душ доставалась малая толика возлияний, часто буквально капли.
Вот и рассказ Васьки грозил новым витком алкогольного пике.
- Потом побрызгаешь, - вернул я инсайдера из потустороннего мира в суровую реальность. Пока речь его сохраняла членораздельность. Однако Васька неуловимым движением успел приложиться к сосуду с нектаром и начал стремительно пьянеть. Дальнейшее повествование земляка изобиловало неудоваримой лексикой, мычанием, мимикой, жутким вращанием белков, непереводимыми местными выражениями. Все это богатство живой речи пришлось адаптировать в цивилизованный режим. В сухом остатке сумбурного монолога информатора следующее: в шаманистской практике Захолустья есть обряд возвращения души. Его стержень - жертвоприношение. Сперва делаются малые подношения в виде «белой пищи», например, молоком, белый цвет – священный у многих народов Сибири. (В силу того, что племена аборигенов шибко полюбили пить водку, то слукавили, приравняв «беленькую» к напитку богов). Кульминация же обряда/молебна - приношение животными, бараном. Он вырос из более древнего обряда замены души/человека, из обряда «долё». Это уже Васькин дядя, потомственный шаман, толковал, вспомнил племянник. Соль проблемы кристалликами расцветила общеизвестный слоган по поводу странного поведения человека: «Душа не на месте».
- Хм… Погоди, Василий, не спи, а где живет эта оми после смерти человека? Ей же жить теперь негде. Тело же хоронят.
- А в дереве, - не задумываясь, ответил Васька. – Это любой в тайге знает. Еще говорят: Отец-лес. Наш Буга.
- А бутылочки оставите, родненькие? – вклинилась в беседу бабушка.
Она подошла неслышно в клетчатых тапочках и просительно склонила головку в платочке. Сборщица «пушнины» мало походила на побирушку: опрятная теплая кофта, плисовая серая юбка, хэбэшные чулки без дырок, а на локте не раз стираной кофты была аккуратная заплата.
- Иди отсюда, Чебурашка! – победно взвизгнул Васька. – Че, на пузырь не хватает? Сам сдам! Ходят тут всякие!
«Чебурашкой» народ обзывал пустую бутылку емкостью 0,5 литра, самую ходовую для сдачи в пунктах приема стеклотары.
- Грех тебе, - поджала губы старушка. – Мне б на кефир да на хлеб…
Я ее и раньше видел во дворе, видимо, жила неподалеку. Обычно она слонялась по закоулкам ограды, возле мусорных баков и кустов акаций, излюбленных точках распития горячительных напитков окрестных пьянчуг, или терпеливо ждала, не обращая внимания на насмешки, что дворняжка обглоданную хозяевами кость, когда компания молодых людей опустошит пивной арсенал. Ее прогоняли от пивного клондайка не выпивохи, а конкуренты – бомжи мужского пола.
В коляске заплакала Варежка, я отвлекся, и в это время старушка исчезла. А пьяненький Васька, утомленный рассказом и разморенный солнышком, опять привалился к решетке и смежил веки. Наверное, представил, что лежит на оленьих шкурах, а рядом шумит лесное море...
Стараясь не шуметь, я затащил в квартиру детскую коляску со спящей дочкой, раздел . И все-таки разбудил мать. Мама Вари нацепила очки.
- Спит? – Лори сидела в кровати.
- Кто… спит? – не сообразил я.
- Ты! – улыбнулась.
Она и не думала пребывать в привычном дремотном состоянии. И ее улыбка дорогого стоила. Иногда, непредсказуемо, ей становилось лучше. Если это ремиссия, то чудная – набегами, наплывами.
Я заметил влажные прядь и сверкающие капельки на бровях – значит, самостоятельно дошла до ванной, умылась.
- Кого видел во дворе?
Я сказал, что Ваську.
- Помоги ему. – Сдвинула брови, на подбородке прорезалась морщинка, поправила оправу. - Он как ребенок. Один остался.
Единственный из родни, понял я. Единственный, кто не проклял.
Ага, прокляли и изгнали Адама и Еву из Эдема малой родины.
Положительно я становлюсь верующим человеком! Религиозным неофитом.
Карма и кара. Их отделяет всего одна буква. И не зря, однако. Эти понятия сближают буддизм и христианство. Эвенки-орочоны вообще их путали, то крестились, то «брызгали» языческим идолам, а то ламаистским бурханам. Объединив своих покровителей именем «Буга», чуток заплутали в трех лиственницах. Ну да, тунгусы в подавляющем большинстве были малограмотны, их мировоззрение сходно с tabularasa, раздолье для миссионеров. Однако дети тайги чуяли истину, что зверье - водопой и солонцы. Старики Захолустья со смехом пересказывали столетнюю историю о том, как крестили эвенков. Нехристям надо было окунуться в речке, выйти к батюшке, поцеловать Библию, поп осенял мокрого до нитки аборигена крестным знамением. Всего и делов. Зато в награду новообращенный получал красную рубаху и большую чарку водки (миссионерам установили некий план освященного действа). Слух о невиданных дарах за пустяковое деяние облетел тайгу. На следующий день в назначенное место съехались на оленях со всех стойбищ околотка. Красные рубахи быстро закончились. Но по большому счету всем страждущим было плевать на тряпки - к реке на телеге привезли вторую бочку «огненной воды». Некоторые успевали принять новую веру дважды и приложиться к чарке повторно – для белых людей чумазые дикари были на одно лицо. Отдельные ухари хвастались позднее, что входили в реку трижды. Когда батюшка осенял их крестным знамением, они еле стояли на ногах от восторга. Вернувшись к своим чумам, они продолжили молиться прежним языческим божествам. И никакой кары. Ибо Господь наш милосерден к малым сим.
