– Вот уж не хотелось бы.
– И мне. Но, возвращаясь к нашим насущным делам: что это?
– А-а, это… Ну да, у вас же там, в Питомнике, иллюминаторов нет. Это – Юпитер.
Собственной, так сказать, персоной. Во всей ослепительной красе.
– Обалдеть. Просто обалдеть. – других слов у Мартена пока действительно не нашлось, чтоб выразить своё восхищенье и состояние прострации, невольно возникающее при виде кромки гигантского оранжево-жёлто-белого шара, неторопливо возникавшего из-за борта Станции, по мере того, как они преодолевали её округлый борт.
– Вот именно, Мартен, вот именно. Впечатляет.
– Да уж. – Мартену пришлось сглотнуть, – Какое счастье, что нам не нужно там жить! Хотя, чтоб скрыться от ищеек СВБ, мы были бы готовы, наверное, и не на такое!
– Жить там ни мы с доктором, ни даже вы, не смогли бы. Хотя бы потому, что дышать там нечем. Да и сила тяжести – вот вы весили бы там, как приличный носорог.
– Надо же. – Мартен отлично осознавал, что то, что касалось космонавтики и астрономии, стёрто у него как-то уж совсем основательно. А, впрочем, было ли оно «записано»?! Ведь в трущобах разбомблённого порта знание того, сколько километров до, скажем, Луны, или какая атмосфера на Венере, для выживания – без надобности.
– Но вот мы и добрались! – в голосе доктора слышалось явственное облегчение, – Вот он, корабль. О-о! Надо же! Я и не знал, что он имеет какое-то название!
Мартен, подобравшийся поближе к доктору, от которого старался держаться в десятке шагов, чтоб не мешать цепляться за скобы, и сам присвистнул:
– Оригинально. Значит, «Ковчег»? – метровые буквы на обтекателе наружной носовой антенны какой-то шутник намалевал явно поверх замазанного старого названия, и явно – самой обычной нитрокраской: об этом говорили неровности в их очертаниях и грубые, словно поспешные, мазки.
– Точно. Эх, знали бы строители, и те, кто нашу спасительную посудину так назвал, что ему и правда предстоит спасать последних выживших… – доктор прикусил болтливую губу, но мутант просёк его мысль:
– Мутантов, доктор. Мутантов. Изгоев Общества. Рабов-гладиаторов. Обречённых на смерть во имя прибылей закрытого телеканала сволочной корпорации. И даже не имеющих права на гордое звание «человек».
И, после неловкой паузы, во время которой доктор Сэвидж невольно кусал губы:
– Полно вам, доктор. Если Ной спасал праведников, то мы – типичные грешники. Мы не обольщаемся на свой счёт. Каждый из нас убил по нескольку человек. Пусть и таких же как мы гладиаторов, без собственной личности, и права на гражданство, и пусть – лишь в целях самообороны.
Всё равно: мы – не праведники. Мы профессиональные, если можно так выразиться, бойцы. Убийцы. Да, мы не выбирали свою судьбу или обличье. За нас это сделали. Даже не Боги – люди. Так что мы отлично осознаём, что мы – мутанты. «Мутант является мутантом. Хоть мутантом назови его, хоть нет…». Это – из «Ромео и Джульетты», кажется?
– Точно. Точно. – Сэвидж поразился снова: надо же! Точно – «Роза пахнет розой!..»
Какие только факты и информация не всплывают из потайных уголков тёмной штуки под названием «подсознание» со временем в мозгу, который ведущие нейрохирурги планеты «простерилизовали» – «с гарантией»! Можно не сомневаться, что рано или поздно все они, все мутанты, прожившие дольше двух-трёх недель, вспомнят если и не всё, то почти всё. Из старой жизни своего донора-носителя. И станут снова Личностями!
Да и хорошо.
Правда вот, ему-то с этими Личностями вряд ли по пути…
Ладно, хватит рефлектировать – пора заняться делом!
Отсоединить кабели и трубопроводы, подключённые к трём наружным резервуарам с жидким кислородом, оказалось нетрудно. Проектировщики и строители именно так и сделали всё: чтоб это было и быстро и удобно.
Отсоединить же крепления этих резервуаров к корпусу Станции оказалось посложней: они-то были рассчитаны на приличные нагрузки, возникающие при ускорении-торможении во время корректировки орбиты. Однако через полтора часа они справились и с этим, и теперь три огромных цилиндра в светоотражающей алюмоплёнке медленно дрейфовали в открытом пространстве, вызывая невольные опасения, что вот сейчас чудовищное притяжение уже полностью выплывшего из-за борта Станции во всей монументальной красоте Юпитера, притянет их.
