– Я бы так спокойно и презрительно к ним не относилась. Старшенькая, которую зовут Ханна, даст сто очков вперёд любой из этих дур. Но я не сомневаюсь: она вначале даст «попробовать» оставшимся, сделает выводы, и уже только потом вступит в дело!
– Поживём – увидим. А что? Она действительно имеет возможность наблюдать за нами и сёстрами?
– Имеет. Папочка именно ей передал искусство работы с хрустальным шаром.
– Вот как. Интересно. А слышать то, о чём мы говорим, шар позволяет?
– Нет. Только – видеть.
– Отлично. Тогда давай договоримся сразу. О том, что будем делать, если…
Некоторое время Конан описывал свой план. Девушка только хмурилась и молчала, не перебивая. Затем пожала плечами:
– Не вижу причин, почему бы не попробовать. Терять-то мне – нечего!
Конан мысленно добавил: «кроме своей жизни в случае неудачи!».
Но вслух ничего не сказал.
Пообедали они уже сидя под разлапистыми кронами столетних сосен и елей. Конан, когда они проходили мимо, показал Найде сожжённый им гигантский осинник. Найда пожала плечами:
– А молодец папочка. Заботится об охране территории. Очень, судя по твоим описаниям, просто. И эффективно. Обычный человек после пары-тройки таких укусов бежал бы отсюда без оглядки. И больше носа бы сюда не сунул! А если б, вот именно, бежал медленно, и получил ещё с десяток укусов, так уже бы просто – никуда не бежал!..
А удобрял бы тайгу. Собой.
Пока они сидели на кучках собранного Конаном мха и опада, и пережёвывали деликатесные припасы, варвар прикинул:
– Похоже, твой папочка – настоящий провидец. Тут нам хватит ещё на две трапезы. То есть – на ужин, и на завтрак. А к обеду мы и правда – должны бы выйти к ближайшему посёлку, который я знаю. Правда, там живут не земледельцы, а охотники. На пушного зверя. Но неважно. Еды мы у них достанем.
7. Третья попытка
– Вот как. И что это будет за еда?
– Ну, ясное дело, попроще, чем вот эти деликатесы. Копчёная оленина, например. Или кабанья нога. Кисель из ягод. Похлёбка или каша из крупы, орехов и грибов. Посмотрим. Главное – добраться.
– Да. Ты уже сказал. Что для этого нужно для начала пережить эту ночь.
– Вот-вот. И поскольку не в интересах твоих сестричек дать нам выбраться далеко за границы их возможностей, я не сомневаюсь, что ждать осталось недолго. Так что повторяться не буду – вдруг они сейчас где-то рядом, и подслушивают!
– Всё. Поняла. Ложусь спать. Но вначале… Ты не возражаешь? – девушка кивнула головой в сторону кустов. Конан ухмыльнулся:
– Нет, конечно. Тогда я – сюда! – он кивнул в противоположную сторону.
Сделав положенные дела, они и правда стали укладываться. Поёрзав на высоком настиле, который варвар легко собрал даже в почти кромешной тьме, рассеиваемой сейчас только слабеньким светом от их костерка, Найда устроилась на спине. Вздохнула.
Конан буркнул:
– Что? Колется?
– Ну да. Я же у тебя – забыл?! – особа благородных кровей. Привыкшая к пуховым перинам и особо тонкому белью. Положенному для спанья. А ты не догадался, когда меня увязывал, захватить мои ночные рубашки и хотя бы пару простынь!
Конан фыркнул:
– Ну, я рад, что хотя бы чувство юмора к тебе вернулось. Но если обратиться снова к насущным проблемам, посоветовать могу только одно: поёрзай ещё – чтоб примять получше. И привыкай. Там, у вас дома, наверняка ведь спала на соломенном тюфяке?
– Ну… Да. Только, если честно, я уж и забыла, как это было. Словно в другой жизни. Тысячу лет назад. И воспоминания… Уж поверь – не слишком радостные и светлые. Словно вокруг – постоянно пасмурно, в животе пусто и урчит от голода, зимой вообще натягивали на себя всё до последней тряпки, потому что дров купить было не на что…
– То есть, я так понял, ты всё же домой не очень рвалась?
– Ну… Да, так можно сказать. – Конан в наступившем после прогорания костерка полумраке не видел её лица, но мог бы поспорить, что она кусает губы, – Не тянуло. Да и – смысл?! Отец отказался дать лекарство, а без него – зачем я там нужна?!