Карма же, ключевое понятие всех буддийских течений, в некотором смысле и есть Божья кара, воля Господня, ежели на христианский лад. Карма умножается твоими поступками. Попросту говоря, благоприятная карма приносит результат, похожий на сам поступок, у нее не может быть плохих последствий. Плод благой кармы всегда будет благоприятным. Таким образом, хорошие поступки приносят хороший результат. И наоборот.
Является ли неестественная гибель Насвая, как ни выкручивайся, карой Божьей? В вопросе заключен ответ. Кара должна быть естественной. Логичная кончина - только во искупление. Нельзя желать смерти ближнему, каким бы подонком он ни был.
Наказывать грешника надо бы по закону. В случае с Лори, безусловно, имелся факт изнасилования, отягощенный умышленным заражением жертвы неизлечимым заболеванием. То и другое прописаны в уголовном кодексе. События преступления. Но, во-первых, с момента насильственных действий прошло несколько дней, криминалисты знают, что я имею ввиду (я, идиот и трус, тянул со встречей с Лори, интуитивно боясь страшной правды, – нет, не по поводу Насвая, а той обжигающей, что печка-буржуйка, правды). Во-вторых и в главных, Моя Бабочка ни за что не пошла бы в милицию с соответствующим заявлением, где, как я знаю, очень не любят такие «заявы». Я как-то заикнулся про Насвая – с Лори случилась истерика. Хотя посадить подлеца на скамью подсудимых стоило хотя бы потому, что насильников на зоне ожидает далеко не сладкая участь. А если подключить к делу Виссарионыча, то представляю, какой ад устроили бы овощному торгашу за колючей проволокой! Каждый день, каждый час. Так что Насвай еще легко отделался...
Четкая логика при неверном посыле.
Разумеется, я не брал в руки нож, дабы всадить его под ребра владельцу овощного ларька. Но Ринат действовал как посланник моей воли, не так ли? Пусть напрямую и не высказанной – как месть за Лориго. Эта кара вылилась в одиозный диагноз. В средневековье в качестве кары Божьей преподносилась проказа, лепра, чьи гниющие язвы и отваливающиеся куски мяса должны были стать наглядным уроком. Сия кара - медленная смерть. Дабы грешник мог сполна прочувствовать соразмерность проступка и наказания, и придти к Богу. К Буга.
От этих тягостных размышленийотвлекла легкомысленная мелодия. Мобильник. Я вздрогнул. Еще не привык к недавнему приобретению. Звонила Татьяна. Сообщила, что ее авторитетный папа добыл для «моей жены» заграничную инвалидную коляску – тогдашний дефицит.
Не многовато ли колясок для одной семьи?
-------------
*Запах мочи (бур.)
Пленка 25е. Бассаров. Оторвали мишке лапу
Дверной звонок был какой-то несмелый. Так звонят, вернее, прозванивают «хаты» подручные квартирных воров. И время подходящее – разгар рабочего дня.
С Варежкой на руках, - она как раз обмочила пеленки, - я с чертыханьем продрался через прихожую, уставленную колясками – детскими, инвалидной, разбросанной обувью, стояком-вешалкой, зонтом... Чуть не уронил дочку. Спрашивать «кто» не стал, боясь разбудить дочку.
На пороге стоял незнакомый мужик, не старый, но и не молодой, круглолицый, курносый, в серой ветровке с кучей молний, кепке-восьмиклинке с длинным козырьком, и смущенно улыбался.
- Ну? – яростно прошептал я, держа в одной руке дорогую ношу, в другой – дверную ручку.
Визитер потянулся правой рукой к козырьку, но опомнился, резко опустил кисть. Опять улыбнулся.
- Ну? – раздраженно повторил я. - Чего? - Мокрая пеленка холодила запястье.
Мужик вынул из пакета нечто продолговатое, мягкое и подозрительное. Протянул. Замялся.
- Я это… вот…
- Нет. – Твердо сказал. – Не надо.
Последнее время по нашему подъезду повадились шастать разного толка продавцы бросового товара. Впаривать никчемный товар «для дома, для семьи» от неизвестного производителя. Обманывать домохозяек и пенсионерок.
Гость успел просунуть начищенную туфлю в проем и не дал захлопнуть дверь. Наглец, однако.
Наглец сдернул кепку, широко улыбнулся, обнаружив ямочки на щеках и веснушки.
- Извините. Ваша жена забыла у меня в машине… Вот.
Моя жена? В машине какого-то типа?
Я хотел возразить, что у меня нет жены, но даже будь таковая в наличии, она не стала бы кататься в личном авто постороннего мужчины, да еще с ямочками на щеках. Потому что все подлецы и бабники обаятельные.
- Вы не поняли, - заволновался тип. Помахал мягким предметом. – Это от игрушки. Оторвалась.
- Та-ак. – хмыкнул я. - Оторвалась, когда барахтались на заднем сиденье?
Кабы не спящая дочка в руках, я бы заорал.
Варежка зашевелилась, видимо, почувствовала холод мокрой пеленки.
Я захлопнул дверь. Ошиблись дверью, ясно море. Моя жена… Моя Бабочка не может кувыркаться на заднем сиденье! Физическое состояние не позволит. И вообще, не такая она...
Пока Варька не подняла ор, я широким шагом сдал назад, уложил дочку на диван (Лори дремала в спальне),