Однако ничего такого не произошло, и Сэвидж с Мартеном благополучно перетащили монстров, подстрахованных на всякий случай тоже – страховочными тросами, на брюхо «Ковчега». Ушло на это ещё два часа: уж больно огромна оказалась инерция мастодонтов: а ещё бы! В каждом имелось по меньшей мере две тонны жидкого кислорода!
На надёжное их закрепление комплектующими полуметровыми болтами, в пазах и консолях брюха «Ковчега», ушло ещё два часа. Зато подключили шланги и кабели за какой-то час: «навострились!», как это прокомментировал Мартен.
– Добраться бы теперь обратно! – как это охарактеризовал доктор Сэвидж, который, если честно, после всех усилий и треволнений, рук попросту не ощущал. Зато ощущал дикую боль в надорванной спине. Хоть они и работали в невесомости.
Излишне говорить, что на Юпитер они теперь не поглядывали даже искоса.
Не до красот!
В рубке «Ковчега» было, разумеется, тесно. Потому что кресла там имелись только для двух пилотов и штурмана. Так что сидели только Матрен и оба доктора, а остальным пришлось размещаться на полу. Но за считанные секунды все расселись, и мгновенно наступила тишина. Слышно было даже, как гудит на минимуме вентилятор принудительной циркуляции воздуха, и чмокает помпа в трюме: один из холодильников пришлось включить без шумопоглощающего кожуха. Куда чёртов кожух из трюма Станции делся, обнаружить так и не удалось. Может, всё в тот же Конвертер.
Мартен встал:
– Соратники. Мы практически закончили подготовку. У нас есть и кислород на десять лет, и пища и вода. Нам осталось только одно: выбрать направление, в котором мы полетим… А, ну да: ещё нужно провести голосование. Мы не будем, как люди, обрекать сами себя на игру в «демократию», когда все высказывают своё мнение, а Правительство поступает так, как хотело. – некоторые мутанты, очевидно, больше остальных вспомнившие то, что было связано с Правительством, покачали головами, или криво усмехнулись.
– Ситуация ясна вам всем. Будем дожидаться экспедиции Флота – умрём. Сражаясь, или сдавшись, но – однозначно. Умрём. Если полетим – возможно, – Мартен выделил это слово тоном, – найдём новую родину. И, возможно, сможем там обустроиться. Шансы невелики, но они хотя бы есть. Так что больше объяснять никому ничего не буду.
Просто проведём голосование. Кто хочет лететь – поднимите руку.
Подняли все.
Кроме доктора Сэвиджа и человека-богомола.
И если про Пэрисса у Мартена и правда имелись сомнения – что-то он уж слишком задумчив в последние часы! – то отказ доктора Сэвиджа выглядел… Странно.
– Доктор. – Мартен жестом предложил тому высказаться, – При всём моём уважении, не могли бы вы пояснить своё решение?
– Мог бы. Мог бы. – доктор встал, и неловко поклонился всем присутствующим. – Я не хочу лететь вовсе не потому, что не хочу жить. Я хочу, конечно. Просто…
Тут доктор прикусил губу и уставился в пол. Смотрел он туда довольно долго, но никто и не подумал нарушить напряжённое молчание. Доктор наконец снова поднял глаза на Мартена:
– Я тут на досуге изучил конструкцию нашего стационарного – ну, того, что на Станции! – реактора. Я хочу остаться потому, что хочу взорвать эту чёртову Станцию к чертям собачьим!
А сделать это можно только вручную. Забравшись внутрь самого реактора!
– Храбро, конечно. Но довольно глупо. Вы уж простите, доктор – не можете же вы принять на себя бремя общечеловеческой, так сказать, совести, и попытаться исправить допущенные не вами ошибки и гнусности.
– Я ни за чьи ошибки отвечать не собираюсь. Я хочу только кое-что предотвратить.
– Что же?
– Возможность новых соблазнов. Для не слишком чистоплотных, или… Ну очень нуждающихся в деньгах учёных.
Потому что буду честен: мне деньги были очень нужны. И хотя я понимал, что за нормальную, то есть – законную, работу столько платить не будут, подписал Контракт. – Доктор Сэвидж посмотрел на доктора Лессера, но тот сидел молча, тоже устремив невидящий взор в пол, – Естественно, я могу и хочу отвечать только за себя. За свой выбор. Какие причины побудили других прибыть сюда, на Станцию, я знать не могу. Да и не моё это дело. Каждый решает для себя, как вы только что сказали, сам. Но!
Если есть выбор – кто-то ещё может попасться на удочку. На крючок выгоды.
Вот я и хочу уничтожить Станцию, чтоб такого выбора, крючка, не было!
[left]– Мысль ваша вполне ясна, доктор. Не сочтите за грубость, но аргументы ваши звучат, мягко говоря, неубедительно. Да вы и сами это