– Ну как же. Ухаживать за матерью. Зарабатывать для вас деньги. А то – на что же она существует?
– Она – травница. Собирает, сушит, и продаёт целебные травы. Или уж – сразу готовые отвары или настойки. Ну и… Помогает принять роды.
Конан не стал уточнять, какие именно роды – но ясно, что не «официальные». А ещё он не понимал, как же народ доверяет травнице, которая даже себя вылечить не может. Но он не стал сыпать очередную порцию соли на душевные раны своей подопечной. Вместо этого сказал:
– Ладно, утро вечера мудренее. Даст Кром, денег, которые вам выделил папочка, хватит надолго. И мы подумаем, как бы вас устроить получше, уже завтра.
А сейчас давай-ка спать. Небось, устала, пока шла. Отдохнуть надо.
Девушка ничего не сказала, и только снова вздохнула.
Сам Конан предпочёл закрыть глаза, и через пару минут его богатырское сопение сотрясало траву и сухие опавшие листья, оказавшуюся возле мощных ноздрей.
Однако внимательный наблюдатель заметил бы, что это сопение несколько утратило свою размеренность, когда последние угольки от крошечного костерка угасли, и превратились в золу…
Три могучих рыси напали на девушку ближе к рассвету.
Однако когда они, накинувшись одновременно с трёх сторон на лежащую на подстилке Найду принялись с остервенением рвать, кусать и потрошить её беззащитное тело, выяснилось, что тела-то и нет!
А вместо него имеется кукла из соломы и всякой трухи, которой кто-то позаботился набить длинное платье девушки, уложив муляж в позе спящего человека!
Громкое возмущённое рычание перекрыл могучий и оглушительный киммерийский клич! Из неглубокой ямы, скрытый до этого теми же опавшими листьями и папоротником, выскочил полуобнажённый призрак гигантского мужчины, и обрушился на головы застывших на краткие мгновения хищниц!
Точнее будет сказать, что это его меч им на головы обрушился, раскроив две из них прежде, чем большие кошки пришли в себя, и этот же меч вонзился в спину последней, оказавшейся посообразительней, и припустившей во все лопатки прочь, и пробил мускулистое тело насквозь!
Однако в женщину эта кошка превратилась всё же после того, как это сделали те две, которым раскроили череп.
Конан, вновь вонзая меч в мягкую землю, сказал:
– Вылезай.
Из вырытой рядом с его ямой рытвины выползла нагая фигура. Конан сказал:
– Пока я оттащу прочь этих идиоток, вытряхни солому и одевайся.
Конан действительно оттащил прочь, чуть подальше от их лагеря, тела трёх обнажённых девиц. Красивы были и эти. Но уж больно страшный предсмертный оскал искажал их лица, чтоб можно было насладиться этой красотой в полной мере.
Когда Конан вернулся к костру, куда Найда уже подбросила веточек и сучьев, и только бледность и чуть подрагивающие руки выдавали испуг девушки. Однако платье пострадало – от когтей и зубов. Сквозь дыры в нём проглядывало почти белое, но гладкое и упругое тело. Конан спросил:
– Небось, снова колется?
– Жутко! – девушка ежилась, и морщилась, но старалась не чесаться. Конан посоветовал:
– А ты выверни его на изнанку.
– Да ты что! Нельзя.
– Это ещё почему?
– Плохая примета – носить вывернутое платье! Побьют. Или убьют.
Конан позволил себе ухмыльнуться в усы:
– Значит, нужно было лучше вытряхивать! И незачем было так торопиться. Или ты вот прямо – снова стесняешься?
– Ага. – девушка невесело усмехнулась, – раздеваться в твоём присутствии, и лежать в соседней яме не стеснялась, а сейчас вот прямо – вся горю от смущения!
Конан почесал затылок:
– Знаешь, что? Мы всё равно спать уже не будем. Поэтому давай-ка я отвернусь, а ты сними его и вытряси снова. Уже поосновательней. И мелкую труху повыбери – света от костра достаточно.
После некоторого колебания девица всё же согласилась:
– Ты прав. Колется, зараза такая, жутко. Вот не догадалась: нужно было вначале вывернуть, а потом уже трухой и сеном набивать!
– Ну уж нет. Они могли бы тогда догадаться по цвету ткани. – Конан сидел спиной к костерку, и задумчиво ковырял щепочкой в зубах.
[left]– Ну-у… Пожалуй. – Найда, трясшая своё многострадальное платье и так и сяк, и даже выбивавшая его о ближайший ствол, имела возможность
